Эдесское графство

Эдесское графство
1098 — 1150
Герб
Государства крестоносцев на Ближнем Востоке в 1140 году
Столица	Эдесса
Язык(и)	армянский, халдейский, Латинский, французский
Религия	Христианство
Население	главным образом армяне и халдеи
Форма правления	монархия
Граф Эдессы
- 1098—1100	Балдуин I Иерусалимский
- 1100—1118	Балдуин II Иерусалимский
- 1118—1131	Жослен I
- 1131—1150	Жослен II
История
-  1098	Образование
-  1144	Падение столицы графства - Эдессы
-  1150	Падение графства
Преемственность
← Эдесское княжество ← Княжество Пир владения Занги →

К:Появились в 1098 годуК:Исчезли в 1150 году

Эдесское графство — первое христианское государство, основанное крестоносцами во время 1-го крестового похода. Просуществовало с 1098 по 1146 год.

Основание

В 1098 году Балдуин Булонский вслед за Танкредом Тарентским отделился от армии крестоносцев, которая направлялась на юг к Антиохии и Иерусалиму, и проследовал в Киликию, а откуда отправился на восток к Эдессе. До появления в междуречье Ефрата крестоносцев Балдуина там существовало армянское княжество Эдессы, основой экономики которой была транзитная торговля. Гийом Тирский пишет, что в городе жили представители купеческого сословия двух народов «халдеев» и армян.

В целом 90-е годы XI века были наиболее трудными для Эдесского княжества, которое стало объектом борьбы владетелей Антиохии, Алеппо, Хисн Кайфы и Самосаты. Неустойчивость внешнеполитического положения и отсутствие сильной армии вынуждало ишханов искать могущественного покровителя на стороне. Армянское население изначально рассматривало участников крестового похода если не в качестве освободителей, то в роли союзников, способных противостоять сельджукам. Именно поэтому с появлением в Приевфратье Балдуина Фландрского с 200 рыцарями, князь Торос Эдесский, под давлением двенадцати армянских ишханов Эдессы, приглашает и усыновляет его, тем самым согласившись на раздел с Балдуином власти и доходов. Средневековый хронист отметил, что рыцарь выдвинулся к Евфрату, «получив приглашение из Армении, где он овладел Телбаширом и Равенданом и подчинил своей власти всю ту страну

Спустя некоторое время в марте 1098 года, совет двенадцати ишханов при поддержке Балдуина Иерусалимского (приемного сына Тороса Эдесского) устраивают переворот. Торос, закрепившись в городской цитадели, обещал сдачу при условии гарантий свободного ухода в Мелитену, чей государь Гавриил был его родственником. Балдуин I Иерусалимский, поклявшийся на святых реликвиях, обещал сохранить жизнь князю. Торос, поверив обещаниям, открыл ворота замка, после чего был казнен. Таким образом, после переворота произошла „трансформация армянского государства во франко-армянское“, возглавляемое Балдуином. Так появилось первое государство крестоносцев — Эдесское графство

В 1100 году после смерти брата, Годфрида Бульонского, Балдуин унаследовал трон Иерусалимского королевства, а его прежние земли перешло к его двоюродному брату — Балдуину де Бурку. К нему присоединился Жослен де Куртене, во власть которого была отдана крепость Турбессель на Евфрате.

Христианские правители Эдессы находились в тесном контакте со своим ближайшим соседом — Киликийским царством, и для поддержания этого союза часто женились на армянских принцессах. Так, Балдуин Булонский, жена которого, Гутуера, умерла в 1097 году в Мараше, взял в жены Арду, внучку Константина I, царя Киликии из династии Рубенидов. Балдуин де Бурк женился на Морфии, дочери правителя Мелитены, а Жослен де Куртене — на дочери Константина Беатрис.

История

Ступив на престол Эдессы под именем Балдуина II, Балдуин де Бурк оказался вовлечен в конфликты в Северной Сирии и Малой Азии. В 1103 году он помогал собрать выкуп за Боэмунда I, князя Антиохии, которого удерживали в плену Данишменды, а после того, как в 1104 году Эдесса была атакована войсками Мосула, Балдуин и Жослен попали в плен к сельджукам во время битве при Харране. Между 1104—1108 годом графство Эдесское было присоединено к Антиохийскому княжеству. В то же время из состава графства были выведены Мараш и Дулук. До освобождения пленников в 1108 году регентом графства был брат Боэмунда Танкред Тарентский. Освободившись, Балдуину пришлось силой возвращать себе законные владения — в итоге Танкред был вытеснен из Эдессы, хотя ради этого Балдуин был вынужден временно объединиться с некоторыми местными мусульманскими правителями.

