Амори I Иерусалимский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Амори I Иерусалимский
Amaury Ier de Jérusalem<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
граф Яффы и Аскалона
1152 — 1163
Предшественник: Гуго II де Пюизе
Преемник: Гильом Монферрат
король Иерусалима
1163 — 1174
Предшественник: Балдуин III Иерусалимский
Преемник: Балдуин IV Иерусалимский
 
Рождение: 1136(1136)
Смерть: 11 июля 1174(1174-07-11)
Иерусалим
Род: Анжуйский дом
Отец: Фульк Анжуйский
Мать: Мелисенда Иерусалимская
Супруга: 1) Агнес де Куртенэ
2) Мария Комнина
Дети: от 1-го брака: Сибилла, Балдуин, Аликс
от 2-го брака: Изабелла

Амори́ I (фр. Amaury Ier de Jérusalem, 1136 — 11 июля 1174) — граф Яффы и Аскалона, король Иерусалима с 1163 года. Младший сын Фулька и Мелисенды, короля и королевы Иерусалима, преемник своего старшего брата Балдуина III. Во время его правления связи Иерусалима с Византией стали ещё более крепкими, и оба государства начали совместное вторжение в Египет, завершившееся неудачей. Между тем мусульманские территории, окружавшие Иерусалим, стали объединяться под властью Нур ад-Дина, а позже — Салах ад-Дина. Амори был отцом трех будущих правителей Иерусалима — Сибиллы, Балдуина IV и Изабеллы.





Молодость

Амори родился в 1136 году и был младшим сыном короля Фулька и королевы Мелисенды, дочери Балдуина II. После смерти Фулька в 1143 году престол перешел к Мелисенде и старшему брату Амори, 13-летнему Балдуину III. Мелисенда не уступила власть Балдуину, когда тот достиг совершеннолетия, и к 1150 году их отношения стали враждебными. В 1152 году началась гражданская война, по её итогам Мелисенда сохранила Иерусалим, а Балдуин получил северную часть королевства.

Амори, получивший в управление Яффу, достиг совершеннолетия в 1151 году и остался верен Мелисенде. В ходе осады Иерусалима Балдуином он вместе с матерью укрылся в Башне Давида. Мелисенда потерпела поражение в этой войне, и Балдуин стал полноправным королём Иерусалима. В 1153 году он захватил египетскую крепость Аскалон, которую присоединил к лену Амори.

В 1157 году Амори женился на Агнес де Куртенэ. Агнес была дочерью Жослена II Эдесского, жившего в Иерусалиме после захвата Эдессы мусульманами в 1150 году. Патриарх Фульк возражал против брака на основании кровного родства жениха и невесты (они имели общего прапрадеда), и Амори и Агнес смогли заключить брак лишь после смерти патриарха. Агнес родила Амори троих детей: Сибиллу, будущего короля Балдуина IV, и Аликс, которая умерла во младенчестве.

Коронация

Балдуин III скончался бездетным 10 февраля 1163 года, и престол унаследовал Амори. Однако знать и духовенство во главе с патриархом Амори де Нелем воспротивились, требуя, чтобы Амори развелся с Агнесс. Вильгельм Тирский, надо признать, преувеличивал пороки Агнес, утверждая, что она «не должна быть королевой такого святого города, как Иерусалим». Тем не менее, кровное родство было достаточным поводом для возмущения знати и духовенства. Амори согласился и взошел на трон без супруги, хотя Агнес продолжала удерживать титул графини Яффы и Аскалона и получала пенсию с доходов этого фьефа. Агнес вскоре после этого вышла замуж за Гуго д’Ибелина, с которым была помолвлена до замужества с Амори. Церковь признала детей Амори и Агнес законными и сохранила их места в порядке престолонаследования. Через своих детей Агнес в течение дальнейших 20 лет будет оказывать большое влияние на Иерусалим.

