Петражицкий, Лев Иосифович

Лев Иосифович Петражицкий
Место рождения:	поместье Коллонтаево Витебская губерния, Российская империя ныне Сенненский район,Витебская область
Страна:	Российская империя
Научная сфера:	Гражданское право, социология, Теория государства и права
Место работы:	Санкт-Петербургский университет, Варшавский университет
Альма-матер:	Императорский университет Св. Владимира
Известен как:	основатель психологической школы права в России
Подпись:

Петражицкий, Лев Иосифович (польск. Leon Petrażycki) (13 апреля 1867, Колонтаево, Витебская губерния — 15 мая 1931, Варшава) — российский и польский учёный, правовед, социолог, философ, депутат первой Государственной думы.

Биография

Выходец из польской дворянской семьи Юзефа и Розалии Михайловны (урожденной Чарноцкой (Czarnocka h. Lis)) Петражицких. Родился в поместье Колонтаево Витебской губернии. Закончил юридический факультет Киевского Императорского университета Св. Владимира, хотя первоначально два года учился на медицинском факультете. Осенью 1890 года отправился на стажировку в Германию: один семестр в Гейдельбергском университете у профессора Беккера, затем три года в Берлине — в Русском институте римского права.

После возвращения в Россию преподавал сначала в императорском училище правоведения. В 1898 г. ему была присвоена учёная степень доктора римского права. В 1898—1918 годах он возглавлял кафедру энциклопедии права в Петербургском университете. По воспоминаниям, слушать его лекции было трудно из-за сильного польского акцента и слабости его как оратора, в то же время в силу оригинальности своего содержания они были очень популярны. С 9 сентября 1905 года по 25 сентября 1906 года был деканом юридического факультета.

В 1905 году на учредительном съезде партии кадетов избран в её ЦК, в котором состоял до 1915 года. По своим политическим взглядам он был сторонником конституционной монархии. В апреле 1906 года был при поддержке партии кадетов избран депутатом I Государственной думы от Санкт-Петербурга. В Думе он являлся одним из ведущих экспертов фракции по земельным вопросам, был докладчиком по аграрной реформе (выступая за естественную эволюцию крестьянской общины в имущественную кооперацию на началах права), подписал законопроекты "О гражданском равенстве", "О собраниях", неоднократно выступал в прениях по Наказу Государственной думы, по аграрному вопросу, по вопросам, связанным с неприкосновенностью личности, а также смертной казни, права на собрания, женского и национального равноправия и т. д. После разгона Думы Петражицкий подписал «Выборгское воззвание», в результате чего был осужден на три месяца тюремного заключения и лишен политических прав.

В 1921 году он эмигрировал в Польшу, где возглавил кафедру социологии Варшавского Университета.

Покончил жизнь самоубийством 15 мая 1931 г. Рукописи последних лет жизни пропали во время военных действий 1944 г. в Варшаве.

Научная деятельность

Психология

Наука, по его мнению, должна изучать именно человеческое участие в различных процессах общественной жизни, то есть психическую деятельность индивидуального характера. Петражицкий отрицал объективный, естественно-исторический характер общественных отношений. Содержание любого социального явления состоит не в объективном отношении, «оно существует реально в психике того, кто изучает его, переживает в данную минуту». Данный взгляд он применял при анализе самых разнообразных явлений — права, власти, идеала, наказания и т. п. Л. И. Петражицкий создал «эмоциональную» психологию и на этой основе отразил своё понимание социального мира. Показал ущербность натуралистического редукционизма. Особое значение он придавал роли эмоций как автономному, нормативному, доминирующему фактору социального поведения. «Эмоции, — считал Л. И. Петражицкий, — являются генетической основой нашей психики. Воля, чувства, интеллект — это продукты эволюции эмоций. Благодаря взаимодействию индивидов образуется новый эффект — групповая, „народная психика“ с её „нормами — законами“, которые и определяют мотивацию».

Правоведение

Ещё в студенческие годы он перевёл «Пандекты» Барона, и этот перевод стал учебным пособием для ряда поколений студентов. Его первая самостоятельная работа, написанная в период продолжения обучения в Германии — «Fruchtverteilung beim Wechsel der Nutzungsberechtigten» (Берлин, 1892), была посвящена некоторым аспектам учения о доходах с точки зрения римского права. На основании этой работы Л. И. Петражицкий в 1892 году в Киевском университете защитил магистерскую диссертацию по специальности римское право: «О распределении доходов при переходе права пользования по римскому праву». А в 1898 году в Санкт-Петербургском университете защитил докторскую диссертацию по специальности римское право на тему: «Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права».