В 1110 году все территории к востоку от Евфрата были завоеваны Мавдудом, атабеком Мосула. И хотя сама Эдесса и другие хорошо укрепленные города выстояли под натиском мусульман, земля графства была «разорена и обезлюдела»

В 1116 — 1117 годах за счет захвата владений армянских князей территория графства значительно увеличивается. У Васила Тга был отнят Рабан, Кесун, Ромкла, Бехесни и возможно Хисн Мансур. Из Пира был изгнан князь Абелгариб Пахлавуни, владения которого были аннексированы. Изгнанию подвергся и некогда сподвижник и проводник крестоносцев в Малой Азии, князь Гуриса Баграт Камсаракан

После смерти Балдуина I в 1118 году Балдуин II был провозглашен королём Иерусалима, несмотря на то, что ближайшим родственником, которому полагалось унаследовать власть в королевстве, был брат Балдуина I Эсташ III Булонский. В 1119 году титул графа Эдессы был отдан Жослену де Куртене. В 1122 году Жослен вновь попал в плен к мусульманам. Чтобы обеспечить безопасность Эдессы, Балдуин выдвинулся на север, но, пока объезжал границы графства, тоже был пленен. Оба они, однако, вскоре были освобождены — Жослен в 1123 году, а Балдуин годом позже.

Отношения с византийским императором Иоанном II Комнином

В 1137 году к стенам Антиохии подошли войска византийского императора Иоанна II Комнина. Он решил получить от Раймунда подтверждение Девольского договора 1108 года, по которому город был императорским леном, а князь обещал военную помощь и подчинение местной церкви Константинополю.

Ромеям быстро удалось сломить сопротивление, и город открыл им ворота. Базилевсу дали клятву верности, в Антиохии появился православный патриарх, а на городской цитадели повесили имперский штандарт. В обмен Иоанн обещал возвратить Раймунду захваченные мусульманами окрестные города. В конце марта 1138 года Иоанн вышел в поход против главного противника крестоносцев — эмира Мосула Имада ад-Дина Занги. К императору присоединились Раймунд и граф Эдессы Жослен II, а также отряд тамплиеров. 8 апреля был захвачен город Пиза, 20 апреля началась осада города Сезера, в котором сопротивление оказывала лишь цитадель. Занги начал распускать слухи о подходе армий исламских правителей Ирана, Ирака и Анатолии, при этом избегая открытых столкновений. Поэтому ромеи быстро заключили с ним мир, по которому получали денежную компенсацию, а захваченные города доставались христианским правителям.

После заключения мира, Иоанн в июне 1138 года совершил триумфальный въезд в Антиохию, после чего организовал собрание баронов. На нём он объявил о том, что военные действия не окончены, и для их успешного ведения нужно передать город под власть Византии. Жослен распространил среди латинян слухи о том, что Иоанн повелел изгнать их из Антиохии, сохранив в нём лишь греческое население. Гнев народной толпы застала базилевса врасплох, и он удовлетворился клятвой верности от Эдесского графства и Антиохийского княжества.

Падение графства

В 1131 году Жослен де Куртене пал на поле боя. Ему наследовал сын, Жослен II. К тому времени над графством нависла угроза со стороны Занги, объединившего под своей властью Алеппо и Мосул. Жослен II не уделял должного внимания обеспечению безопасности границ графства, так как был слишком занят распрями с Триполи, и потому не получил от соседей помощи, когда возникла такая необходимость. В 1144 году Занги окружил Эдессу. Осада Эдессы продлилась всего месяц, и 24 декабря того же года город пал. Жослен продолжал формально оставаться графом Эдессы и даже управлял остатками своего графства из города Турбессель. После гибели Занги от руки раба в 1146 году он предпринял попытку вернуть утраченные владения, но в ноябре 1146 года потерпел поражение от Нур ад-Дина Махмуда и едва избежал плена. В 1150 году он все же попал в плен к мусульманам и удерживался в Алеппо до самой своей смерти в 1159 году. Его жена продала Турбессель и прилегающие земли императору Византии Мануилу Комнину, но спустя год они были завоеваны Нур ад-Дином.

География и население

По размерам графство превосходило остальные завоевания крестоносцев на Востоке, но в то же время была наименее всех заселено и не имело выхода к морю. Количество жителей самого города не превышало 10 000 человек, однако на остальных землях практически не существовало иных поселений, кроме крепостей. В свои лучшие времена территория графства простиралась от границ Антиохии и Киликии на западе до Евфрата на востоке. На юге графство граничило с могущественными мусульманскими государствами Алеппо и Мосула. Население графства состояло в основном из христиан-миафизитов сирийцев и армян, также на его территории проживало небольшое количество мусульман и православных греков.

