Турция во Второй мировой войне

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Турция в годы Второй мировой войны занимала позицию нейтралитета и присоединилась к антигитлеровской коалиции лишь на последнем этапе войны. Однако, учитывая важное стратегическое положение Турции, противоборствующие стороны предпринимали активные дипломатические усилия для её привлечения на свою сторону. В самой Турции также имелись политические силы, считавшие, что страна должна принять участие в общемировом конфликте на стороне стран Оси или антигитлеровской коалиции.

В современной историографии имеются расхождения по поводу позиции турецкого правительства в годы Второй мировой войны. Так, часть историков (прежде всего турецких)[1][2][3][4][5][6], считает что правительство Турции предпринимало все возможные усилия, чтобы не допустить участие Турции в войне на стороне любой из противоборствующих сторон. Другая часть историков и публицистов (прежде всего советских)[7][8][9][10][11][12][13] считает, что турецкое правительство на определённом этапе войны (в случае падения Сталинграда) планировало вступление в войну на стороне Стран Оси и было готово к нападению на Советский Союз осенью 1942 года.





Стратегическое положение Турции

Желание противоборствующих сторон привлечь Турцию к участию в войне на своей стороне прежде всего объяснялось её важным стратегическим положением.[14][15] Турецкая республика расположилась сразу в двух частях света — Азии и Европе, под её контролем находились стратегически важные Черноморские проливы. Кроме того, Турция граничила с советским Закавказьем в котором находились бакинские месторождения нефти и с Персией, через которую в годы Второй мировой войны пролегал один из путей доставки грузов от союзников по антигитлеровской коалиции в Советский Союз.

Внешняя политика Турции после Первой мировой войны

После поражения в Первой мировой войне и распада Османской империи в Турции была провозглашена республика во главе с «отцом нации» Мустафой Кемалем. Согласно Лозаннскому мирному договору Турция утратила значительные территории, был поставлен под сомнение её суверенитет над Черноморскими проливами.

В 20—30-е годы XX века внешняя политика кемалистской Турции была направлена на восстановление своих позиций в регионе. Опасаясь, прежде всего, усиления фашистской Италии в Средиземноморском регионе, провозгласившей курс на возрождение Римской империи, Турция начала ориентироваться на сотрудничество с Францией.[16]

В 1932 году Турция при помощи Франции вступила в Лигу Наций, а в 1934 году, заключив предварительно двухсторонние соглашения с рядом балканских государств (14 сентября 1933 года — с Грецией, 18 октября 1933 года — с Румынией, 27 ноября 1933 года — с Югославией) стала членом про-французской Балканской Антанты. Практически сразу после этого турецкое правительство инициировало созыв новой конференции о статусе Черноморских проливов. В 1936 году была принята Конвенция Монтрё, восстановившая суверенитет Турции над проливами.[17][18]

Кроме того, в 1936 году турецкое правительство подняло в Лиге Наций «Хатайский вопрос», потребовав передачи ему Александреттского санджака, который входил в состав подмандатной Франции Сирии, но на которые Турция предъявляла претензии с 1923 года. Под давлением Лиги Наций Франция была вынуждена предоставить санджаку автономию.

В это же время турецкое правительство под руководством Мустафы Кемаля поддерживало доброжелательные отношения с Советским Союзом. Начало отношениям было положено ещё осенью 1920 года, когда во время войны за независимость Турции советское правительство оказало Кемалю значительную помощь.[19][20][21] Добрососедские отношения между странами были закреплены договором о дружбе и сотрудничестве между СССР и Турцией, подписанным в 1925 году, дополнительным протоколом к договору, подписанным в 1929 году.[7] Статья № 2 договора гласила:[22]

в случае военного выступления против одной из сторон одной или нескольких третьих держав соблюдать нейтралитет, а также воздерживаться от всякого нападения на другую сторону и не принимать участия ни в каком союзе или соглашении политического характера с одной или несколькими третьими державами, или ином враждебном акте, направленном против другой стороны

Договор 7 ноября 1935 года был продлён ещё на 10 лет.[23]

1938—1939. Обострение в Европе

Основная статья: События перед Второй мировой войной в Европе

С началом кризиса в европейских дипломатических отношениях, вызванного ревизионистской политикой Гитлера, правительство нацистской Германии попыталось включить Турцию в сферу своей политики. В июле 1938 года во время встречи с министром иностранных дел Турции Рюштю Арасом Иоахим Риббентроп предложил Турции присоединиться к государствам Оси. В ответ на предложение министр иностранных дел Турции ответил, что «Турция не намерена возрождать Оттоманскую империю».[16]

В это же время в июле 1938 года Франция провела в Александреттском санджаке выборы в Законодательное собрание, которое провозгласило в сентябре 1938 года на подконтрольной ему территории Государство Хатай под турко-французским контролем.

