Великая Сирия

Великая Сирия (араб. بلاد الشام‎ , Биляд аш-Шам) — термин, обозначающий регион Ближнего Востока на востоке Средиземного моря, или Левант, и одновременно — проект арабского ирредентизма. Классическое арабское название Сирии — Шам (араб. الشام — аш-Шāм), которое в последующие века стало обозначать только Дамаск в рамках арабского Леванта; доисламское название территории, Сирия, использовалось ещё в Османской империи вплоть до её распада в 1918 году.

После краха Османской империи создание арабского национального государства казалось реальным. Это государство должно было состоять из территории современных стран Сирии, Ливана, Израиля, Иордании и палестинских территорий (Сектор Газа и Западный берег реки Иордан). Столицей Великой Сирии должен был стать Дамаск, который при Омейядах уже был столицей Арабского халифата.

Соглашение Сайкса-Пико, в котором Великобритания и Франция поделили территорию между собой, положило конец планам создания единого национального государства.

Более поздние попытки реализации этого концепта, такие как Объединённая Арабская Республика или Объединённый Арабский Союз, тоже не увенчались успехом.

Историческая Сирия

Границы территории, известной как Сирия, менялись с течением времени. В общем историческом смысле, как правило, это название относится к области, которая включает в себя современную Сирию, Израиль, Иорданию, Ливан, палестинские территории, части Ирака, Ирана и южной Турции, в том числе Александретту, и древний город Антиохия, доисламскую столицу Сирии.

В более древнем и более широком смысле этого слова Сирия включала Месопотамию и имела неопределённые границы на северо-востоке, Плиний Старший описывает Сирию с запада на восток, Коммагену, Софену и Адиабену, ранее известную как Ассирия.

Во времена Плиния Большая Сирия была разделена на ряд провинций Римской империи (политически независимых друг от друга): Иудея, позже переименованная в Палестину в 135 году н. э., (территория, соответствующая современным Палестине, Израилю и Иордании) на крайнем юго-западе, Финикия, соответствующая Ливану, Дамаск — внутренняя Финикия, Пустая Сирия южнее реки Нахр аль-Кабир аль-Джанýби (Nahr al-Kabir al-Janoubi), и Месопотамия.

Античность

Геродот использует слово Συρία применительно к Каппадокии. Греки употребляли слова «Сирия» и «Ассирия» почти как синонимы, но в Римской империи понятия «Сирия» и «Ассирия» стали различны. Слово «Сирия» римляне использовали для «части империи, расположенной между Малой Азией и Египтом», то есть для западного Леванта, в то время как «Ассирия» была частью Персидской империи и только временно перешла под контроль Римской империи (116—118 год н. э., времена исторического пика римской экспансии).

Средневековье

Территория была присоединена к Арабскому халифату после победы халифов над Византийской империей в битве при Ярмуке и стала известна под её арабским названием Эш-Шам (с ар. — «левый»: в Мекке, стоя лицом к востоку, Сирия окажется слева). При власти Омейядов Шам был разделён на пять джундов, или военных округов: джунд Дамаск, джунд Хомсе, джунд Филастин и джунд Аль-Урдунн. Позже из части джунда Хомсе была создан джунд Киннасрин. Город Дамаск был столицей исламского халифата во времена династии Омейядов.

Современность

Позже оказавшись под властью Османской империи, Великая Сирия была разделена на вилайеты, или подпровинции, границы которых и столицы в них со временем менялись. Это были вилайеты Алеппо, Дамаск, Бейрут и ещё два специальных района — Горный Ливан и Иерусалим. Вилайет Алеппо занимал север современной Сирии плюс районы южной части Турции, вилайет Дамаск занимал южную Сирию и современную Иорданию, вилайет Бейрут занимал Ливан и сирийское побережья от портового города Латакия к югу до Галилеи, в то время как вилайет Иерусалим занимал территорию с юга Галилеи и к западу от реки Иордан и Вади Арава.

Хотя среди населения региона преобладали мусульмане-сунниты, на территории также проживали шииты, алавиты и исмаилиты, сирийские православные, марониты, греческие православные и мелькиты, евреи и друзы.

После конференции в Сан-Ремо, поражения короля Фейсала и падения монархии в Сирии в битве при Майсалуни французский генерал Анри Гуро, нарушая условия мандата, разделил французский мандат в Сирии на шесть государств. Это:

• Государство Дамаск (1920),
• Государство Алеппо (1920),
• Государство Алавитов (1920),
• Джабаль аль-Друз (1921),
• автономный Санджак Александретта (1921),
• государство Великий Ливан (1920), из которого произошло нынешнее государство Ливан.

Сирийский национализм

Националистическая идеология, разработанная основателем Сирийской социальной националистической партии, Антуном Саадом, рассматривала Сирию как геокультурную среду, в которой границы сирийского национального государства должны охватывать весь Плодородный полумесяц.

Саадех отклонил язык и религию как определяющие характеристики нации и вместо этого утверждал, что нации развиваются через совместное развитие народов, населяющих определённый географический регион. Он обозначил естественные границы Сирии — от хребта Восточный Тавр на северо-западе и гор Загрос на северо-востоке, Суэцкого канала и Красного моря, в том числе Синайского полуострова и залива Акаба, на юге, до востока Средиземного моря, включая остров Кипр, на западе, и ограниченно до Аравийской пустыни и Персидского залива на востоке.

В 1940-е годы Великобритания тайно выступала за создание Великой Сирии, что обеспечило бы Англии льготный статус в военной, экономической и культурной областях, в обмен на полное прекращение еврейских амбиций в Палестине. Франция и Соединённые Штаты выступали против британского господства в регионе, что в конечном итоге привело к созданию Израиля.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_diplomatic/298/ ВЕЛИКАЯ СИРИЯ, academic.ru]
• [www.kommersant.ru/doc-rss.aspx?DocsID=256295 Мания величия, ВЯЧЕСЛАВ БЕЛАШ, «Коммерсантъ». Журнал «Власть» № 17-18 (419—420) от 04.05.2001]

Отрывок, характеризующий Великая Сирия

– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».