Вассальные территории

Сеньория Турбессель (Тель Башир)

Сеньория Турбессель (Тель Башир) — один из первых фьефов, возникших в составе графства Эдесса: г. Тель Башир был взят первым графом Эдесским незадолго до взятия самой Эдессы в конце 1098 года и передан в вассальное владение одному из местных феодалов по имени Фер. Жослен де Куртене, до того как стать графом Эдессы, был сеньором Турбесселя, контролирующим области к западу от Евфрата. После потери Эдессы Жослен II вернулся в крепость, которая ранее принадлежала отцу, а после его смерти Турбессель был продан Византии и затем завоеван мусульманами. Продав Турбессель, жена Жослена II отправилась в Иерусалимское королевство и поселилась в окрестностях Акры.

Другие феоды

Наименование феода	Год возникновения	Известные феодалы и годы их владения
Айнтаб	1103	Жослен I де Куртене (1103—1113) Махи (1124—1125)
Бехесни	?	Райнальд (1146—1149)
Гурис	1103	Жослен I де Куртене (1103—1113) Эрнальд (1126) Барриган (1134)
Дулук	1102	Гийом Сандзавел (1102) Жослен I де Куртене (1103—1113) Михаил Армянин (1122—1124) Махи (1124—1125) Матье (1134)
Кесун	?	Готфри Монах (1122—1124) Махи (1124—1125) Бодуэн (1136—1146) Райнальд (1146—1149)
Мараш	1104	Жослен I де Куртене (1104) Ричард Салернский (1110—1114) Готфри Монах (1122—1124) Бодуэн (1136—1146) Райнальд (1146—1149)
Пир	?	Галеран (1116—1126)
Рабан	?	Готфри Монах (1122—1124) Махи (1124—1125) Симон (1144)
Равендан	1098	Баграт Камсаракан (1098), позже ишхан Гуриса (до 1103) Жослен I де Куртене (1103—1113) Робер (1134)
Серудж	1100	Фульшер (1100—1101)

Правители Эдессы

Годы правления	Имя
1098—1100	Балдуин I
1100—1118	Балдуин II
1104—1108	Танкред Тарентский (регентство совместно с Ричардом Салернским)
1118—1131	Жослен I
1131—1150	Жослен II
1159—1200	Жослен III (носил формальный титул графа Эдессы с 1159 года).

Литература

Первичные источники

• [www.vostlit.info/Texts/rus3/Matfei/text3.phtml Матвей Эдесский. Утверждение крестоносцев в Эдессе]
• [www.vostlit.info/Texts/rus4/Mychel_Syr/text3.phtml Михаил Сириец. Хроника]
• [www.vostlit.info/Texts/rus3/Albert/text2.phtml?id=35 Альберт Аахенский. Утверждение крестоносцев в Эдессе]

Вторичные источники

• Анна Комнина. [krotov.info/acts/11/komnina/aleks_00.html Алексиада. В 15 книгах]. — СПб.: Алетейя, 1996. — 704 с. — ISBN 5-89329-006.
• Васильев А. А. [www.hrono.ru/libris/lib_we/vaa212.html#vaa213para05 Внешняя политика при Иоанне II] // История Византийской империи. Т.2. — М.: Алетейя, 2000. — ISBN 978-5-403-01726-8.
• Иоанн Киннам. [krotov.info/acts/12/2/kinnam_0.htm Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов]. — СПб.: Типография Григория Трусова, 1859.
• Джон Норвич. История Византии. — М.: АСТ, 2010. — 542 с. — ISBN 9-78-517-050648.
• Сказкин С. Д. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000048/index.shtml Том 2] // История Византии. В 3 т. — М.: Наука, 1967. — ISBN 978-5-403-01726-8.
• Степаненко В. П. [www.vremennik.biz/BB%2045%20%281984%29 Ишханы Эдессы и внешеполитическая ориентация города в 70-х годах XI – начале XII в] // Византийский временик. — 1984. — № 45. — С. 87–94.
• Степаненко В. П. [www.vremennik.biz/BB%2048%20%281987%29 Мараш и графство Эдесское в Девольском договоре 1108 г] // Византийский временик. — 1987. — № 48. — С. 53–63.
• Степаненко В. П. [www.vremennik.biz/BB%2050%20%281989%29 Византия и гибель графства Эдесского (1150 г.).] // Византийский временик. — 1989. — № 50. — С. 85–92.
• Успенский Ф. И. [rikonti-khalsivar.narod.ru/Usp5.0.htm Отдел VIII. Ласкари и Палеологи] // История Византийской империи. В 5 т. — М.: АСТ, Астрель, 2005. — Т. 5. — 558 с. — ISBN 5-271-03856-4.
• Riley-Smith J. [books.google.com/books?id=iHhTKhwDqYcC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Oxford History of the Crusades]. — Oxford University Press, 2002. — 457 p. — ISBN 978-0-87-661406-8.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Эдесское графство

Отрывок, характеризующий Эдесское графство

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.