С 1896 года Л.И. Петражицкий преподавал в Киевском университете, а с 1897 года состоял приват-доцентом Санкт-Петербургского университета по кафедре энциклопедии и философии права. С 1898 года и до 1918 года работал в качестве ординарного профессора этого университета, руководителя кафедры энциклопедии и философии права (сменив на этом посту другого выдающегося российского юриста Н. М. Коркунова), декана юридического факультета.

С этого периода главные научные интересы Л.И. Петражицкого связаны с теорией права. Им была создана собственная юридико-социологическая школа, и целый ряд его учеников стали впоследствии известными учёными в области социологии права и общей социологии (П. Сорокин, Н. Тимашев, Дж. Гурвич, Н. Кондратьев и др.). Кроме того, он читал курс энциклопедии права в Училище правоведения в Санкт-Петербурге, в октябре 1905 года подал в отставку в знак протеста против преследований воспитанников за их политические убеждения. С 1901 по 1915 годы входил в редколлегию еженедельной газеты "Право", активно содействовал как редактор выходу журнала "Юридический вестник" (1900-1917), был организатором издания сборников "Новые идеи в правоведении" (1914-1916).

Первые работы Л. И. Петражицкого были посвящены гражданскому праву. Но постепенно его исследования переходят в область общей теории права. Автор психологической теории права. Л. И. Петражицкий дает следующее определение права:

мы под правом в смысле особого класса реальных феноменов будем разуметь те этические переживания, эмоции которых имеют аттрибутивный характер

По мнению Петражицкого, человек под воздействием эмоций склонен приписывать какому-либо внешнему авторитету, себе и другим людям различные права и обязанности, проецируя на них свои внутренние убеждения по поводу того, как следует поступить в той или иной ситуации. Долгое время, объяснял Л. И. Петражицкий, взаимодействие «норм — законов», институтов и поведения людей осуществлялось бессознательно, но с возникновением социологии появилась возможность вести человечество сознательно, путём особой «политики права». Петражицкому принадлежит идея разделения права на «официальное» и «интуитивное». Первое — санкционировано государством, оно отстаёт в своём изменении от изменений духовной, экономической и социальной жизни, тогда как второе — свободно изменяется в соответствии с социокультурными сдвигами. «Интуитивное право» более «доброкачественно» в сравнении с «официальным».

Психологическая теория происхождения государства также во многом основана Петражицким. В ней объясняется появление государства и права проявлением свойств человеческой психики: потребности подчиняться, управлять, подражать и т. д. Противопоставлял «служебную» и «господскую» власть:

Служебная власть служит установлению правопорядка, организации, она есть только средство и никогда не цель в себе; напротив, господская власть есть самоцель, и если она создает порядок и даже мощную организацию, то это для неё лишь средство властвования, аппарат власти.

Высокий творческий потенциал Л.И. Петражицкого ярко проявился в его магистерской диссертации, отличавшейся оригинальным решением некоторых дискуссионных вопросов догмы римского права. Так, введение им новых понятий "доход от собственности" и "права на доходы добытые трудом", по признанию специалистов, сделало устаревшей многовековую традицию интерпретации ряда текстов римского права. Его критика в этой же работе проекта нового Германского уложения, касающаяся неопределённости ряда терминов (в частности он отмечал, что выражения "достаточно", "значительно" и т.п. применительно к убыткам, понесённым представителями зажиточных и неимущих классов, означают существенно разные вещи), привлекла внимание учёных и практиков. При повторном чтении данного законопроекта предложения Л.И. Петражицкого обсуждались в Рейхстаге.

Основной же вклад Л.И. Петражицкого в правовую науку связан с разработанной им психологической концепцией права, а также концепцией политики права.

Опубликование им в 1907 году двухтомной работы "Теория права и государства в связи с теорией нравственности", в которой он изложил свою оригинальную концепцию права, стало крупным научным событием не только в русской, но и европейской литературе.

В гносеологическом и методологическом отношениях он следовал началам позитивной философии, но при этом проявил большую самостоятельность в освещении правовых явлений и самой природы права. Его подход к пониманию права представляет собой оригинальную альтернативу господствовавшей в российской юриспруденции легистской теории права.

Л.И. Петражицкий трактует здесь право как особое психическое явление, понимая под правом переживание императивно-атрибутивного (т.е. обязывающе-представительного) характера. "То, к чему мы себя считаем обязанным, писал он,- представляется нам причитающимся другому как нечто ему должное, следующее ему от нас, так что он может притязать на соответствующее исполнение с нашей стороны". Подобного рода правовые эмоции он называет интуитивным правом. Именно такой двусторонний, императивно-атрибутивный характер права, считал он, отличает правовые нормы от норм нравственности, которые носят односторонний характер (человек сам считает себя обязанным сделать то, чего другие от него не вправе требовать, например подать милостыню). "Наш долг во всех случаях первого рода,-писал он,-представляется связанностью по отношению к другому, он закреплён за нами как его добро, как принадлежащий ему актив (obligatio attributa, acquisita). В случаях второго рода наш долг не заключает в себе связанности по отношению к другим, представляется по отношению к ним свободным, за ними не закреплённым (obligatio libera).

