L’Autre…

</td></tr> </td></tr>

L’Autre…
Студийный альбом Милен Фармер
Дата выпуска	9 апреля 1991
Жанр	Поп-рок, данс-поп, дарквэйв
Длительность	54:59
Продюсер	Лоран Бутонна
Лейбл	Polydor
Хронология Милен Фармер
Ainsi soit je… (1988) L’Autre… (1991) Anamorphosée (1995)
Синглы из L’Autre…
«Désenchantée» Выпущен: 18 марта 1991 «Regrets» Выпущен: 29 июля 1991 «Pas De Doute» Выпущен: релиз отменен «Je t'aime mélancolie» Выпущен: декабрь 1991 «Beyond My Control» Выпущен: май 1992

К:Альбомы 1991 годаL’Autre…L’Autre…

L’Autre…  (рус. Другой, иной) — третий студийный альбом Милен Фармер, выпущенный 9 апреля 1991. Он включает международный хит «Désenchantée», занимавший первое место во Франции 9 недель, другие три сингла попали в лучшую десятку. Альбом получил универсальное признание критиков и занял первое место в чартах Франции и Бельгии. L’Autre… до сих пор остается самым продаваемым альбомом в карьере певицы (было продано около 3 млн копий альбома в мире) и третьим самым продаваемым альбомом в истории французской музыки.

Создание

После своего первого тура в 1989, Милен выпустила новую песню À quoi je sers..., которая была синтезом её музыкальной работы и отметила конец эпохи 80-х. В то время как её предыдущий альбом ротировался на станциях, она использовала это время, чтобы посетить различные страны, включая Индию, и изучить их культуру и литературу. Там она прочитала Эмиля Чорана, в текстах которого она нашла вдохновение для нового альбома. Она также заинтересовалась живописью и посетила много картинных галерей и музеев, которые были также источниками вдохновения для неё. Тогда она решила записать третий альбом. Этот альбом свидетельствовал о начале новой эпохи в жизни певицы: действительно, тексты претерпели большие изменения и свидетельствовали о преобразованиях в её жизни, показали большую открытость ко всему новому — «другому» (отсюда и название альбома — «другой»). Альбом записывался в течение пяти месяцев и был результатом всего, что случилось с Фармер «на личностных и артистических уровнях».

Для нового альбома Милен изменила свою причёску, потому что она хотела выглядеть по-другому: короткие волосы стали её новой причёской. Обложка диска, сильно отличающаяся от предыдущей Ainsi soit je..., показывает Милен, лежащую на белом фоне с вороной на её плече (на эту обложку Милен вдохновило стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон»). Певица объяснила, что ворона на обложке не была для неё признаком гибели, но имела скорее роль союзника.

Этот альбом был особенен ещё тем, что содержал первый дуэт Милен — Regrets, исполненный с Жаном-Луи Мюра (Jean-Louis Murat) (хотя в 1987, Фармер уже спела Frantz на показе с Ги Беаром (Guy Béart), но этот дуэт не появился в альбоме). Лоран Бутонна решил сделать записи песен альбома также в англоязычном варианте, но они в конечном итоге не были использованы. Он также хотел выпустить синглами все песни альбома, но этому не суждено было случиться из-за недостатка финансирования.

В то время как лёгкая баллада «Pas De Doute» была практически готова к выходу отдельным синглом, релиз был отменён и заменён на «Beyond My Control» из-за трагедии, произошедшей в офисе компании: неудержимый фанат, желавший встретиться с Милен, выстрелом из ружья убил секретаря Polydor, и лишь заклинившая винтовка предотвратила следующие жертвы.

Лирика и музыка

О содержании альбома Милен так сказала в интервью: «Что изменилось, так это то, что я не хочу, чтобы большое количество людей чувствовало жалость ко мне непосредственно во время прослушивания и пытались сводить старые счеты. (…) я намного больше откровенна в этом альбоме, чем в предыдущем. (…) Говорить о том, что я чувствую в своем сердце и в моей душе, это — способ показать себя». Однако, этот альбом снова использует старые темы, дорогие для певицы: смерть, религия, социальный протест, отчаяние, сексуальность и безумие.

Отзывы критиков

Рецензии
Оценки критиков
Источник	Оценка
Allmusic

L’Autre… получил крайне высокие отзывы от СМИ и критиков. Со слов газеты France Soir, этот альбом является «популярным техно, очень хорошо спродюсированным». Midi Libre заявила: «Этот альбом принесет удовлетворение многим людям. Общая атмосфера кажется намного менее напряженной, чем обычно». Музыка «превосходна», а песни «хороши». Еженедельник Tele Loisirs увидел в этом альбоме «более яркую зрелость, но меньше индивидуальности». L’Autre… был даже выбран лучшим альбомом 1991 года читателями Smash Hits.

