Стамбульский погром
Стамбу́льский погро́м (греч. Σεπτεμβριανά Септемвриана — «Сентябрьские события», тур. 6–7 Eylül Olayları Алты — Йеди Эйлюль Олайлары — «События 6—7 сентября») — один из самых значительных и самый последний массовый погром 6—7 сентября 1955 года на территории Турции, направленный против греческого меньшинства Стамбула.
После погрома 2,5-тысячелетняя история греческого (шире — немусульманского, поскольку в погромах также пострадали и евреи) присутствия на территории современной Турции подходит к концу. В ходе беспорядков, по турецким данным, погибли от 13 до 16 греков (включая двух священников) и разрушены многие церкви, сожжены здания, повреждена инфраструктура города. Экономический ущерб от погрома в долгосрочной перспективе составил около 1,2 млрд рублей (современная оценка). Беспорядки затронули и другие города Турции, в первую очередь — Измир, где пострадали семьи греческих офицеров, находившихся при штабе НАТО в городе[1]:Β-63. При этом войска НАТО, расквартированные в Измире, равно как и западноевропейская общественность, предпочли не вмешиваться в события.
Содержание
Предыстория
Погромы христианских народов в Османской империи стали неотъемлемой частью внутренней политики государства на протяжении XIX—XX веков. Большая часть из них была организована находящимися у власти турками-мусульманами, стремившимися подавить национальные христианские движения в провинции, эти погромы носили чрезвычайно кровавый и разрушительный по европейским меркам характер, напоминая скорее геноцид. Христианское население также прибегало к погромам, но они носили скорее спорадический характер и имели меньшее количество жертв вследствие отсутствия доступа к военным ресурсам империи и локального характера (резня на Пелопоннесе; Греческая война за независимость 1820-х годов). Впоследствии межнациональная обстановка не раз накалялась в начале XX века (Балканские войны и особенно Греко-турецкая война). Греко-турецкий обмен населением, проведённый с помощью европейских держав в 1922—1924 годах, привёл к постепенной гомогенизации населения двух Балканских государств в целом. Однако сохранялись очаги напряжённости, обусловленные пунктами-исключениями самого договора. Так, из обмена населением, из различных историко-культурных соображений были исключены греки-христиане Константинополя — на тот момент около 270 тыс. человек (40 % населения города, в котором до XV века греки абсолютно преобладали), островов (Имброс / Гёкчеада) и (Тенедос / Бозджаада), а также мусульмане (турки, помаки и цыгане) Западной Фракии (около 86 тыс.). Сохранилось мусульманское население Кипра — тогда британского — и Додеканесских островов (в первую очередь Родоса) — тогда под управлением Италии.
Любопытно, что несмотря на миграционный отток в Турцию и Западную Европу, мусульманское меньшинство Греции сохранило свой официальный статус, родной язык и даже свой численный перевес в районах традиционного проживания (например, в округе Ксанти — 51,7 % населения по данным переписи 2001 года) благодаря высокому естественному приросту, в то время как христиане Стамбула подверглись массовым гонениям со стороны новой турецкой власти, начиная с конца 1920-х годов. Грекам запрещалось заниматься определёнными профессиями, их права были ограничены. На островах было приостановлено образование на греческом, завезены турецкие колонисты с материка. В результате эмиграции в период между 1925 и 1955 годами греческое население Стамбула на протяжении XX века сократилось с 270 тыс. (39,6 %) до 100 тысяч (7,8 %). К 1955 году в городе осталось не более 100 000 греков, более половины которых покинули Турцию сразу в результате погрома, организованного Демократической партией премьер-министра Аднана Мендереса[2].
Оценки ущерба
Ход событий
Как пишет известный турецкий публицист Зейнеп Караташ, толпы погромщиков были организованы Тактической мобилизационной группой турецкой армии[3].
Кроме прочих зверств и актов вандализма, погромщики дошли до того, что разрушая греческие кладбища, выкапывали и разбрасывали останки умерших[4].
Профессор Нико Узуноглу, кроме прочих причин, связывает организацию погрома с запланированным военным переворотом[5].
Последствия
К 1965 году греческое население Стамбула сократилось до 48 тыс. человек (2,8 %). По данным за 2000 год в городе проживало лишь 2 тыс. греков.[6] Острова Имброс (Гёкчеада) и Тенедос (Бозджаада) были вскоре заселены турками, где соответственно осталось 250 и 25 коренных греческих жителей, а употребление греческого языка в школе и администрации было запрещено и школы закрыты с 1975 года
При этом в самой Греции (регион Западная Фракия) образование на турецком языке сохраняется и в наши дни (даже среди болгароязычных помаков и цыган)[7]. Параллельно происходил численный рост турецко-мусульманской диаспоры в Греции, которая сейчас оценивается в 120 тыс. человек.
См. также
Напишите отзыв о статье "Стамбульский погром"
Примечания
- ↑ 100+1 Χρόνια Ελλάδα, εκδ. Μανιατέας, 1999
- ↑ [invenio.lib.auth.gr/record/113326/files/LIBITSIOUNI.pdf?version=1 «Το πλέγμα των ελληνοτουρκικών σχέσεων και η ελληνική μειονότητα στην Τουρκία, οι Έλληνες της Κωνσταντινούπολης, της Ίμβρου και της Τενέδου 1955—1964» Шаблон:Pdf], Διπλωματική Μεταπτυχιακή Εργασία, Ανθή Λιμπιτσιούνη, 2008, Αριστοτέλειο Πανεπιστήμιο Θεσσαλονίκης.
- ↑ www.todayszaman.com/national_60th-anniversary-of-pogroms-targeting-rums-marks-progress-in-rapprochement_398336.html
- ↑ [www.rizospastis.gr/page.do?publDate=6/9/2015&id=15959&pageNo=2 Από μέρα σε μέρα] // ΡΙΖΟΣΠΑΣΤΗΣ
- ↑ www.todayszaman.com/national_uzunoglu-sept-6-7-pogrom-first-move-in-may-27-coup_398243.html
- ↑ According to the Human Rights Watch the Greek population in Turkey is estimated at 2,500 in 2006. [home.att.net/~dimostenis/greektr.html «From „Denying Human Rights and Ethnic Identity“ series of Human Rights Watch»] Human Rights Watch, 2 July 2006.
- ↑ [assembly.coe.int/Main.asp?link=/Documents/AdoptedText/ta08/ERES1625.htm Council of Europe Parliamentary Assembly]
Ссылки
- [genocide.ru/lib/photos/pogroms-1955.htm Фотографии погрома 1955 г.]
- [www.genocide.ru/lib/demoyan.htm Республика депортаций и погромов]
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Стамбульский погром
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.
Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