Правовое общение, писал он, как и любое другое (моральное, властное и т.д.), сопровождается переживаниями, которые бывают пассивными (ощущение чувства страдания и удовольствия) либо активными (волевая целеустремлённость). Право в его регулятивном воздействии сопровождается одновременно пассивными и активными переживаниями, и эти переживания ("эмоции") составляют, согласно Л.И. Петражицкому, главную причину поведения, внешних поступков человека. Наши права, говорил он, суть закреплённые за нами, принадлежащие нам долги других. Право предполагает в данном случае одновременно, с одной стороны пассив (обременение, обязанность) и, с другой стороны, актив (возможность применить правовые требования с вполне определённой, отмеренной гарантией их выполнения). В этом смысле право есть также отношения (правоотношения) между той и другой стороной определённого комплекса пассивно-активных взаимных связей, образующих само право.

Сравнивая позитивное и интуитивное право, он приходит к выводу, что позитивное право шаблонно и догматично, оно не поддаётся ситуативному совершенствованию. Интуитивное право легко может приспособиться к конкретной ситуации, оно образует основу и побудительную силу для корректировки права позитивного. При этом возможны три варианта отношений между ними: интуитивное право согласуется с позитивным; интуитивное право опережает позитивное; позитивное право опережает интуитивное. Анализируя соотношение интуитивного права с позитивным, Л.И. Петражицкий отмечал, что в ситуациях расхождения между ними интуитивное право фактически доминирует при решении того или иного вопроса. В тех случаях, говорил он, "где интуитивно-правовые мнения сторон относительно их взаимных обязанностей и прав совпадают по содержанию, стороны обычно действуют согласно указанию их интуитивно-правовой совести (даже если им известно, что по позитивному праву получилось бы другое решение)".

Там же, где дело с самого начала обсуждается и решается по позитивному праву или вследствие разногласия сторон оно доходит до обращения к позитивному праву, то последнее приобретает решающее значение. Но и в этом случае, считал он, интуитивное право влияет на ход и исход дела, поскольку оказывает давление на толкование и применение позитивного права с позиций достижения решений, согласующихся с указаниями интуитивно-правовой совести. Здесь речь идёт о влиянии интуитивного право на правоприменителя (например, на судью, который на основе своего правового чувства т.е. своего интуитивного права, решает, например, можно ли применять в том или ином случае аналогию закона и т.п.).

Кроме того, интуитивное право, по мнению Петражицкого, влияет и на законотворческий процесс через правосознание законодателя. С другой стороны, и позитивное право влияет на формирование и развитие интуитивного права человека через его воспитание в детстве (в семье, школе) и его последующую социализацию (т.е. усвоение им норм и требований общества, необходимых для жизни в социуме).

Л.И. Петражицкий не считал интуитивное право чем-то идеальным и отмечал, что в некоторых ситуациях интуитивное право оказывается менее развитым и прогрессивным по сравнению с позитивным. В этой связи он отмечал большую воспитательную и социализирующую роль позитивного права. В частности, он писал: "Играя свой сложный психический концерт на разных струнах человеческой эмоциональной души, заставляя действовать и упражняя одни эмоциональные склонности, не допуская или подавляя действия других, например, зверских, злостных, вообще антисоциальных, право неизбежно ведёт к развитию и укреплению одних социальных склонностей, к ослаблению и разрушению других и т.д. Разумное право представляет собой сложную и могучую школу социализации народного характера, приспособления его к разумному общежитию. Неудачное право может распространять деморализацию, отравлять народную душу или, во всяком случае, противодействовать здоровому психическому прогрессу".

Л.И. Петражицкий также проводил различие между социально-служебным правом (своеобразная модификация публичного права) и правом, не обременённым служебной обязанностью. Первое он называл правом централизации, второе-правом децентрализации.

Особый интерес в рамках его концепции права представляет трактовка Петражицким соотношения права и нравственности как двух взаимосвязанных подклассов этических явлений. Все этические явления, писал он, по характеру этических эмоций делятся на два подкласса: " 1) императивно-атрибутивные этические явления с принятием для них в качестве термина имени "право", 2) чисто императивные этические явления с принятием для них в качестве термина имени "нравственность". Право, говорил Петражицкий, вместе с тем есть и моральное переживание. Общим моментом для того и другого является не только их эмоциональный, но также сходный интеллектуальный состав. Так, например, требования "не лги", "не убивай", "помогай нуждающимся" можно переживать и как правовые, и как моральные требования. Но моральное переживание, в отличие от права, предстаёт переживанием односторонним, оно есть лишь чувство обязанности, не снабженное гарантированным исполнением. Единство правомочия и обязанности, присущее только праву, обычно закреплено в правовой норме, которая, по сути дела, двойственна по своей психологической природе: она имеет одновременно императивную (обязывающую) часть и атрибутивную (управомочивающую на требование с гарантированным исполнением) часть.

