Дрэгер, Дональд Фредерик

Дональд Фредерик Дрэгер
Donald Frederick Draeger
Имя при рождении:	Donald Frederick Draeger
Род деятельности:	писатель, исследователь боевых искусств
Дата рождения:	15 апреля 1922(1922-04-15)
Место рождения:	Милуоки, Висконсин, США
Гражданство:	США США
Дата смерти:	20 октября 1982(1982-10-20) (60 лет)
Место смерти:	Милуоки, Висконсин, США
Отец:	Фрэнк Дрэгер
Мать:	Ирма Дрэгер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Дональд "Донн" Фредерик Дрэгер (англ. Donald "Donn" Frederick Draeger, 15 апреля 1922, Милуоки, штат Висконсин — 20 октября 1982, Милуоки, штат Висконсин) — американский специалист в области боевых искусств, писатель, популяризатор дзюдо в США и один из первых западных практикантов в Японии. Дональд Дрэгер вывел изучение боевых искусств на новый уровень, сделав их доступной темой для академических исследований.

Дрэгер является обладателем кёси мэнкё (лицензии на преподавание) школы Тэнсин Сёдэн Катори Синто-рю, 5-го дана в дзюдо, 7-го дана в кэндо, 7-го дана в иайдо и 7-го дана в дзёдо. Он обучался у таких учителей, как Отакэ Рисукэ, Масатоси Накаяма и других.

Биография

Ранние годы

Дональд Фредерик Дрэгер родился в Милуоки, штат Висконсин, 15 апреля 1922 года. Родители — Фрэнк и Ирма Дрэгер. В 1940 году Дональд проживал в Милуоки со своим отцом, мачехой Дорой, двумя сводными братьями, отчимом отца и матерью. 8 июня 1949 года он женился в городе Блуфилд, Западная Виргиния. На протяжении двух последующих лет у него родились два сына. Весной 1951 года семья подала на развод.

Военная служба

Дрэгер служил в Корпусе морской пехоты США с 1943 по 1956 год. В январе 1943 года он приступил к прохождению программы подготовки курсантов в рекрутском депо морской пехоты города Сан-Диего, Калифорния. После её окончания Дрэгер поступил в школу подготовки офицеров корпуса морской пехоты (англ. Officer Candidates School) в Куантико, штат Виргиния. В апреле 1943 года ему было присвоено звание второго лейтенанта.

Дрэгер получил специализированную подготовку в качестве офицера войск связи, и в октябре 1944 года был командирован в батальон связи 5-го десантного корпуса морской пехоты. На протяжении февраля и марта 1945 года участвовал в битве за Иводзиму.

В апреле 1945 года Дрэгер был повышен до первого лейтенанта и переведен в III морской десантный корпус, который вёл подготовку к запланированному вторжению в Японию. Однако вместо этого по окончании Тихоокеанской войны в августе 1945 года, III морской десантный корпус выдвинулся в Северный Китай с целью принять капитуляцию японских солдат. С октября 1945 по февраля 1946 года Дрэгер служит в подразделении связи в Тяньцзине, Китай.

Дональд Дрэгер вернулся в США весной 1946 года и продолжал службу в морской пехоте в течение года в штатах Иллинойс, Мичиган и Висконсин.

В январе 1947 года он был переведен на базу КМП США «Кэмп-Лежен», Северная Каролина. В это время он получает звание капитана, командует ротой и тренирует команду по дзюдо.

На протяжении лета 1951 года Дрэгер находился в Корее, где он служил в качестве офицера связи в 1-й дивизии морской пехоты. В это время в его вторичные обязанности входило преподавание дзюдо в дивизионной зоне снабжения, недалеко от уезда Хончхон.

В октябре 1952 года Дрэгер был переведен в штаб-квартиру морской пехоты, где его прямой обязанностью была работа с Межамериканским комитетом обороны (англ. Inter-American Defense Board). Для этой цели ему было присвоено звание майора. По завершении работы с комитетом Дрэгер вернулся к своему постоянному званию капитана и был освобождён от службы 30 июня 1956 года.

