Я, Клавдий (мини-сериал)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Я, Клавдий (сериал)»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Я, Клавдий.
Я, Клавдий
I, Claudius

Роберт Грейвз
Жанр

историческая драма, экранизация

В ролях

Дерек Джейкоби
Брайан Блессед (англ.)русск.
Шан Филлипс
Джордж Бейкер
Джон Хёрт

Страна

Великобритания Великобритания

Количество серий

13

Производство
Хронометраж

50 мин.

Трансляция
На экранах

с 6 ноября 1976, США

Формат видео

4:3

Формат звука

моно

Ссылки
IMDb

ID 0074006

«Я, Клавдий» (англ. «I, Claudius») — мини-сериал производства Би-би-си (1976), поставленный режиссёром Хербертом Уайзом, экранизация одноимённого романа Роберта Грейвза и его продолжения «Божественный Клавдий».





Сюжет

История Римской империи от смерти Марцелла (23/24 до н. э.) до смерти Клавдия (54 н. э.). Император Клавдий повествует о спорах императора Августа и его жены Ливии о преемнике, о заговоре Сеяна против императора Тиберия, об омерзительном правлении и убийстве императора Калигулы, наконец, и о собственной жизни, после получения императорской власти.

Первые две серии были объединены и были показаны каналом Би-би-си в релизе под названием «Печать убийства» (англ. A Touch of Murder), позднее выпущенным на DVD.

Список серий

Печать убийства (A Touch of Murder)

Рим, 24-23 до н. э. Октавиан Август подыскивает преемника. В фаворе Марцелл — племянник императора; его друг и второй претендент — Марк Випсаний Агриппа — покидает город в знак протеста. Ливия Друзилла, жена Августа, желает видеть на троне своего сына Тиберия. Она отравляет Марцелла и тот умирает. Август просит Агриппу вернуться, скрепляет императорской печатью их возобновлённую дружбу, чем приводит в бешенство Ливию. Август также усыновляет Агриппу и отдаёт ему в жёны свою дочь Юлию.

Дела семейные (Family Affairs)

Рим, 9 до н. э. Агриппа мёртв и Тиберий добивается руки Юлии. Брат Тиберия военачальник Друз Старший повреждает ногу, упав с коня при возвращении на родину. Под неустанным присмотром личного врача своей матери Ливии Друз умирает. На смертном одре присутствуют его жена Антония Младшая и их малолетний сын Клавдий. Император Август видит в своих внуках Луции Цезаре и Гае Цезаре продолжение своей абсолютной власти.

Окрылённое ожидание (Waiting in the Wings)

Рим, 3-5 н. э. Гай Цезарь внезапно умирает. Тиберий в ссылке на Родосе из-за плохого обращения с женой. Гуляя в саду, маленький Клавдий случайно подхватывает выпавшего из орлиных когтей волчонка. Его мать видит в этом добрый знак — придёт время и её сын защитит Рим. Обманным путём Ливия заставляет Луция Цезаря обвинить Юлию Старшую в супружеской неверности. Страдающий от горя Август высылает дочь из столицы. Внезапная гибель Луция при кораблекрушении способствует возвращению Тиберия из ссылки и усыновлению его вместе с Агриппой Постумом императором.

Ну и что нам делать с этим Клавдием? (What Shall We Do About Claudius?)

Рим, 9 н. э. В Германии в битве в Тевтобургском Лесе разгромлены три римских легиона. Тиберий и его племянник Германик, подающий надежды угнетённого народа военачальник, отправляются на расправу. Клавдий под руководством историка Поллиона пишет историческую книгу о своей семье, считая, что этим он компенсирует свою болезненность и немощность и роль жалкого шута. Август всё более уверен в своём намерении сделать преемником Постума. Ливия подстрекает свою внучку Ливиллу раздразнить Постума и обвинить его в изнасиловании. Перед своей ссылкой тот открывает своему другу Клавдию подозрения (впоследствии подтвердившиеся) обо всех кознях Ливии и в который раз советует ему притворяться недалёким. Клавдию же приходится жениться на родственнице подруги своей бабки Ургуланилле, огромной мужеподобной девушке.

Яд — это царица (Poison is Queen)

Рим, 13-14 н. э. Германик одерживает победу над германскими племенами и с триумфом возвращается в Рим. Клавдий рассказывает ему о подозрениях Постума и Германик передаёт эти сведения Августу. По пути на Корсику император заезжает повидаться с Постумом и, поговорив с ним, убеждается в невиновности своего приёмного сына и обещает ему передать свою власть. Ливия узнаёт об этом и вскоре Август заболевает. Боясь быть отравленным, больной император питается только той пищей, что выросла сама и сорвана его рукой, но всё же Август умирает. Сеян, преторианский офицер, послан убить Постума, а Тиберий готовится принять на себя верховную власть.

