Италийские языки

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Италийская ветвь»)
Перейти к: навигация, поиск

Индоевропейцы

Индоевропейские языки
Анатолийские · Албанский
Армянский · Балтские · Венетский
Германские · Греческие • Иллирийские
Арийские: Нуристанские, Иранские, Индоарийские, Дардские
Италийские (Романские)
Кельтские · Палеобалканские
Славянские · Тохарские

курсивом выделены мёртвые языковые группы

Индоевропейцы
Албанцы · Армяне · Балты
Венеты · Германцы · Греки
Иллирийцы · Иранцы · Индоарийцы
Италики (Романцы) · Кельты
Киммерийцы · Славяне · Тохары
Фракийцы · Хетты
курсивом выделены ныне не существующие общности
Праиндоевропейцы
Язык · Прародина · Религия
 
Индоевропеистика

Итали́йская языковая группа — группа языков индоевропейской языковой семьи. Считается, что к италийским языкам наиболее близки кельтские. Антуаном Мейе высказывалось предположение о существовании единой итало-кельтской языковой общности, но данная гипотеза окончательного признания в настоящий момент не получила.





Классификация

Италийские языки делятся на 2 ветви:

Гипотетически, к числу италийских языков мог относиться и сикульский язык (последний относят к латино-фалискской ветви), однако он засвидетельствован лишь краткими и фрагментарными надписями. Дискуссионной является гипотеза о принадлежности к италийским языкам лузитанского языка, противоположная точка зрения — отнесение лузитанского к кельтским языкам, доминирующая — выделение лузитанского языка в собственную группу, примерно в равной степени близкую как италийской, так и кельтской группе.

Часть лингвистов относит к италийским языкам также и древний венетский язык; другие относят его к отдельной группе в связи с наличием черт, отсутствовавших во всех прочих италийских языках (в частности, личные местоимения обнаруживают сходство с германскими).

P-италийские и Q-италийские языки

Аналогично кельтским языкам, италийские языки также делятся на P- и Q-ветви в зависимости от судьбы праиндоевропейского *kw. В языках оскско-умбрской ветви *kw дало p, в языках латино-фалискской ветви сохранилось (латинское qu [kw]) или упростилось в w (лат. uapor «пар» < праинд.*kʷapor-) .

Латино-фалискская ветвь

Латино-фалискскую ветвь образуют латинский, фалискский и. предположительно, сикульский, а также современные романские языки. Древнейшие фалискские тексты датируются VII—VI веками до н. э. В основном они содержат ономастику, подвергшуюся сильному этрусскому воздействию. В отличие от латинского, в фалискском сохранились неизменными гласные серединных слогов, ряд древних окончаний, но монофтонгизация дифтонгов ai, au произошла раньше; индоевропейские инлаутные *-dh-, *-bh- перешли в -f- (в латинском в -d-(-b-) и -b-). На долю латинского языка выпала особая историческая миссия и он наиболее хорошо изучен по сравнению с другими италийскими языками.

Оскско-умбрская ветвь

Оскско-умбрская ветвь включает оскский и умбрский языки. Оскский представлял собой совокупность родственных диалектов или языков, на которых говорили сабельские племена (пелигны, вестины, марруцины, самниты и др.). Ведущую роль играл язык кампанских осков, на котором писались официальные документы. Оскские памятники датируются V веком до н. э. — I веком н. э. Памятники умбрского языка относятся к III—I векам до н. э. К этому языку близко стоит язык вольсков (Игувинские таблицы, III—I века до н. э.). Из-за скудости данных не идентифицируется достаточно надёжно сикульский язык (несколько надписей, небольшое число глосс и собственных имён), а также языки моргетов, энотров, опиков, авзонов и др. Некоторые исследователи сикуло-авзонийский выделяют в особую ветвь, другие связывают авзонийский (опико-сикульский) с латинским или умбрским. Не определено место южнопиценского языка. Экспансия латинского Рима повлекла за собой романизацию (и латинизацию) всех италийских племён. Дольше всех оставался живым оскский язык (до I века н. э.).

Оско-умбрские языки (а также венетский), по сравнению с латино-фалискской ветвью, обнаруживают значительно большее сходство с германскими языками в плане лексики и фонологических инноваций[1].