В ноябре 1938 года скончался Мустафа Кемаль, на его место был выбран Исмет Инёню.

Ситуация на Балканах обострилась в апреле 1939 года, когда Италия оккупировала Албанию. В условиях большой дипломатической игры, идущей в Европе, в мае 1939 года Великобритания в одностороннем порядке предоставила Турции гарантии независимости, а затем подписало с ней предварительное соглашение о гарантиях безопасности. Сразу же начались переговоры о создании британско-франко-турецкого союза.[16] Однако, Турция выдвинула в качестве условия присоединения Франции к союзу вхождение в состав Турции Государства Хатай. 23 июня 1939 году французское правительство дало согласие на расширение территории Турции, и в этот же день был подписан секретный предварительный британско-франко-турецкий договор о взаимопомощи. По мнению ряда американских, европейских и турецких исследователей именно передача Александреттского санджака Турции обеспечило её нейтралитет во Второй мировой войне.[6][24][25]

В условиях обострения ситуации в Европе активизировало свои действия и советское правительство. В апреле Анкару посетил первый заместитель народного комиссара иностранных дел СССР Владимир Потёмкин с целью воспрепятствовать укреплению отношений Турции с Германией и добиться её сближения с Советским Союзом.[26] 5 июня 1939 года между советским посольством в Анкаре и Министерством иностранных дел Турции произошел обмен нотами подтверждающий продление Договора о дружбе и сотрудничестве до 7 ноября 1945 года.[23]

1939—1940. Первый этап войны

1 сентября 1939 года с нападением Германии на Польшу началась Вторая мировая война. За неделю до начала боевых действий после провала британско-франко-советских переговоров был подписан советско-германский договор о ненападении. По мнению ряда западных и турецких историков[26][27][28][29][30][31], заключение советско-германского договора в августе 1939 года было воспринято в Турции негативно и заставило в дальнейшем осторожно относиться к советским дипломатическим инициативам.

В то же время советско-турецкие переговоры были продолжены в сентябре—октябре 1939 года во время визита в Москву министра иностранных дел Турции Ш. Сараджоглу. Переговоры не увенчались успехом по нескольким причинам. Во-первых, турки уже имели секретную предварительную договорённость о заключении турецко-британо-французского военного союза, а британский министр иностранных дел Э. Галифакс выступил категорически против присоединения к договору и Советского Союза.[32], а само турецкое правительство заявило, что готово заключить договор, только в случае, если в нём будет сделана оговорка об обязательствах Турции перед Францией и Великобританией.[16] Во-вторых Советский Союз в ходе переговоров, стараясь учитывать интересы Германии и уравновесить договор с учётом турецких предложений, выдвинул турецкому правительству ряд неприемлемых для него условий (изменение условий пользования черноморским проливами в пользу СССР, неготовность оказать Турции помощь в случае её конфликта с Германией).[33]

В результате, 19 октября 1939 года турецкое правительство заключило британско-французско-турецкий военный союз о взаимопомощи в случае переноса боевых действий в регион Средиземноморья. Однако, в протоколе № 2 договора о заключении союза турецкое правительство указало, что его положения не распространяются на Советский Союз.[14] По мнению отдельных историков[14], именно наличие данного пункта и отрицательная позиция Турции предотвратила готовящуюся французско-британскую бомбардировку Баку.