Когда ж свершится правосудие?! (Some Justice)

Рим, 19-20 н. э. Тиберий с помощью Сеяна правит рукой в железной перчатке. Противостоять тирании способен только Германик, но он умирает в Сирии при загадочных обстоятельствах. Его жена Агриппина Старшая обвиняет в смерти мужа Гнея Кальпурния Пизона, наместника, и его жену Планцину. Отравительница Мартина сообщает Ливии, что сын Германика Гай Калигула помогал ей при убийстве отца. Находясь под надзором суда, Пизон шантажирует Ливию и Тиберия участием последних в убийстве Германика. Планцина закалывает мужа кинжалом. Агриппина и её друзья удовлетворены тем, что какое-то правосудие всё же свершилось.

Царица небесная (Queen of Heaven)

Рим, 23-29 н. э. Тиберий погряз в сексуальных извращениях. Калигула — желанный гость его оргий. Сеян жестоко расправляется со знатными гражданами, обвиняя всех в государственной измене. Ливилла, влюблённая в Сеяна, отравляет своего мужа Кастора, чтобы выйти замуж за императорского фаворита. Сеян заставляет Клавдия жениться на своей сестре Элии. Предчувствуя свою смерть, Ливия признаётся Клавдию во всех своих злодеяниях, а также делится страхами, что будет обречена на вечные муки. Также она открывает внуку неопубликованные «Книги Сивилл», в которых сказано, что ему предстоит стать императором, и заставляет его поклясться, что тот провозгласит её богиней, когда придёт к власти.

Царство террора (Reign of Terror)

Рим, 30-31 н. э. Тиберий удаляется на Капри. Сеян разводится с женой и обхаживает императора, чтобы жениться на Ливилле. Тиберий отказывает, но разрешает Сеяну породниться с царской фамилией через брак с дочерью Ливиллы Еленой. Чтобы укрепить свои позиции в захвате власти, Сеян обманным путём добивается изгнания Агриппины Старшей и её сына Нерона Цезаря и арестовывает её другого сына Друза Цезаря. Мать Ливиллы Антония Младшая вскрывает переписку между Сеяном и дочерью, изобличающую их в нескольких убийствах. Эти свидетельства Клавдий тайком привозит Тиберию, который по совету Калигулы приказывает Макрону убить Сеяна, его семью и последователей.

Божественный Бог! (Zeus, by Jove!)

Рим, 37-38 н. э. Макрон убивает Тиберия при поддержке Калигулы, который вместе с внуком покойного Гемеллом становится сонаследником императора. Во время восхождения Калигулы в столицу возвращается давний друг Клавдия Ирод Агриппа. Калигула, всё более проявляющий признаки психической неуравновешенности, впадает в кому, но через некоторое время выходит из неё и объявляет себя воплощением Зевса. Безумец убивает Гемелла и объявляет свою сестру Друзиллу своей женой и равной по величию богиней. Их бабка Антония Младшая, презиравшая всю глубину порока, в котором погряз Рим, совершает самоубийство. Испугавшись, что его ребёнок превзойдёт его самого, Калигула пытается воссоздать рождение Афины, как это сделал Зевс с Герой. Он вырезает плод ребёнка из чрева своей сестры и съёдает его.

Аве кому? (Hail Who?)

Рим, 40-41 н. э. Клавдий сожительствует с бывшей проституткой Кальпурнией в стеснённых условиях. Калигула превращает дворец в бордель, где продаёт жён высокопоставленных членов Сената лицам, предложившим наивысшую цену. Он ведёт свои легионы в Германию подавить восстание, а затем на Ла-Манш, где «бросает вызов» Нептуну. Он вводит своего коня Инцитата в Сенат и заставляет Клавдия жениться на Мессалине. Под неуёмными насмешками и издевательством императора, военачальник Кассий Херея устраивает заговор. Во время игр, посвящённых Августу, заговорщики убивают Калигулу, его жену Цезонию и их дочь Юлию Друзиллу. Во время разграбления дворца преторианцы находят спрятавшегося Клавдия и провозглашают его императором.

