Тресков, Хеннинг фон

Хеннинг Херманн Роберт Карл фон Тресков
Дата рождения	10 января 1901(1901-01-10)
Место рождения	имени около Магдебурга, Германия
Дата смерти	21 июля 1944(1944-07-21) (43 года)
Место смерти	Остров, близ Белостока
Принадлежность	Германская империя Германская империя Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх
Годы службы	1917—1944
Звание	генерал-майор
Командовал	Начальник штаба 2-й армии
Сражения/войны	Первая мировая война, Вторая мировая война
Награды и премии

Хеннинг Херманн Роберт Карл фон Тресков (нем. Henning Hermann Robert Karl von Tresckow; 10 января 1901, имение Вартенберг под Магдебургом — 21 июля 1944, Остров, близ Белостока, Польша) — генерал-майор немецкой армии (1944), один из активных участников заговора против Гитлера.

Семья и участие в Первой мировой войне

Родился в дворянской прусской семье офицера. Получил образование дома, затем в реальной гимназии при интернате монастыря Локкум. Во время Первой мировой войны 1917 в возрасте 16 лет добровольно поступил в армию. В составе 1-го гвардейского пехотного полка участвовал в боях на Западном фронте, в июне 1918 был произведён в лейтенанты, в июле награждён Железным крестом. В 1919 был принят на службу в рейхсвер и был зачислен лейтенантом в элитный 9-й потсдамский пехотный полк. В январе 1919 в составе полка принимал участие в подавлении вооруженного выступления «союза Спартака». В 1920 вышел из рейхсвера и занялся изучением права и экономики. Поступив на работу в банк, посещал Британию, Францию, Бразилию и США. В 1924 оставил работу в банке чтобы заняться семейными делами. В 1926 женился на Эрике фон Фалькенхайн, единственной дочери Эриха фон Фалькенхайна, видного военного деятеля кайзеровской армии. В том же году вернулся на военную службу, получив рекомендацию Гинденбурга.

Военная карьера

В 1936 окончил (первым в выпуске) военную академию и был направлен в Оперативное управление Генерального штаба. Там пришёл к выводу об опасности, к которой могла привести для Германии перспектива войны на два фронта, и стал противником агрессивной внешней политики нацистов. После кризиса начала 1938 (когда в отставку были отправлены противники агрессии) установил контакты с тайными оппозиционными группами, намеревавшимися отстранить Гитлера от власти.

Существует мнение, что фон Тресков не был типичным прусским офицером: он тяготился военной службой и избегал носить форму без самой крайней необходимости, увлекался поэзией (в частности, Рильке), владел несколькими иностранными языками. В 1943 говорил своим двум сыновьям во время их конфирмации:

Истинный прусский дух означает синтез привязанности и свободы, гордости за собственное и понимания чужого, суровости и сочувствия. Вне такой связи существует опасность погрязнуть в бездушной солдатчине и чёрствой несговорчивости.

Участие во Второй мировой войне

Во время польской кампании 1939 был 1-м офицером Генерального штаба (начальником оперативного отдела) в штабе 118-й пехотной дивизии, награждён за боевые отличия Железным крестом 1-го класса. В середине октября 1939 получил назначение в штаб группы армий «А» (командующий — Герд фон Рундштедт), занимавшийся разработкой операций во Франции. С 1941 служил 1-м офицером Генерального штаба в штабе группы армий «Центр» (командующий — Фёдор фон Бок, затем Ханс Гюнтер фон Клюге) на Восточном фронте. Резко негативно относился к репрессиям в отношении евреев и политработников Красной армии, пытался опротестовать эти приказы. Говорил своему сослуживцу полковнику барону Рудольф-Кристофу фон Герсдорф, что если приказы о расстрелах комиссаров и «подозрительных» гражданских лиц не будут отменены, то:

Германия окончательно потеряет свою честь, а это будет давать себя знать на протяжении сотен лет. Вину за это возложат не на одного Гитлера, а на вас и на меня, на вашу жену и на мою, на ваших детей и на моих.

В октябре 1943 стал командиром полка, но уже в следующем месяце был назначен начальником штаба 2-й армии. Был награждён Немецким крестом.

Покушения на Гитлера

Начиная с 1942 готовил убийство Гитлера, в феврале того же года установил контакт с участниками заговора в Берлине. Был одним из главных организаторов покушения на Гитлера в Смоленске 13 марта 1943, когда в самолёт фюрера была заложена замаскированная под посылку бомба, которая, однако, не взорвалась (считается, что взрыватель не сработал из-за слишком низкой температуры в багажном отделении).