1940—1942. Второй этап войны

В мае—июне 1940 года немецкая армия разгромила Францию. 10 июня в войну против Франции вступила Италия. Британско-французские союзники в связи с переносом боевых действий в средиземноморский регион потребовали от турецкого правительства выполнения своих обязательств. Однако, турецкое правительство, формально сославшись на протокол № 2 к договору от 19 октября 1939 года, отказалось выполнить требования союзников и объявило Турцию «невоюющей страной».[34] Существует мнение, что турецкое правительство изначально не планировало выполнять свою союзнические обязательства, считая, что договор можно будет использовать лишь в случае агрессии против самой Турции.[16]

После разгрома и оккупации Франции баланс сил в Европе резко изменился в пользу Германии и её союзников. Турецкое правительство стало проводить более прогерманскую политику.[16] Летом 1940 года было подписано соглашение о турецко-германском экономическом сотрудничестве.

Между тем, судьба Турции обсуждалась и на советско-германских переговорах в Берлине в ноябре 1940 года. Одним из условий присоединения к Тройственному пакту советское руководство выдвинуло размещение советских баз в Черноморских проливах.[35][36] Оно, как и ряд других условий, было отвергнуто германским правительством, в результате чего укрепления советско-германского сотрудничества не состоялось, и в Германии был утверждён план «Барбаросса». Весной 1941 года Германия разгромила и захватила Югославию и Грецию, захватила остров Крит, вплотную подойдя к турецким границам. Стала реальной угроза вторжения в саму Турцию. 11 июня 1941 года была издана директива германского руководства, согласно которой после завершения операции «Барбаросса» предполагалось движение германских войск через Турцию независимо от её согласия в Иран и в направлении Суэцкого канала.[37] В этих условиях турецкое правительство ещё больше склонилось в сторону проведения прогерманской политики. Особенно сильны стали про-германские настроения в военных кругах, где их проводником был начальник Генштаба Турции генерал Ф. Чакмак. В апреле и июне 1941 года турецкое правительство отказалось пропустить через свою территорию войска Великобритании и Свободной Франции, направляющиеся для ведения боевых действий в Ирак и Сирию. В то же время, турецкое правительство отказалось пропустить через свою территорию и войска вермахта и Вишистской Франции, которые планировалось отправить в Ирак и Сирию.[33] В это же время в Анкаре активно муссировались слухи о территориальных претензиях и угрозе Турции со стороны Советского Союза[38]. Разворот Турции от пробританской ориентации, к прогерманской был оформлен за четыре дня до начала Великой Отечественной войны 18 июня 1941 года заключением договора о дружбе и ненападении с Германией, подписанный министром иностранных дел Турции Сараджоглу и немецким послом в Анкаре фон Папеном.[39]

С началом Великой Отечественной войны турецкое правительство официально объявило о своём нейтралитете в конфликте, но в то же время провело частичную мобилизацию в провинциях, граничащих с территорией Советского Союза. Кроме того, на военную службу были призваны лица старше 60 лет и офицеры запаса старше 65 лет. Некоторые историки объясняют эти действия необходимостью восполнения недостатка военных подразделений в восточных провинциях, вызванного перемещением 40-тысячной армии в округ Фракия.[23] Как бы то ни было, данные действия вызвали серьёзную озабоченность в Москве.[40] Сталин летом-осенью 1941 года неоднократно объявлял, что не уверен в сохранении турецкого нейтралитета.[41][42]

В то же время обострилась ситуация в соседнем с Турцией Иране, куда в августе 1941 года прибыл начальник немецкой разведки адмирал Канарис с целью осуществления государственного переворота. С целью противодействия немецким планам советское правительство в августе 1941 года из Закавказского военного округа сформировало Закавказский фронт, войска которого одновременно с британскими войсками вошли в Иран и оккупировали его. С лета 1941 года стали возникать отдельные вооруженные конфликты на советско-турецкой границе.[43]

На этом этапе союзники по антигитлеровской коалиции были крайне заинтересованы в сохранении именно турецкого нейтралитета. Британское правительство считало, что даже вступление Турции в войну на стороне союзников было бы худшим вариантом развития событий, так как потребовало бы переброски в Турцию британских войск, необходимых на других театрах военных действий. На московских переговорах в сентябре 1941 года лорд Бивербрук предложил даже поощрить Турцию за сохранение ей нейтралитета, но Сталин, не будучи уверен, что Турция в дальнейшем не вступит в войну на стороне Германии, отверг это предложение.[44]