Дуракам везёт (Fool’s Luck)

Рим, 41-43 н. э. Преторианцы и Ирод Агриппа убеждают ярого республиканца Клавдия надеть императорскую корону. Клавдий в свою очередь убеждает в этом Сенат. Кассия Херею приговаривают к смертной казни, но другим заговорщикам даруют жизнь. Как и обещал, Клавдий обожествляет Ливию. После рождения детей Мессалина убеждает Клавдия разделить с ней бремя власти. В то время как Ирод Агриппа собирается управлять дарованными ему восточными провинциями, Мессалина внушает мужу, что ему необходим помощник в лице сенатора Аппия Силана, за которого выходит замуж её мать Домиция Лепида. Перед отъездом Ирод предупреждает Клавдия, чтобы тот, как император, никому не доверял, даже ему, Ироду. Мессалина пытается соблазнить Силана, говоря ему, что Клавдий одобряет эту связь. Силан в свою очередь совершает покушение на императора в надежде разорвать цепь порочных властителей. Мессалина с помощью матери убеждает мужа в своей невиновности. Силан приговаривается к смертной казни.

Бог из Колчестера (A God in Colchester)

Рим, 47-48 н. э. Клавдий ведёт войска завоёвывать Британию. Сексуальная неудержимость Мессалины приводит к соревнованию с известной проституткой Сциллой, кто удовлетворит большее количество мужчин, которое Мессалина с лёгкостью выигрывает. Клавдий возвращается с триумфом и узнаёт, что Ирод поднял восстание в восточных провинциях. Ирод верит, что он — «Царь иудеев», но он внезапно умирает. Мессалина становится любовницей Гая Силия, они разводятся со своими супругами и женятся, в надежде, что римляне сплотятся вокруг них и провозгласят правителями. Вынуждаемые действовать, секретари Клавдия Паллант и Нарцисс при поддержке Кальпурнии открывают императору глаза на происходящее. Он верит им, его бывшую жену и её нынешнего мужа арестовывают и казнят. Печалясь о том, что все, кто был ему дорог, ушли, Клавдий узнаёт, что бритты построили в Колчестере храм в его честь и поклоняются как богу.

Дневник старого короля (Old King Log)

Рим, 54 н. э. Великодушное правление приводит Клавдия к популярности, но император чувствует, что ошибся. Он решает, что Рим должен возненавидеть его правившую семью, свергнуть его и восстановить Республику. Для этого он женится на Агриппине Младшей и усыновляет её сына Нерона, делая того сонаследником своего сына Британника. Из пророчества Клавдий узнаёт, что Нерон станет следующим правителем Рима, но всё же пытается защитить Британника, в надежде, что тот одолеет Нерона позднее. К несчастью, честь Британника не позволяет ему потворствовать планам отца, и император решает предоставить сына его собственной судьбе. Готовый к смерти, Клавдий добровольно ест отравленные грибы из рук своей жены и умирает. Ища завещание покойного, Нерон и его мать наталкиваются на его автобиографию и сжигают её. Лёжащий в гробу Клавдий вместе с Сивиллой радуются тому, что он спрятал копию своей автобиографии в надёжном месте, пока её не обнаружат далёкие потомки.

В ролях

Съёмочная группа

  • Режиссёр: Херберт Уайз
  • Сценаристы: Роберт Грейвз (идея), Джек Пульман
  • Продюсер: Мартин Лайзмор
  • Композиторы: Гарри Рабинович, Уиллфред Джозефс
  • Художники: Тим Харви, Барбара Крониг (костюмы)
  • Гримёры: Сью Байд, Норма Хилл-Пэттон, Пэм Мигер
  • Звукорежиссёр: Чик Энтони
  • Спецэффекты: Джон Фридландер

Награды и признания

1977 — премия BAFTA:

  • Лучший телевизионный актёр — Дерек Джейкоби
  • Лучшая телевизионная актриса — Шан Филлипс
  • Лучший телевизионный художник — Тим Харви

1978 — премия «Эмми»

  • Лучший художник — Тим Харви
  • Номинация на лучшего режиссёра — Херберт Уайз
  • Номинация на лучшего продюсера — Мартин Лайзмор

2000 — 12-е место в списке «Сто лучших телепрограмм Великобритании» по версии Британского киноинститута

2007 — включён в список «Сто лучших телешоу всех времён» по версии журнала «Тайм»

См. также

Напишите отзыв о статье "Я, Клавдий (мини-сериал)"

Ссылки

  • www.imdb.com/title/tt0074006/
  • www.time.com/time/specials/2007/article/0,28804,1651341_1659192_1652529,00.html
  • [ftvdb.bfi.org.uk/sift/series/26839 British Film Institute Film & TV Database entry for I, Claudius]
  • www.historyinfilm.com/claudius/ichome3.htm

Отрывок, характеризующий Я, Клавдий (мини-сериал)

– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Я,_Клавдий_(мини-сериал)&oldid=79688865»