Северо-западный блок

Ряд немецких и нидерландских лингвистов рассматривают как италийские (или их ближайших родственников) группу племён, обитавших на территории Нидерландов до прихода туда германцев и кельтов и (частично) ассимилированных ими. Эта группа получила название «северо-западный блок». В российской лингвистике активным сторонником данной гипотезы является Ю. Кузьменко[1].

История

Италики пришли с севера на Апеннинский полуостров во 2-м тысячелетии до н. э.. Отмечаются две волны — более ранняя (латино-фалискские языки, включая ушедший далеко на юг сикульский язык) и более поздняя (оско-умбрские языки). Ранее было принято отождествлять первую волну с культурой террамар, вторую с культурой Протовилланова; современные археологи указывают на более сложные процессы.

Латинским языком пользовалось первоначально племя латинов, населявшее область Лаций (лат. Latium) в средней части Италии с центром (с VIII века до н. э.) в Риме. Этот язык постепенно распространялся за пределы Рима вместе с ростом могущества этого государства, вытесняя, начиная с IV—III веков до н. э., языки других италийских племён, а также языки иллирийский, мессапский и венетский и др. Латинизация Апеннинского полуострова (за исключением юга Италии и Сицилии, где сохранялось господство греческого языка) в основном закончилась к I веку до нашей эры. Дальнейшие завоевания рабовладельческого Рима привели к распространению латинского языка на севере Африки, в Испании, Галлии, прирейнской Германии, Реции, Паннонии и Дакии, к романизации многих населявших эти территории народов.

В истории латинского языка античного времени выделяют несколько периодов:

  • От архаического периода сохранилось несколько надписей VI—IV века до н. э., фрагменты древнейших законов, отрывки из сакрального гимна салиев, гимн арвальских братьев.
  • В период послеклассической («серебряной») латыни окончательно складываются фонетическая, морфологическая и орфографическая нормы.

Период поздней латыни (II—VI века) характеризуется разрывом между письменным и народно-разговорным языком: ускорилась региональная дифференциация народной латыни, началось формирование на её базе романских языков, окончательно обособившихся к IX веку; письменная латынь продолжала долгое время использоваться в административной сфере, религии, дипломатии, торговле, школе, медицине, науке, литературе, остаётся языком католической церкви и официальным языком Ватикана. Она стала (вместе с греческим языком) ценнейшим достоянием человечества.

Общие и специфические свойства италийских языков:

  • в фонетике: наибольшая архаичность оскского (по сравнению с латинским и умбрским), проявившаяся в сохранении во всех позициях старых дифтонгов ai, oi, ei, ou, в отсутствии ротацизма, отсутствии сибилянтов, в развитии kt > ht; разная трактовка индоевропейских kw и gw (латинские qu и v, оскско-умбрские p и b); в последних сохранение s перед носовыми сонантами и отражение индоевропейских *dh и *bh как f; силовое начальное ударение (в латинском оно в историческую эпоху перестроилось), повлекшее за собой синкопу и сокращение гласных неударных слогов;
  • в морфологии: 5 склонений и 4 спряжения; редупликация и удлинение корневого гласного; сохранение локатива в оскско-умбрском; различия в образовании будущего времени, перфекта и инфинитива; употребление послелогов в оскско-умбрском;
  • в синтаксисе: много схождений; в оскско-умбрском чаще употребляются безличные конструкции, паратаксис, партитивный генитив, генитив времени и генитив отношения;
  • в лексике: значительное число лексем из индоевропейского фонда; наличие слов, характерных только для западного ареала индоевропейской языковой общности; наличие в оскско-умбрских лексем, не имеющих соответствия в латыни; заимствования из этрусского и др., неизвестных доиндоевропейских языков Италии, большое число заимствований из греческого.

Напишите отзыв о статье "Италийские языки"

Примечания

  1. 1 2 Кузьменко Ю. К. [iling.spb.ru/pdf/kuzmenko/kuzmenko_2011.pdf Ранние германцы и их соседи: Лингвистика, археология, генетика. СПб.: Нестор-История, 2011.]

Литература

Ссылки

  • [babel.uoregon.edu/yamada/guides/latin.html Латынь]

Отрывок, характеризующий Италийские языки

– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.