Отдельную озабоченность в Советском Союзе вызвал визит осенью 1941 года на Восточный фронт турецкой военной делегации во главе с начальником военной академии генералом Али Фаудом Эрденом.[7]

Особенно напряжённой ситуация с Турцией стала летом 1942 года, после начала наступления немецких войск на Сталинград и Кавказ. В Турции была проведена мобилизация, её вооруженные силы достигли численности в 1 000 000 человек.[7] С началом немецкого наступления около 750 000 из них турки перебросили на советско-турецкую границу в области Батуми.[45] Всего с июля 1942 года против советского Закавказского фронта (повторно сформирован 1 мая 1942 года) турецкая армия развернула 4 армейских корпуса, 16 пехотных дивизий, из которых 7 дивизий прибыли течении июля, 2 кавалерийских дивизии и одну мотострелковую бригаду.[46] По другим данным турецкая группировка на границе в это время насчитывала около 50 дивизий.[47] В это же время численность советских войск на границе не превышала 200 тысяч (9 армий), причём большая часть представляла собой стрелковые дивизии из новобранцев.[23] По широко распространённому в советской историографии мнению[7][8][9][10][11][12][13] турецкое правительство было готово вступить в войну на стороне Германии сразу после падения Сталинграда. Но начавшееся контрнаступление Красной Армии на советско-германском фронте заставили свернуть эти планы.[48]

1942—1945. Третий этап войны

После разгрома немецких войск под Сталинградом и высадки британско-американских войск в Северной Африке в ноябре 1942 года вопрос вступления Турции в войну на стороне стран Оси больше не поднимался.[46] Напротив, союзники по антигитлеровской коалиции стали прилагать усилия для вступления Турции в войну против Германии уже весной 1943 года. При этом Черчилль придавал скорейшему вступлению Турции в войну особое значение. Турецкий театр военных действий позволял перенести открытие Второго фронта на Балканы и тем самым отсечь этот регион от наступающей Красной Армии.[48][49].

После британско-американской конференции в Касабланке в январе 1943 года Черчилль отправился в Турцию уговаривать турок вступить в войну как можно раньше. На состоявшейся Аданской конференции Черчилль попытался убедить президента Турции Инёню вступить в войну не позже августа 1943 года, обещая, что к тому времени Италия будет разгромлена и опасность со стороны Средиземного моря для турок исчезнет.[50] Несмотря на то, что Турция отказалась от немедленного вступления в войну и заявила о продолжении политики нейтралитета, турецкое правительство не отказалось принять британскую помощь в виде вооружения и боеприпасов. В течение 1943 года Турция сохраняла доброжелательный к Германии нейтралитет. Поставки товаров из Турции играли важную роль в экономике Германии. Например, в 1943 году Турция поставила в Германию 46,8 млн тонн хромовой руды, 17,9 млн тонн масличных семян, 17,6 млн тонн рыбы, 9,5 млн тонн чугуна, 7,4 млн тонн меди[51].

На Московской конференции министров иностранных дел союзников в октябре 1943 года было принято решение добиваться от Турции вступления в войну до конца 1943 года и предоставления возможности использовать турецкие аэродромы для нанесения ударов по немецким войскам.[52] На Каирской конференции в ноябре 1943 года британский министр иностранных дел Э. Иден в беседе с министром иностранных дел Турции Н. Менеменджиоглу пригрозил ему, в случае отказа вступить войну, прекратить поставки военных грузов. Менеменджиоглу ответил, что Турция к войне не готова. На Тегеранской конференции в декабре 1943 года вопрос участия Турции в войне также обсуждался. Черчилль объявил о готовности предоставить Турции при вступлении на стороне союзников помощь вооружением, воздушным прикрытием и 2-3 дивизиями, а в случае отказа прекратить военные поставки, отказать от участия в мирной конференции и пригрозить послевоенными претензиями Советского Союза в отношении Черноморских проливов.[53] На этот раз советская и американская делегации не поддержали предложения Черчилля, так как считали, что открытие балканского фронта отвлечёт силы союзников от высадки в Нормандии. Во время конференции в Тегеране по инициативе Черчилля был поднят вопрос о проливах. 30 ноября Черчилль заявил, что несправедливо, что Советский Союз не имеет выхода в Средиземное море и что, если раньше британцы выступали против, то теперь возражать не будут.