Образование

В 1956 году Дрэгер поступил в Джорджтаунский университет в Вашингтоне, округ Колумбия, а в 1959 году получил степень бакалавра наук от Софийского университета в Токио.

Боевые искусства

По некоторым данным, Дрэгер приступил к изучению боевых искусств в возрасте около 7 или 8 лет, проживая в Чикаго. Изначально он обучался искусству дзюдзюцу, но после занялся дзюдо и в возрасте 10 лет получил 2-й кю.

К 1948 году Дональд стал обладателем 4 дана по дзюдо. По некоторым предположениям он получил эту степень, находясь в Китае в 1946 году. В городе Тяньцзинь он находился на обучении у известного инструктора по дзюдо Майка Матвея (англ. Mike Matvey).

В 1952 году Дрэгер был одним из лидеров недавно созданной Ассоциации Черных Поясов Дзюдо США (англ. US Judo Black Belt Association), которая являлась первой организацией по дзюдо на национальном уровне в Северной Америке. Она выступала предшественником того, что позже стало именоваться Федерацией Дзюдо США. на тот момент Дрэгер занимал должности вице-президента Пан-Американской ассоциации по дзюдо и председателя Комитета по связям с общественностью ассоциации любительского дзюдо Соединенных Штатов. Кроме того он способствовал распространению дзюдо по всему Срединно-Атлантическому региону Соединенных Штатов.

В 1953 году Дрэгер официально представлял интересы дзюдо США во время международных конкурсов, проводимых на Кубе и в Бельгии, а в 1964 году он был представлен как представитель Любительского атлетического объединения дзюдо США (англ. United States Amateur Athletic Union) в Японии, во время ожидания решения о включении дзюдо в состав Олимпийских игр.

Дональд Дрэгер принимал активное участие в различных мероприятиях по дзюдо, проводимых в Японии. Так, например, в 1961 году он, совместно с британским спортсменом Джоном Корнишем, были первыми не-японскими спортсменами, выбранными для демонстрации нагэ но ката во время проведения Всеяпонского чемпионата по дзюдо. Дрэгер являлся членом организации Нихон Кобудо Синкокай (англ. Nihon Kobudo Shinkokai), старейшей японской культурной организации по изучению и сохранению классических боевых искусств. Он стал первым иностранцем, который практиковал знания школы Тэнсин Сёдэн Катори Синто-рю и получил в ней статус лицензированного инструктора. Помимо этого Дрэгер достиг высоких результатов и степень в таких стилях, как Синто Мусо-рю дзёдо и кэндо.

Дрэгер изучал эволюцию и развитие бойцовских качеств человека и находился в должности директора Международного Гаплологического общества (англ. International Hoplology Society) в Токио вплоть до своей смерти.

Поздние годы

В последние годы своей жизни Дрэгер проводил по четыре месяца в год, путешествуя по всей Азии. Во время таких поездок он посещал различные школы боевых искусств и обучался их техникам, анализируя и записывая их. Эти исследования послужили материалом для многочисленных статей в различных журналах о боевых искусствах и легли в основу его книг.

За свою жизнь Дрэгер проживал в Японии, Китае, Монголии, Корее, Малайзии и Индонезии. В 1979 году он и его команда посетили остров Суматра. Во время посещения народа Ачех вся группа была отравлена, возможно, намеренно. В результате у Дрэгера развилась тяжелая амёбная дизентерия, которая привела госпитализации. Дональд начал стремительно терять вес, становясь всё более слабым. Его ноги начали опухать, в результате чего он испытывал сильную боль и не мог самостоятельно ходить.

Во время лечения в Медицинском центре армии им. Триплера в Гонолулу у Дрэгера был обнаружен рак печени. 20 октября 1982 года Дональд Дрэгер скончался от метастазы рака в больнице ветеранов в Милуоки, штат Висконсин.

Дрэгер похоронен на Национальном кладбище Вуд города Милуоки 25 октября. Его могила находится в 4 секции, объект №377.