Конфликты с мусульманскими государствами

Во время правления Балдуина III графство Эдесса, первое государство крестоносцев, созданное во время Первого крестового похода, было завоевано эмиром Алеппо Занги. Занги объединил Алеппо, Мосул и другие города северной Сирии и собирался установить контроль над Дамаском. Крестоносцы в 1148 году не смогли завоевать Дамаск, однако это вскоре удалось сыну Занги Нур ад-Дину. Иерусалим также потерял влияние в северной Сирии, где Византийская империя установила свой сюзеренитет над Антиохией. Ввиду этого Иерусалим обратил своё внимание на Египет, где династия Фатимидов ослабла и представляла собой легкую добычу. Крестоносцы хотели завоевать Египет со времен Балдуина I, который умер во время египетского похода. Захват Аскалона Балдуином III сделал завоевание Египта более реальным.

Вторжения в Египет

Амори провел свою первую экспедицию в Египет в 1163 году, утверждая, что Фатимиды не заплатили ежегодную дань, которую они платили со времени правления Балдуина III. Визирь Диргам, незадолго до этого свергнувший визиря Шавара, двинулся навстречу Амори, но потерпел поражение при Пелузии и был вынужден отступить к Бильбейсу. Египтяне открыли плотины Нила и затопили дельту реки, надеясь остановить дальнейшее продвижение крестоносцев. Амори вернулся домой, но Шавар бежал ко двору Нур ад-Дина, который послал своего генерала Ширкуха урегулировать спор при дворе халифа. В ответ Диргам искал помощи у Амори, но Ширкух и Шавар прибыли в Каир раньше, и Диргам был убит. Шавар, опасаясь, что Ширкух захватит власть, также обратился к Амори за поддержкой. Амори вернулся в Египет в 1164 году и осадил Ширкуха в Бильбейсе, вынудив его в итоге отступить в Сирию.

Амори не смог закрепить свой успех в Египте из-за активности Нур ад-Дина в Сирии, где он пленил Боэмунда III Антиохийского и Раймунда III, графа Триполи, в битве при Харима. Амори взял на себя регентство в Антиохии и Триполи до освобождения их правителей. 1166 год был относительно спокойным, что позволило Амори заняться дипломатией. Он отправил послов к византийцам в поисках союза.

В 1167 году Нур ад-Дин послал Ширкуха обратно в Египет, и Амори последовал за ним, встав лагерем близ Каира. Шавар снова вступил в союз с крестоносцами. Ширкух расположился на противоположной стороне Нила. После нерешительной битвы Амори отступил в Каир, а Ширкух отправился на север, чтобы захватить Александрию. Крестоносцы, опираясь на пизанский флот, осадили войска Ширкуха в Александрии. По результатам мирных переговоров Александрия была передана Амори, однако он не мог оставаться в городе и вернулся в Иерусалим, получив дань.

Союз с Византией

Возвратившись в Иерусалим в 1167 году, Амори женился на Марии, племяннице императора Мануила I Комнина, от которой у него родилась дочь Изабелла. Переговоры о браке заняли два года, в основном из-за того, что Амори настаивал, чтобы Мануил вернул Антиохию Иерусалиму. После того, как Амори снял эти требования, смог женился на Марии в Тире 29 августа 1167 года. К этому времени вдовствующая королева, вдова Балдуина III Феодора Комнина, сбежала со своим кузеном Андроником в Дамаск, и Акра, бывшая до того в её владении, вернулась в королевский домен Иерусалима. Кроме того, в это время Вильгельм Тирский был повышен до должности архидиакона Тира и получил задание короля написать историю королевства.

В 1171 году был созван совет баронов перед которым стоял вопрос о том, к кому на Западе стоит обратиться за военной помощью, король попросил совета у своих вассалов, но когда обсуждение затянулось, король призвал свой личный совет, а затем огласил баронам принятое им решение — отправить послов в Константинополь к императору Мануилу просить о содействии в завоевании Египта, — и император на это согласился. Вильгельм Тирский был среди послов, отправленных в Константинополь, чтобы оформить договор. Последствием этих действий стало заключение военного союза между мусульманами Египта и Сирии, что в дальнейшем привело к их объединению под флагом Салах ад-Дина.