После завершения Тегеранской конференции 4-6 декабря в Каире состоялась встреча Черчилля и Рузвельта с президентом Турции Инёню. Рузвельт и Черчилль просили турецкого руководителя до 15 февраля 1944 года предоставить аэродромы для британских и американских военно-воздушных сил. Инёню повторил тезис о слабости Турции и просил вооружений. В результате с апреля 1944 года Великобритания и США прекратили оказание военной помощи Турции. Кроме того, с осени 1942 года Турция поставляла Германии крайне необходимый той хром, что также вызывало раздражение союзников. После прекращения поставок от союзников турецкое правительство с апреля 1944 года прекратило поставки хрома в Германию. Ситуация ещё больше обострилась, когда в июне 1944 года через проливы в Чёрное море прошли два немецких военных корабля.[54] Союзники стали требовать от Турции полного разрыва экономических и дипломатических взаимоотношений с Германией. 2 августа Турция объявила о разрыве экономических и дипломатических отношений с Германией.

С осени 1944 года советское правительство, учитывая неконструктивную позицию Турции, начинает зондировать почву об изменении конвенции Монтре после окончания войны. На Ялтинской конференции в феврале 1945 года Сталин выступил с особым заявлением по поводу Черноморских проливов, потребовав свободного прохода советских военных кораблей через проливы в любое время. Черчилль и Рузвельт согласились с подобными требованиями.[55] Кроме того, на Ялтинской конференции было принято решение, что в создании Организации Объединённых Наций будут участвовать только те государства, которые объявят войну Германии до 1 марта 1945 года. После того, как об этом решении было поставлено в известность турецкое правительство, 23 февраля 1945 года оно формально объявило войну Германии, но в боевых действиях участия не принимало.

Послевоенные территориальные претензии СССР к Турции

Основная статья: Территориальные претензии СССР к Турции

19 марта 1945 года советское правительство денонсировало советско-турецкий договор о дружбе от 1925 года,[56] после чего начались неформальные консультации и переговоры о заключении нового договора. В мае Турция предложила проект соглашения, при котором в случае войны гарантировался бы свободный проход армии и флота СССР через турецкую территорию; это вызвало соблазн «дожать» Турцию до полного удовлетворения советских требований[57]. В июне 1945 года при встрече посла Турции в Москве Селима Сарпера с В. М. Молотовым, советский нарком иностранных дел заявил о таких желательных условиях заключения нового соглашения, как режим совместного советско-турецкого контроля в Черноморских проливах (с размещением советской военно-морской базы) и возвращение Советскому Союзу территорий в Закавказье, отошедших Турции по Московскому договору 1921 года.

Впоследствии эти требования привели к вступлению Турции в НАТО.[56]

Турецкая армия в годы войны

В 1938 году Турецкая армия насчитывала:

  • Сухопутные войска: 20 000 офицеров и 174 000 солдат, из которых было укомплектовано 20 пехотных дивизий, 3 горнострелковых бригады, 1 крепостная бригада и 5 кавалерийских дивизий (включая 2 запасные) — всего 132 полка (60 пехотных, 6 горнострелковых, 21 кавалерийский, 8 кавалерийских запасных, 20 полков полевой артиллерии, 10 тяжёлой и 7 крепостной). Военная служба по призыву продолжалась 3 года. Административно турецкая территория была разделена на 3 инспектората, 9 корпусов, и 1 военное губернаторство. В начале 1941 года были созданы 17 корпусных управлений, 43 дивизии и 3 отдельных пехотных бригады, 2 кавалерийских дивизии и 1 отдельная кавалерийская бригада, а также 2 механизированных дивизии. Оснащение сухопутных сил было плохое.
  • Флот состоял из 1 линейного крейсера, 2 лёгких крейсеров, 2 торпедных катеров, 4 эсминцев, 5 подводных лодок (из них одна была передана Германией в 1939 году), 19 морских транспортов (включая 1 вооруженный пароход) и 4 вспомогательных судов. Корабли большей частью были устаревшими. Кроме того, согласно программе модернизации, начатой непосредственно перед Второй мировой войной ещё 2 подводные лодки были заказаны в Германии, а 4 эсминца — в США. Вспомогательные корабли и катера строились на отечественных заводах. Личный состав насчитывал 9200 человек. К 1945 году флот состоял из 1 линейного крейсера, 2 лёгких крейсеров, 2 канонерок, 3 тральщиков, 8 эсминцев, 12 подводных лодок, 3 торпедных катеров, 5 минозаградителей.
  • Военно-воздушные силы состояли из 4 авиаполков (по 6 эскадрилий по 15 самолетов в каждой) и имел на вооружении 370 самолетов. Личный состав насчитывал 8500 человек. В 1941 году благодаря британо-французским поставкам, был сформирован ещё 1 авиаполк и 5 отдельных эскадрилий. К 1945 году были сформированы 2 авиадивизии, в которых всего было 15 эскадрилий (авиакрыльев).

