Жуцевская культура
| Жуцевская культура Халколит | ||||
| Локализация |
южный берег Балтийского моря | |||
|---|---|---|---|---|
| Датировка | ||||
| Преемственность: | ||||
| ||||
Жуцевская культура, от археологического памятника Жуцево, польск. Rzucewo, нем. Rutzau, в немецких источниках также культура побережья залива, нем. Haffküstenkultur[1] — локальная археологическая культура позднего неолита — халколита. Центр культуры находился на побережье Гданьского залива и Калининградского залива[2], откуда культура простиралась на север до Куршского залива и далее до современного посёлка Швянтойи в Литве.[3] Культура названа по археологическому памятнику в деревне Жуцево близ польского города Пуцк, III—начало II тыс. лет до н. э.
Происхождение
Жуцевская культура представляла собой гибрид доиндоевропейской нарвской культуры с индоевропейскими культурами шаровидных амфор и шнуровой керамики.[4] Традиционно жуцевская культура определялась как местный вариант культуры шнуровой керамики, однако более поздние исследования показали, что она сложилась ещё до появления шнуровой керамики.[3] В дальнейшем она эволюционировала в культуру самбийских курганов[5].
Хозяйство
Жуцевские поселения, состоящие из характерных домов, укреплённых для защиты от морской эрозии, были расположены вдоль побережья.[6] Люди жуцевской культуры имели домашний скот, свиней, реже — коз, однако редко занимались культивацией растений[7]. Также они занимались рыболовством и охотой, в особенности на тюленей, которые в то время в большом числе водилилсь вдоль побережья Балтийского моря. Обитатели культуры производили и торговали на дальние расстояния декоративными изделиями из янтаря.[1][6] Большое количество таких янтарных изделий было найдено в Юодкранте.
Этническая принадлежность
Ранее жуцевская культура считалась наиболее ранним следом присутствия балтов[2]; данная гипотеза позволяла объяснить различия между западными и восточными балтами и их языками.[8] Польские и немецкие археологи обычно локализуют жуцевскую культуру лишь на побережье, тогда как литовские и латышские очерчивают область её распространения намного шире, рассматривая прибрежные поселения лишь как культурный и экономический центр, а поселения в глубине континента — как периферию.[3]
Напишите отзыв о статье "Жуцевская культура"
Примечания
- ↑ 1 2 Milisauskas Sarunas. [books.google.com/books?id=roMxst3NKtwC&printsec=frontcover&client=firefox-a#PPA199,M1 European Prehistory: A Survey]. — Birkhäuser, 2002. — P. 257. — ISBN 0306467933.
- ↑ 1 2 Hoops Johannes. Reallexikon der germanischen Altertumskunde. — Walter de Gruyter, 2001. — P. 423. — ISBN 3110171635. (нем.)
- ↑ 1 2 3 Brazaitis Džiugas. Agrarinis neolitas // Lietuvos istorija. Akmens amžius ir ankstyvasis metalų laikotarpis. — Baltos lankos, 2005. — Vol. I. — P. 224–231. (лит.)
- ↑ Bojtár Endre. [books.google.com/books?id=5aoId7nA4bsC&pg=PA59 Foreword to the Past: A Cultural History of the Baltic People]. — CEU Press, 1999. — P. 59. — ISBN 963-9116-42-4.
- ↑ [www.archaeology.ru/ONLINE/Kulakov/kulakov.html Кулаков В.И. Памятники археологии Калининградской области]
- ↑ 1 2 (польск.) Grygiel Ryszard. U źródeł Polski (do roku 1038) / Marek Derwich, Adam Żurek. — Wrocław: Wydawnictwo Dolnośląskie, 2002. — P. 50–51. — ISBN 83-7023-954-4.
- ↑ Whittle A. W. R. [books.google.com/books?id=ZjOZSFlDlyUC&pg=PA228&as_brr=3&client=firefox-a Europe in the Neolithic: The Creation of New Worlds]. — 2nd. — Cambridge University Press, 1996. — P. 228. — ISBN 0521449200.
- ↑ Bojtár Endre. [books.google.com/books?id=5aoId7nA4bsC&pg=PA82 Foreword to the Past: A Cultural History of the Baltic People]. — CEU Press, 1999. — P. 82. — ISBN 963-9116-42-4.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Жуцевская культура
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.
Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.
Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