Ещё продолжал действовать мирный договор Амори с Шаваром, но Шавар был обвинен в попытке вступить в союз с Нур ад-Дином, и Амори с войском вторгся в Египет. Рыцарей-госпитальеры поддержали это вторжение, в то время как тамплиеры отказались принять в нём участие. В октябре, не дожидаясь прибытия византийской помощи (более того — даже не дождавшись возвращения послов), Амори захватил Бильбейс, город, расположенный на правой стороне Нила, и велел предать смерти всех жителей. Амори двинулся на Каир, где Шавар предлагал ему два миллиона золотых монет. После целого месяца переговоров Амори, однако же, не получил ничего из обещанных ему сокровищ. Между тем Нур ад-Дин послал в Египет Ширкуха с войсками. Амори был вынужден отступить и вернуться в Иерусалим.

Возвышение Салах ад-Дина

В январе 1169 году Ширкух стал визирем, однако сам умер в марте, и ему наследовал его племянник Салах ад-Дин. Амори встревожился и послал Фредерика де ла Рош, архиепископа Тира, обратиться за помощью к королям и знати Европы, но никакой помощи не получил. Позднее в том же году прибыл византийский флот, а в октябре Амори начал ещё одно вторжение в Египет и осадил Дамиетту с моря и суши. Осада была долгой, и в христианском лагере разразился голод. Византийцы и крестоносцы обвиняли друг друга в провале осады, и вскоре было подписано перемирие с Салах ад-Дином. Амори вновь бесславно вернулся домой.

Отныне Иерусалим был окружен враждебными землями. В 1170 году Салах ад-Дин вторгся в Иерусалимское королевство и взял город Эйлат, перекрыв выход Иерусалима к Красному морю. Салах ад-Дин в 1171 году был провозглашен султаном Египта. Его возвышение дало небольшую передышку Иерусалиму, поскольку Нур ад-Дин теперь был занят обузданием своего набиравшего мощь вассала. В 1171 году Амори посетил Константинополь, а послы были вновь отправлены к королям Европы, но опять никакой помощи не последовало. В течение следующих нескольких лет королевство оказалось в тисках Салах ад-Дина и Нур ад-Дина. Врагами крестоносцев стали и ассасины, после того как тамплиеры убили нескольких их послов. Отряд тамплиеров под командованием Готье дю Мениля перебил посланцев главы ассасинов, которые после посольства возвращались в Джабель Нозайри. Амори потребовал у магистра тамплиеров выдать преступника, но магистр ответил отказом, в ответ король атаковал командорство ордена в Сидоне, захватил брата Готье и заключил его в тюрьму в Тире.

Смерть

Нур ад-Дин умер в 1174 году, после чего Амори стремительно осадил Баниас. На обратном пути после, так и не взяв город, он заболел дизентерией (по другой версии — брюшным тифом), которая усилиями врачей ослабла, однако в Иерусалиме перешла в лихорадку. Вильгельм Тирский рассказывает, что «после того, как король страдал от лихорадки в течение нескольких дней, он приказал врачам греческих, сирийских и других народов составить список известных им болезней и настаивал на том, чтобы они дали ему немного слабительного средства». Ни они, ни латинские врачи не могли бы помочь, и Амори умер 11 июля 1174 года.

Семья

Первая жена Агнес де Куртенэ родила Амори троих детей:

Вторая жена Мария Комнина родила Амори двух дочерей:

  • Изабеллу,
  • неизвестную девочку, родившуюся мертвой.

На смертном одре Амори завещал Наблус Марии и Изабелле. Больной проказой Балдуин IV стал преемником своего отца и воспитывался матерью Агнес де Куртенэ при дворе.

Характер

Летописцы отмечали, что Амори был скуп, горд, честолюбив и не без труда добился того, чтобы его признали королём, при этом он был молчалив, легко поддавался влиянию своего окружения и слегка заикался. Тайное притязание на иерусалимский престол некоторых местных князей преувеличивало недостатки наследника Балдуина III.