См. также

Напишите отзыв о статье "Турция во Второй мировой войне"

Примечания

  1. ↑ Fenik M.F. Bu harbin kitabı. 1939 Harbi. Türkiye-İngiltere ittifakı ve Büyük Britanya İmparatorluğu. Ankara, 1941.
  2. ↑ Olaylarla Türk Dış Politikasi. Cilt: 1 (1919—1973). Ankara, 1982
  3. ↑ Tamkoç M. The Warrior Diplomats. Guardians of the National Security and Modernization of Turkey. Salt Lake City, 1976
  4. ↑ Deringil S. Turkish Foreign Policy during the Second World War: an «Active» Neutrality. Cambridge, 1989
  5. ↑ Deringil S. Denge Oyunu. İkinci Dünya Savaşı’nda Türkiye’nin Dış Politikası. İstanbul, 2003.
  6. ↑ 1 2 Tamkoз M. The Warrior Diplomats. P. 202.
  7. ↑ 1 2 3 4 5 [ufa.bezformata.ru/listnews/turtciya-v-godi-vtoroj-mirovoj/276796 Н. Шаяхметов, Б. Малородов. Турция в годы Второй мировой]
  8. ↑ 1 2 Миллер А. Ф. Очерки новейшей истории Турции. М., 1948
  9. ↑ 1 2 Миллер А. Ф. Краткая история Турции. М., 1948
  10. ↑ 1 2 Лавров Н. М. Турция в 1939—1951 гг. Лекции, прочитанные в ВПШ при ЦК ВКП(б). М., 1952.
  11. ↑ 1 2 Лавров Н. М. Турция в 1918—1956 годах. Учебный материал. М., 1956.
  12. ↑ 1 2 Еремеев Д. Е. Турция в годы Второй мировой и «холодной» войн (1939—1990). М., 2005.
  13. ↑ 1 2 Широкорад А. Б. Тысячелетняя битва за Царьград. М., 2005. С. 633—637.
  14. ↑ 1 2 3 Галиакбарова Надежда Маликовна. Советско-турецкие отношения в 1939—1941 гг. Авторефеферат диссертации на соискание степени кандидат исторических наук. Екатеринбург. 2006 год
  15. ↑ Deringil S. Denge Oyunu. İkinci Dünya Savaşı’nda Türkiye’nin Dış Politikası. S. 3.
  16. ↑ 1 2 3 4 5 6 Системная история международных отношений. В четырёх томах. 1918—1991. Том I. События 1918—1945. Под. ред. А. Д. Богатурова. «Московский рабочий». Москва. 2000
  17. ↑ [www.diphis.ru/index.php?option=content&task=view&id=179#19 Проблема Черноморских проливов. Конвенция в Монтре]
  18. ↑ [bol-sov-encikloped-4.narod.ru/1/554.html Большая советская энциклопедия. МОНТРЁ КОНФЕРЕНЦИЯ 1936]
  19. ↑ В. Шеремет. Босфор. М., 1995, стр. 241.
  20. ↑ «Международная жизнь». М., 1963, № 11, стр. 147—148. (первая публикация письма в извлечении).
  21. ↑ «Международная жизнь». М., 1963, № 11, стр. 148 (справочная информация от редакции журнала).
  22. ↑ А.Федосов. Справка о существующих и действующих политических договорах и соглашениях между СССР и Турцией по состоянию на 1 января 1944 г. 25.01.1944 г. // Центральный государственный архив Азербайджанской Республики, ф.28, оп.4, д.3, л.4;
  23. ↑ 1 2 3 4 Дж. П.Гасанлы. СССР-Турция: от нейтралитета к холодной войне (1939—1953). М.: «Центр Пропаганды», 2008. — 663 стр. ISBN 978-5-91510-001-4
  24. ↑ Jack Kalpakian. [books.google.com/books?id=EmlX4Y7PMjgC&printsec=frontcover&dq=Identity,+conflict+and+cooperation+in+international+river+systems&hl=en&ei=UoIzTe22C86gOsDqsbUC&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCcQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false Identity, Conflict and Cooperation in International River Systems]. — Hardcover. — Ashgate Publishing, 2004. — P. 130. — ISBN 0754633381.
