Бергхоф (резиденция Гитлера)
Координаты: 47°38′00″ с. ш. 13°02′30″ в. д. / 47.63333° с. ш. 13.04167° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=47.63333&mlon=13.04167&zoom=14 (O)] (Я)
Бе́ргхоф (нем. Berghof — «горный двор») — в 1928—1945 резиденция Адольфа Гитлера в долине Берхтесгадена в Баварских Альпах. Построен в 1916 году, до перестройки в 1936 году носил название «Дом Вахенфельд» (нем. Haus Wachenfeld) и принадлежал вдове коммерческого советника Винтера из Букстехуде, девичья фамилия которой была Вахенфельд.
Содержание
Дом Вахенфельд (1916—1936)
В 1928 году лидер НСДАП Адольф Гитлер снял дом за 100 марок в месяц и сразу же пригласил туда из Австрии сводную сестру Ангелу Раубаль, которая до середины 30-х годов вела хозяйство. В результате срежиссированного ночного поджога фабрики Винтера в 1933 году Гитлер выкупил Дом Вахенфельд за 40 000 золотых марок.
Позднее дом дважды был реконструирован по личному проекту Гитлера мюнхенским архитектором Алоисом Дегано. Последняя перестройка дома была произведена в 1936 году, после чего Дом Вахенфельд стал именоваться Бергхофом. Рассказывает А. Гитлер:
Я боялся, что из-за своих размеров дом не впишется в ландшафт, и был очень рад тому, что он пришелся как нельзя к месту. Собственно, я хотел бы иметь дом ещё больших размеров.
Бергхоф (1936—1945)
Заработав миллионы марок на книге «Майн кампф», а также получая солидную прибыль от публикации своего портрета на всех почтовых марках Германии, Гитлер мог самостоятельно оплачивать издержки на содержание Бергхофа, охраны, персонала, на приём государственных гостей. В 1939 году расходы партии и Гитлера были разделены.
В 1936 году в Бергхоф переехала Ева Браун, став неофициальной хозяйкой дома. Бергхоф стал местом частных и публичных встреч. Кроме личных комнат Гитлера и Евы Браун там была столовая, кухня, гостиная, кабинеты фюрера и его помощников, комнаты для гостей.
Самой впечатляющей комнатой был конференц-зал. Он был меблирован множеством уютных кресел, небольшими столиками, увешан дорогими коврами и картинами. Мраморный камин, ставший неизменной частью роскошного интерьера, придавал залу ту самую помпезность, тем не менее, в центре внимания было всегда огромное панорамное окно, которое открывалось и закрывалось с помощью электромотора.
К услугам Гитлера в Бергхофе всегда была наготове большая колонна водителей. Бергхоф охранялся командой СС, насчитывавшей в 1944 году около 2000 человек. В помощь ей тут работала также государственная служба охраны, которая занималась политическим контролем и проверкой подозрительных лиц.
Центр большой политики
Государственные визиты на Оберзальцберг
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Расположение
Конец Бергхофа (1945—1952)
25 апреля 1945 года в результате налета авиации союзников на Берхтесгаден, Бергхоф подвергся бомбардировке и был полностью разрушен. В два захода территорию Оберзальцберга бомбили 275 британских бомбардировщиков «ланкастер» и «москиты», а также 98 «Мустангов» 8-й военно-воздушной флотилии США. Было сброшено 1232 тонны бомб. Руины дома и прилегающих к нему помещений просуществовали до 1952 года. 30 апреля 1952 года по распоряжению Баварского правительства руины были полностью снесены.
В настоящее время лишь немногие из оставшихся бетонных сооружений в лесу напоминают о существовавшей некогда в этом месте бывшей резиденции фюрера — Бергхофа.
В июле 2008 года Институтом современной истории Мюнхен-Берлин, в рамках «Выставки Оберзальцберга» (нем. Dokumentation Obersalzberg) на месте бывшей территории Бергхофа установлена мемориальная доска.
См. также
Напишите отзыв о статье "Бергхоф (резиденция Гитлера)"
Ссылки
- Оберзальцберг. Кельштайнхаус и Адольф Гитлер.//Изд. Берхтесгаденское благотворительное общество, 2007
- Оберзальцберг. Историческая хроника // Изд. Fabritius, 2007
- Hitlers Berghof // Ver. ARNDT, 2000, 2003
- [www.gardener.ru/library/translation/page3408.php Довоенная хроника: Усадьба Гитлера в Баварских Альпах] (рус.)
- [www.thirdreichruins.com/wachenfeld.htm The Third Reich in Ruins] (англ.) (Проверено 24 июня 2009)
- [www.obersalzberg.de/ Dokumentation Obersalzberg] (нем.) (Проверено 24 июня 2009)
|
Портал «Нацистская Германия» |
|---|
| |||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бергхоф (резиденция Гитлера)
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