Неудачно пытался организовать свой перевод в Ставку Гитлера, надеясь что там организовать покушение будет проще. В конце 1943 фон Тресков попросил фельдмаршала Эриха фон Манштейна, который высоко ценил его как способного штабного работника, о переводе в штаб группы армий «Юг». Однако Манштейн, зная о ярко выраженных антинацистских взглядах фон Трескова, отказался удовлетворить его просьбу.

Система связей фон Трескова в рамках заговора была весьма обширной — он общался как с Карлом Фридрихом Гёрделером, так и с графом Клаусом Шенком фон Штауффенбергом, с которым встречался во время службы на Восточном фронте.

Мы должны во что бы то ни стало предпринять попытку убийства. Даже если она закончится провалом, попытка захватить власть в Берлине должна быть предпринята. Что действительно имеет значение, так это не практическая сторона переворота, а попытка доказать всему миру и запечатлеть в истории, что участники сопротивления осмелились предпринять решительные шаги. По сравнению ничего более не имеет значения.

Гибель

Узнав о неудаче антинацистского выступления военных 20 июля 1944 года и понимая неизбежность ареста, фон Тресков сказал своему адъютанту Фабиану фон Шлабрендорфу, также участвовавшему в заговоре: «Они скоро узнают про меня и постараются вырвать из меня имена наших товарищей. Чтобы предупредить их, я должен пожертвовать жизнью». Шлабрендорф не смог убедить его отказаться от самоубийства, которое генерал пытался замаскировать, имитируя гибель в бою, чтобы спасти от преследований членов своей семьи. Шлабрендорф позднее передал слова фон Трескова, сказанные им незадолго до смерти:

Сейчас на нас обрушится весь мир и начнёт осуждать. Но я, как и прежде, твёрдо убеждён, что мы действовали правильно. Я считаю Гитлера заклятым врагом не только Германии, но и всего мира. Когда через несколько часов я предстану перед судом Всевышнего, чтобы отчитаться в своих действиях и упущениях, то, полагаю, смогу с чистой совестью поведать о том, что сделал в борьбе против Гитлера. Господь однажды пообещал Аврааму, что не погубит Содом, если в городе найдутся хотя бы 10 праведников, и я надеюсь, что Он ради нас не уничтожит Германию. Никто из нас не имеет права сетовать, что пришлось умереть. Тот, кто вступил в наш круг, надел отравленный хитон кентавра Несса. Нравственная ценность человека начинается только с готовности отдать жизнь за свои убеждения.

21 июля 1944 года фон Тресков отправился к линии фронта, вышел на нейтральную полосу, выстрелами из пистолета имитировал бой, а затем взорвал себя ручной гранатой.

Останки фон Трескова были первоначально похоронены на родине, но когда его роль в заговоре выяснилась, их эксгумировали и потом сожгли в крематории концлагеря Заксенхаузен. Родственники генерала подверглись репрессиям.

Память о фон Трескове

В современной Германии фон Тресков считается героем антинацистского сопротивления, в его честь названа казарма бундесвера.

Фон Тресков в популярной культуре

• В фильме «Операция „Валькирия“» роль фон Трескова сыграл актер Кеннет Брана.
• В графическом романе «Блок 109» фон Тресков представлен как адъютант Гейдриха и тайный информатор его противника хохмейстера Пауля Цутека.

Награды

• Железный крест, 1-го и 2-го класса (1914)
  • Пряжки к железным крестам 1-го и 2-го класса
• Немецкий крест в золоте
• Награда Вермахта за службу, 4-го и 3-го класса

Библиография

• Финкер К. Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга. — М., 1975.
• Guido Knopp. Die Wehrmacht (Eine Bilanz). 1. Auflage. — Münch.: C. Bertelsmann Verlag, 2007. — ISBN 978-3-570-00975-8.
• Хавкин Б. Л. Сопротивление в рядах вермахта на Восточном фронте и генерал Х. фон Тресков // Новая и новейшая история. — 2013. — № 1. — С. 157—175.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_t/treskov.html Биография]
• [www.dhm.de/lemo/html/biografien/TresckowHenning/index.html Биография] (нем.)

Отрывок, характеризующий Тресков, Хеннинг фон

За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.