  25. ↑ Robert Fisk. [www.independent.co.uk/opinion/commentators/fisk/robert-fisk-us-power-games-in-the-middle-east-440856.html Robert Fisk: US power games in the Middle East] (19 March 2007). [web.archive.org/web/20101110082309/www.independent.co.uk/opinion/commentators/fisk/robert-fisk-us-power-games-in-the-middle-east-440856.html Архивировано] из первоисточника 10 ноября 2010. Проверено 15 декабря 2010.
  26. ↑ 1 2 Soysal İ. Tarihçeleri ve Açıklamaları ile Birlikte Türkiye’nin Siyasal Andlaşmaları. 1. cilt.
  27. ↑ Kirk G. The Middle East in the War. L., 1954
  28. ↑ Davison R.H. Turkey. New Jersey, 1968
  29. ↑ Vali F. A. The Turkish Straits and NATO. Stanford, 1972
  30. ↑ Lewis B. The emergence of modern Turkey. L., N.Y., Toronto, 1961
  31. ↑ Lenczowski G. The Middle East in world affairs. N.Y., 1962.
  32. ↑ PRO. FO. 424/283, R 3325/661/67, No. 40.
  33. ↑ 1 2 Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). Отв. ред. Л. Н. Нежинский, А. В. Игнатьев. С. 445—446. — М.: Международные отношения, 1999, 560 с. ISBN 5-7133-0978-9
  34. ↑ Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). Отв. ред. Л. Н. Нежинский, А. В. Игнатьев. С. 451. — М.: Международные отношения, 1999, 560 с. ISBN 5-7133-0978-9
  35. ↑ Директива И. В. Сталина В. М. Молотову перед поездкой в Берлин в ноябре 1940 г.//«Новая и новейшая история», 1995, № 4, с.78
  36. ↑ Л. А. Безыменский. Визит В. М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. в свете новых документов // «Новая и новейшая история», 1995, № 6, с.134.
  37. ↑ Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. Т.2. М., 1973. С. 48.
  38. ↑ И. В. Тюленев. «Через три войны». М., 1960. С. 140
  39. ↑ А. М. Некрич. «1941, 22 июня». — М.: Памятники исторической мысли, 1995.
  40. ↑ Разведывательные материалы по внешней политике и внутреннему положению Турции. Для служебного пользования. Апрель, 1941 г.// ЦГАППОД АР, ф.1, оп.153, д.168, л.2.
  41. ↑ Ю.Горьков. Государственный комитет обороны постановляет (1941—1945). M.,2002, с.230
  42. ↑ Кавказ выстоял, Кавказ победил. Ветераны вспоминают. Тбилиси, 1973, с.130-131.4 июля в беседе с руководителями Закавказских республик Сталин объявил:
    … фронт от вас далеко, но вы находитесь в опасной зоне. Мы не можем быть уверены в нейтралитете Турции
  43. ↑ А.Федосов, В.Корнев. Справка по неразрешенным вопросам между СССР и Турцией по состоянию на 15 апреля 1944 г. 22.04.1944 г.// ЦГА АР, ф.28, оп.4, д.3, л.14-18.
  44. ↑ О. А. Ржешевский. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии: Документы, комментарии. 1941—1945, с.22.:
    Это было бы хорошо, дабы Турция не ушла к Германии. Но она все-таки не ведет себя как союзница Великобритании… Чтобы помогать, надо иметь гарантии, что помощь не пропадет. Уверен ли в этом лорд Бивербрук? Союза между Турцией и Великобританией не существует, а есть нейтралитет
  45. ↑ Генри Тейлор. Турция никогда не присоединится к странам «оси». Ноябрь, 1942 г.// ЦГАППОД АР, ф.1, оп.89, д.82, л.28-32.
  46. ↑ 1 2 А. Ю. Безугольный. Ни войны, ни мира. Положение на советско-турецкой границе, меры советского руководства по предотвращению турецкой угрозы в первый период Великой Отечественной войны // «Военно-исторический архив», 2003, № 5, с.64.