Писательская и актёрская деятельность

Дональд Дрэгер написал множество книг и статей на тему азиатских боевых искусств. Его наиболее влиятельные труды — книги «Азиатские боевые искусства» (написана совместно с Робертом Смитом) и «Классическое будзюцу. Боевые искусства и боевые пути Японии» (в 3-х томах). По состоянию на 2012 год многие из его произведений до сих пор остаются в печати.

Кроме писательской деятельности Дрэгер некоторое время работал в кино. В частности, он служил координатором сцен боевых искусств для фильма о Джеймсе Бонде «Живёшь только дважды», где он дважды выступал дублёром актера Шона Коннери. Кроме того Дрэгер присутствует в, как минимум, одном документальном фильме о японских боевых искусствах.

Публикации

• Донн Ф. Дрэгер. Классические будзюцу = Classical Bujutsu. — София, 2000. — 112 с. — ISBN 5-220-00404-2.
• Донн Ф. Дрэгер. Современные будзюцу и будо = Modern Bujutsu & Budo. — ФАИР-ПРЕСС, 2001. — 368 с. — ISBN 5-8183-0296-2.
• Донн Ф. Дрэгер. Классическое будо = Classical Budo. — 2 изд. — Weatherhill, 2007. — 128 с. — ISBN Weatherhill.
• Донн Ф. Дрэгер. Техника дзюдо = Judo Formal Techniques: A Complete Guide to Kodokan Randori no Kata / пер. Екатерина Гупало. — 2003. — ФАИР-ПРЕСС. — 592 с. — ISBN 5-8183-0613-5.
• Донн Ф. Дрэгер, Роберт Смит. Comprehensive Asian Fighting Arts (Bushido--The Way of the Warrior). — Kodansha USA, 1981. — 208 с. — ISBN 978-0870114366.
• Донн Ф. Дрэгер, Пэн Че Ким. Шаолинь. Лохань кун-фу = Shaolin Lohan Kung-Fu / пер. В. Цветков. — АСТ, Астрель, 2005. — 176 с. — ISBN 985-13-4365-X.
• Донн Ф. Дрэгер. Ниндзюцу - искусство невидимок. Факты, легенды, техники = Ninjutsu: The Art of Invisibility (Tuttle Martial Arts). — Феникс, 2002. — 160 с. — ISBN 5-222-02184-X.
• Донн Ф. Дрэгер. Боевые искусства Азии = Asian Fighting Arts. — Kodansha USA, 1978. — 207 с. — ISBN 978-0870110795.
• Донн Ф. Дрэгер, Cheong Cheng Leong. Phoenix-Eye Fist: A Shaolin Fighting Art of South China. — Weatherhill, 1997. — 172 с. — ISBN 978-0834801271.
• Донн Ф. Дрэгер. Оружие и Боевые искусства Индонезии = The Weapons and Fighting Arts of Indonesia. — Tuttle Publishing, 2001. — 256 с. — ISBN 978-0804817165.
• Донн Ф. Дрэгер. Японское искусство фехтования: техника и практика = Japanese Swordsmanship: Technique And Practice. — Weatherhill, 1982. — 312 с. — ISBN 978-0834802360.
• Донн Ф. Дрэгер, Говард Александр, Кентен Чемберс. Пенчак-Силат: Индонезийское боевое искусство = Pentjak-Silat The Indonesian Fighting Art. — 1 изд. — Kodansha International, 1970. — 143 с. — ISBN 978-0870111044.
• Донн Ф. Дрэгер, Кентен Чемберс. Яванский Силат: Боевое искусство Перисай-дири = Javanese Silat: The Fighting Art of Perisai Diri. — 1 изд. — Kodansha Amer Inc, 1979. — 128 с. — ISBN 978-0870113536.

Ссылки

• [ki-moscow.narod.ru/litra/bi/drag/klass.htm ki-moscow.narod.ru]
• [goshinkan.bigyalta.org/draeger_aikido goshinkan.bigyalta.org]

Отрывок, характеризующий Дрэгер, Дональд Фредерик

– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.