Вильгельм Тирский был хорошим другом Амори и описал его данные в мельчайших подробностях. «У него был небольшой недостаток в произношении, не настолько серьезный, чтобы рассматриваться в качестве дефекта, но достаточный, чтобы сделать его неспособным к красноречию». Как и его брат Балдуин III, он был больше теоретик, чем воин, он изучал право и языки в свободное время: «Он был хорошим специалистам в области обычного права». Амори был крайне любопытен, любил читать или когда ему читают, проводя долгие часы за знакомством с черновиками Вильгельма. Он не любил игру в кости, зато любил охоту.

Амори был высок и довольно красив: «он имел глаза среднего размера, нос, как и у его брата, орлиного профиля; волосы его были светлые. Объемная борода покрывала его щеки и подбородок. Он был способен смеяться неумеренно, так что все его тело тряслось». Амори не ел и не пил в избытке, но в последние годы жизни сильно располнел, что уменьшило его интерес к военным операциям. По словам Вильгельма, он «был слишком толстый, с грудями, как у женщины, висевшими до пояса». Амори был благочестив и каждый день присутствовал на мессе, хотя, как говорили, «не ограничивал себя в грехах плоти и совратил немало замужних женщин…» Несмотря на своё благочестие, он облагал налогом духовенство.

Как писал Вильгельм Тирский, «он был человеком мудрости и благоразумия, полностью компетентным, чтобы держать бразды правления в королевстве в своих руках». Он считается последним из «ранних» королей Иерусалима, которые так и не смогли спасти королевство от гибели. Через несколько лет умер император Мануил, и Салах ад-Дин остался единственным сильным лидером на востоке.

Родословная

Предки Амори I
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
16. Гуго дю Перш
 
 
 
 
 
 
 
8. Жоффруа II Ферреоль
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
17. Беатриса де Макон
 
 
 
 
 
 
 
4. Фульк IV Ле Решен
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18. Фульк III Нерра
 
 
 
 
 
 
 
9. Эрменгарда Анжуйская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19. Хильдегарда де Сундгау
 
 
 
 
 
 
 
2. Фульк
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
20. Амори I де Монфор
 
 
 
 
 
 
 
10. Симон I де Монфор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
21. Бертрада Гомец
 
 
 
 
 
 
 
5. Бертрада де Монфор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
22. Ричард д’Эврё
 
 
 
 
 
 
 
11. Агнес д’Эврё
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
23. Годешильда
 
 
 
 
 
 
 
Амори I
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Манассе III (граф Ретеля)
 
 
 
 
 
 
 
12. Гуго I (граф Ретеля)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Юдит
 
 
 
 
 
 
 
6. Балдуин II Иерусалимский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Гуго I де Монлери
 
 
 
 
 
 
 
13. Мелисенда де Монлери
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
27. Годиэрна Гомец
 
 
 
 
 
 
 
3. Мелисенда Иерусалимская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
14. Гавриил Мелитенский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
7. Морфия Мелитенская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Напишите отзыв о статье "Амори I Иерусалимский"

Литература

  • Bernard Hamilton, «Women in the Crusader States: The Queens of Jerusalem», in Medieval Women, edited by Derek Baker. Ecclesiastical History Society, 1978
  • Steven Runciman, A History of the Crusades, vol. II: The Kingdom of Jerusalem. Cambridge University Press, 1952
  • William of Tyre, A History of Deeds Done Beyond the Sea, trans. E.A. Babcock and A.C. Krey. Columbia University Press, 1943

Ссылки

  • Гийом Тирский [www.monsalvat.globalfolio.net/rus/dominator/amaurijerusalem/will_tyre/index.php История деяний в заморских землях. Книга XIX]
  • Васильев А. А. [www.hrono.ru/libris/lib_we/vaa213.html История Византийской империи. Том 2]
  • Пьер Виймар [www.krotov.info/history/12/misho/vijmar.html Крестовые походы: миф и реальность священной войны].
  • Заборов М. А. [web.archive.org/web/20030613141059/enoth.narod.ru/Crusades2/Zaborov03_08.htm Крестоносцы на Востоке].
  • Измайлов И. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2926/ Меч Аллаха]. // Журнал «Вокруг света».
  • [www.hrono.ru/1200krest.php Крестовые походы]

Отрывок, характеризующий Амори I Иерусалимский

– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.