  47. ↑ В. Н. Контевский. Россия-Турция: этапы торгово-экономического сотрудничества, с.99.
  48. ↑ 1 2 [militera.lib.ru/research/volkov_fd/04.html Волков Ф. Д. За кулисами второй мировой войны. — М.: Мысль, 1985. — 304 с. — Рецензент — канд. исторических наук И. А. Челышев. Глава IV]
  49. ↑ [militera.lib.ru/memo/usa/roosevelt/index.html Рузвельт Э. Его глазами / Пер. с англ. А.Д. Гуревича и Д.Э. Куниной. Под редакцией И.Е. Овадиса. Вступительная статья профессора С.К. Бушуева — М.: Государственное издательство иностранной литературы, 1947. /// Roosevelt E. As He Saw It / With a Foreword bу Eleanor Roosevelt. — 1946. с. 186-187.:]
    Всякий раз, когда премьер-министр настаивал на вторжении через Балканы, всем присутствовавшим было совершенно ясно, чего он ... хочет. Он ... хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную Армию в Австрию и Румынию и даже, если возможно, в Венгрию
  50. ↑ Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). Отв. ред. Л. Н. Нежинский, А. В. Игнатьев. С. 456. — М.: Международные отношения, 1999, 560 с. ISBN 5-7133-0978-9
  51. ↑ Юнгблюд В.Т., Воробьёва Т.А., Збоев А.В., Калинин А.А., Костин А.А., Смольняк И.В., Чучкалов А.В. Встречными курсами: политика СССР и США на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке в 1939 - 1947 гг. - Киров, 2014. - С. 211
  52. ↑ Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). Отв. ред. Л. Н. Нежинский, А. В. Игнатьев. С. 460. — М.: Международные отношения, 1999, 560 с. ISBN 5-7133-0978-9
  53. ↑ Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-45. Сборник документов. М. 1984. Т.2. Тегеранская конференция. с. 22, 87, 93, 113, 117, 141.
  54. ↑ Россия и Черноморские проливы (XVIII—XX столетия). Отв. ред. Л. Н. Нежинский, А. В. Игнатьев. С. 464. — М.: Международные отношения, 1999, 560 с. ISBN 5-7133-0978-9
  55. ↑ Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-45. Сборник документов. М. 1984. Т.4. Крымская конференция. с. 201.
  56. ↑ 1 2 [www.politex.info/content/view/642/30/ Мошкин С. В., доктор политических наук. «Рука Москвы» в истории вступления Турции в НАТО]
  57. ↑ И. С. Иванов Очерки истории Министерства иностранных дел России. 1802—2002: В 3 т. Т. 2. М., ОЛМА, 2002

Литература

  • Черников И. Ф. В интересах мира и добрососедства: (О советско-турецких отношениях в 1935—1970 гг.). Киев, 1977.
  • СССР и Турция, 1917—1979. М., 1981
  • Еремеев Д. Е. Турция в годы Второй мировой и «холодной» войн (1939—1990). М., 2005. 218 с. — ISBN 5-98499-028-8

Ссылки

  • [www.aif.ru/pobeda/article/34008 Судьба Второй мировой войны решалась в Турции]
  • [www.svobodanews.ru/content/transcript/2036122.html Страницы истории: Турция, вторая мировая – война разведок ]
  • [ufa.bezformata.ru/listnews/turtciya-v-godi-vtoroj-mirovoj/276796 Турция в годы Второй мировой]

Отрывок, характеризующий Турция во Второй мировой войне

Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Турция_во_Второй_мировой_войне&oldid=81143035»