Килич
Кылыч, клыч (тур. kılıç — кылыч) — родовое понятие для обозначения длинноклинкового оружия в Турции. В отечественном оружиеведении слово кылыч означает один из видов турецкой сабли. Изгиб клинка начинается с конца второй трети. Верхняя треть клинка — прямая. Елмань занимает большую часть верхней трети клинка. Долы, в большинстве случаев, отсутствуют. Рукоять прямая или изогнутая (навершие не выступает за рукоять). Крестовина использовалась простая и сложная (сабли XIX века). У клычей для всадников крестовина могла отсутствовать. Масса сабли колеблется, в среднем, от одного до полутора килограммов. Клыч — рубяще-колющая сабля, которая использовалась как пешими воинами так и всадниками. Массивная елмань позволяла использовать его против воинов в доспехах высокой степени защиты.
Сабли у сельджуков получают распространение ещё в IX—X веках. К XV—XVI веку турецкие сабли приобретают характерные черты. Киличи XVI века отличаются значительной длиной клинка (до 90—100 см) и не очень большим изгибом. Иногда снабжались долами. Крестовины сабель — прямые с утолщениями на концах и перекрестьем. Рукояти отличались небольшим наклоном в сторону лезвия, снабжались гранёным деревянным череном, который крепился к хвостовику на две заклёпки и обтягивался кожей, с восьмигранным или шестигранным навершием в виде колпачка.[1] К подобным клычам относится сабля князя Мстиславского, сделанная в первой половине XVI века египетским мастером. Общая длина этой сабли — 102 см, длина клинка — 88 см, ширина у пяты — 5,5 см, ширина елмани — 6,0 см, кривизна — 8,7 см, толщина — 9 мм, размеры крестовины — 22×10 см, а общий вес (с ножнами) — 2,6 кг.[2]
Клычи XVII века отличаются несильным изгибом, средней шириной 3 см, толщиной 5 мм. Елмань располагалась на 1/3 клинка, в ряде случаев была заточена с двух сторон. Рукояти, в большинстве случаев, в виде «орлиной головы» (карабела). Крестовины из стали, прямые или, реже — загнутые вниз; с шаровидными расширениями на концах. Клинки ковались из простой или из булатной стали. Они могли украшаться золотыми надписями и розетками, выполненными в технике проволочной инкрустации.[1]
Турецкие сабли клыч ко второй половине XVIII века претерпевают ряд изменений. Средняя ширина клинка составляет около 4 см, ширина елмани, находящейся на 1/3 клинка — 5—5,5 см. Клинок, для уменьшения веса сабли, делался тонким, поэтому для компенсации прочности отличался резко расширяющимся обухом. В области елмани обух отсутствовал. Под обухом делался декоративный дол. Кривизна клинка — значительная, при этом максимальный изгиб приходилась на область близ начала елмани. Длина клинка колебалась от 60 до 90 см, но чаще составляла 70—75 см. Сабли могли украшаться золотой или серебряной насечкой, реже — глубокой инкрустацией. Украшения располагались на голоменях в нижней и верхней части клинка, а также на обухе. Центр удара, находящийся в начале елмани, мог выделяться декоративным элементом. Рукояти сабель, как правило, снабжались двумя костяными накладками, крепящимися к хвостовику при помощи двух заклёпок. Иногда, для более удобного удержания, черен отличался волнистыми выемками для пальцев, и был овальным в сечении. Рукоять заканчивалась загнутым в сторону лезвия скруглением, в котором иногда было отверстие для темляка. Встречались рукояти и других типов. Крестовины, чаще всего, латунные.[1]
Со второй четверти XIX века, в связи с реорганизацией Османской армии по европейскому образцу, клычи выходят из употребления. Однако позднее иногда встречались сабли, представляющие собой подражания старым турецким саблям. Они, вероятно, изготавливались в Европе по турецкому заказу.[1]
Напишите отзыв о статье "Килич"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Э. Г. Аствацатурян. «Турецкое оружие». 2002. ISBN 5-901555-10-4
- ↑ О. В. Двуреченский. «Холодное наступательное вооружение Московского государства (конец XV — начало XVII века)».
|
Это заготовка статьи об оружии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
См. также
Ссылки
- www.sablya.ru/kilich.php
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Килич
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