С этим альбомом Милен выиграла награду на World Music Awards как самая продаваемая французская певица.

Позиции в чартах

Во Франции альбом достиг верхней строчки и оставался #1 двадцать долгих недель. В результате, к этому времени Милен вошла в чарты альбомов и синглов (с композицией «Désenchantée»). Следующие шестнадцать недель альбом занимал 26 позицию. Затем снова достиг #3 тремя неделями позднее, благодаря композиции «Je t'aime mélancolie». Альбом продержался 55 недель в чартах (Top 50), 32 из которых, в пятерке лучших. В том же году альбом был сертифицирован как бриллиантовый SNEP (fr) за продажи как минимум 1 миллиона копий.

Альбом разошёлся тиражом в 3 млн копий на данный момент, что сделало его самым продаваемым альбомом Милен и третьим самым продаваемым альбомом в истории французской музыки женского исполнителя (после альбомов Селин Дион «D'eux» и «S'il suffisait d'aimer»).

L’Autre… был выпущен в апреле 1991 через месяц после официального выхода сингла «Désenchantée», ставшим #1 во французских чартах. К концу 1991 года L’Autre… был самым продаваемым альбомом Милен и вторым самым продаваемым во Франции альбомом сольного исполнителя. Он был также #1 в Бельгии и достиг #9 в Канаде. В Швейцарии альбом продержался 9 недель в чартах. В Швеции он был #45, в Германии он достиг 55 позиции.

Продажи сингла «Désenchantée» составили около 1 300 000 копий по всему миру, что сделало эту композицию международным хитом и самым продаваемым синглом Милен. Композиция стала не только самой успешной в карьере певицы, но и попала в книгу рекордов Гиннеса как самый продаваемый франкоязычный сингл всех времен, правда в 1995 этот рекорд побила Селин Дион с композицией «Pour que tu m’aimes encore».

Список композиций

#	Название	Длина	Исполнено в турне	Выступление на ТВ
1	«Agnus Dei»	5:47
2	«Désenchantée»	5:22	* 1996 Bercy * Mylenium Tour * Avant que l’ombre… à Bercy * Тур Милен Фармер 2009 года	* Sacrée Soirée (Апрель 17, 1991, TF1) * La Une est à vous (Апрель 20, 1991, TF1) * Stars 90 (Май 13, 1991, TF1) * Tous à la une (Май 31, 1991, TF1) * Riva del Garda (Сентябрь, Rai Uno)
3	«L’Autre»	5:26	* 1996 Bercy * Avant que l’ombre… à Bercy	* Stars 90 (Май 13, 1991, TF1) * Tous à la Une (Декабрь 27, 1991, TF1)
4	«Je t'aime mélancolie»	5:29	* 1996 Bercy * Avant que l’ombre… à Bercy * Тур Милен Фармер 2009 года (исполнена только в Санкт-Петербурге)	* Sacrée Soirée (Декабрь 11, 1991, TF1) * Tous à la Une (Декабрь 27, 1991, TF1) * Stars 90 (Январь 13, 1992, TF1) * Ein Kessel Buntes (Март 1992, Germany)
5	«Psychiatric»	6:12
6	«Regrets» (дуэт с Jean-Louis Murat)	5:17	* Mylenium Tour	* Star 90 (Октябрь 7, 1991, TF1)
7	«Pas de doute»	5:09
8	«Il n’y a pas d’ailleurs»	5:50	* Mylenium Tour
9	«Beyond My Control»	5:22	* Mylenium Tour
10	«Nous souviendrons-nous»	5:05	* Тур Милен Фармер 2009 года

Синглы

Год	Название	Дата релиза	Продажи	Сертификация		Высшая позиция
				Франция	Бельгия	Франция	Бельгия	Швейцария	Германия	Канада
1991	«Désenchantée»	18 марта, 1991	1 300 000	Золото	—	1	1	23	46	9
	«Regrets»	29 июля, 1991	250 000	Серебро	—	3	2	—	—	—
	«Je t'aime mélancolie»	Декабрь, 1991	300 000	—	—	3	8	—	70	12
1992	«Beyond My Control»	Май, 1992	200 000	—	—	8	10	—	—	—

Сторона Б

С альбома были выпущены 2 бисайда — L’Autre и Psychiatric.

Позиции в чартах, сертификации, продажи

Чарт (1991) Высшая позиция Бельгия 1 Канада 9 Франция 1 Нидерланды 3 Германия 55 Швеция 45 Швейцария 27

Сертификация Продажи во Франции Мировые продажи Бриллиантовый 2 200 000 3 000 000

Форматы

• 12"
• Компакт-диск
• Кассета
• Коллекционное издание — формат : 12" — лимитированное издание
• DCC (Мини-кассета компании Philips, выпуск прекращён в 1996 году из-за низких продаж)

Отрывок, характеризующий L’Autre…

– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал: