Единорог (гаубица)

Единоро́г — старинное русское гладкоствольное артиллерийское орудие-гаубица. Единорог был изобретён в 1757 году русским артиллеристом М. В. Даниловым совместно с С. А. Мартыновым; на вооружение поставлен графом П. И. Шуваловым. Своим названием орудие обязано фамильному шуваловскому гербу — изображению фантастического зверя-единорога.

Особенности конструкции

Основными отличительными особенностями единорогов была камора конической формы, обеспечивающая правильное положение заряда при досылании пробойником. В гаубицах более ранних моделей длина ствола была ограничена длиной руки среднего человека, так как камора имела цилиндрическую форму и диаметр меньший диаметра ствола и заряд вкладывали в камору вручную. Нововведение позволило увеличить длину ствола и, соответственно, дальность и точность стрельбы орудия. Единороги имели стволы длиной 7,5—12,5 калибров и стреляли снарядами массой от 4 фунтов до 3 пудов (от 1,8 до 40 кг, калибр 246 мм), на дальность до 4 км. Стрельба осуществлялась ядрами, разрывными и зажигательными гранатами, бомбами и картечью.

«Единорог» стал универсальным оружием: он был короче обычных пушек и длиннее мортир. «Единороги» же стреляли бомбами, как мортиры, превосходя последних по дальности в два раза, и ядрами и картечью, как пушки. В отличие от обычной пушки, «Единороги» имели меньшую массу, бóльшую скорострельность, бóльшую мощность заряда и могли стрелять по навесной траектории. Русская 12-фунтовая пушка образца 1734 года стреляла ядрами весом 5,4 кг и имела массу ствола 112 пудов, а заменивший её полупудовый «Единорог», стрелявший на ту же дальность более мощными ядрами весом 8 кг (17,5-фунтовые), имел ствол почти в четыре раза легче. Для перевозки пушки 1734 года требовалось 15 лошадей, а «Единорога» — всего 5.

Использование

Первоначально линейка единорогов была представлена четвертьпудовым, полупудовым, пудовым и двухпудовым вариантами — 9, 18, 36 и 72 фунта соответственно. Сразу после смерти Шувалова производство двухпудового варианта прекратили, как не практичного и сняли его с вооружения.

К 1805 году на вооружении стояли 2-х, 10-и, 18-и фунтовые единороги. Основу артиллерии составляли 10-фунтовые единороги и 6-фунтовые пушки. 1805 году во время реформы Аракчеева 2-фунтовый единорог был заменён трёхфунтовым, а восемнадцатифутовый — двадцати. К Отечественной войне двухфунтовых единорогов уже не осталось, 10, 18 и 20-фунтовые использовались до Крымской войны.

Единороги применялись в русской артиллерии в качестве осадных, полевых, конных и горных орудий, а также на флоте. Благодаря таким орудиям артиллерия получила возможность сопровождать свою пехоту в бою, ведя огонь через головы боевых порядков.

Единороги использовались более 100 лет, вплоть до поступления в войска нарезных орудий. Отдельные экземпляры оставались в некоторых крепостях вплоть до начала XX века.

См. также

• Близнята
• Бомбовая пушка

Ссылки

• Единорог (арт. орудие) // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Единорог (гаубица)

– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.