Таким образом, право по своей природе выступает у Л.И. Петражицкого прежде всего как явление эмоциональное (переживательное). В этом его главная и фундаментальная особенность. В деле сплочения людей, их дисциплинирования право гораздо важнее морали, что является следствием его двусторонней (одновременно предоставительно-обязывающей или, говоря иначе, атрибутивно-императивной) природы. Юридическая норма- это проекция (вариант) императивно-атрибутивных переживаний; это как бы скрепы, без которых ни одна социальная группа не может существовать.

Мораль, как правило, лишена возможности управомочить кого-либо на ту или иную меру принуждения в обеспечение гарантированного осуществления, и это накладывает определенный отпечаток на её социально-регулятивную действенность. Но мораль не утрачивает своего значения, хотя границы между ней и правом временами меняются, хотя моральные нормы образуют собой некий постоянный источник для пополнения норм юридических. Мораль иногда становится упорядочивающим и дисциплинирующим фактором в тех областях общественной жизни, где право не выполняет этой регулирующей роли и даже не может её выполнять (например, в делах, где требования совести могут оказаться и фактически оказываются сильнее требований действующего права). Таким образом, согласно представлениям Л.И. Петражицкого, право есть более сложное и многогранное явление, чем мораль. По своему генезису и фактическому существованию оно распадается и обособляется на две разновидности - на право официальное (положительное, государственной властью сформулированное и поддержанное) и право интуитивное, отношения между которыми изменчивы.

Л.И. Петражицкий, оставаясь в целом в рамках философского позитивизма, существенно раздвинул традиционные рамки позитивистской методологии, привнеся в неё свою концепцию права как своеобразной социально-психологической реальности, которая, существуя в психике человека, поддаётся опытному эмпирическому наблюдению. Оригинальность предложенной им методологии изучения права связана с трактовкой им права как психического явления. Мы не можем, говорил он, заглянуть в чужую душу, чтобы исследовать психику другого человека, но зато мы можем использовать для наблюдения правовых явлений метод самонаблюдения, т.е. интроспективный метод. Такое внутреннее наблюдение может быть простым и экспериментальным. Под экспериментальным он понимал "наблюдение, осложнённое умышленным воздействием на подлежащие наблюдению явления" (например, представляя себя или своих близких жертвами произвола, можно вызвать в себе и наблюдать "свойственные праву психические акты в разных формах и степенях интенсивности").

Развивая разработанную в немецкой юриспруденции XIX века концепцию правовой политики (появление которой было связано со стремлением использовать потенциал естественно-правового подхода для совершенствования позитивного права), Л.И. Петражицкий обосновывал целесообразность выделения правовой политики в самостоятельную юридическую дисциплину. Задача такой научной дисциплины-устанавливать и формулировать цели, достижению которых должно служить законодательство. Требования к правовым приёмам и средствам, необходимым для достижения желаемых результатов, в состоянии обосновать лишь теория права, ибо только она в состоянии обеспечить знаниями о возможностях права в воздействии на поведение людей и только она знает, что есть реальное право.

Правовая политика, по мнению Петражицкого, должна способствовать изучению и учёту в законотворческой деятельности различных форм сложившегося и действующего в обществе интуитивного права и с помощью официально устанавливаемого (позитивного) права поддерживать прогрессивные формы, а также противодействовать отсталым, консервативным формам и проявлениям интуитивного права.

Создание концепции политики права предполагает, по его мнению, фундаментальную переработку всей системы отраслей права и юридической науки. При этом сама трактовка права с позиций поведенческой психологии является лишь самой изначальной стадией этой грандиозной перестройки юридической науки и практики. Проводя обособление интуитивного права от официального, Петражицкий предлагал считать важнейшей задачей правоведения соединение позитивных знаний о праве с общественным идеалом, для чего потребуется, как он считал, использовать результаты и наработки нескольких отраслей правоведения - теории права (позитивной науки), философии права и политики права. Обращают на себя внимание целый ряд идей Л.И. Петражицкого из области правового воспитания и правовой педагогики и, в частности его трактовка роли семьи: "...Если в семье, писал он в работе "Теория права и государства в связи с теорией нравственности",- господствует правовой хаос, самодурство, произвол..., то и нет почвы для развития нормальной интуитивно-правовой психики, а получается состояние, более или менее близкое к правовому идиотизму, и эвентуально, в будущем преступная психика и соответственное поведение".

Однако сам Петражицкий лишь наметил, но не разработал в некой целостности ни основных предпосылок, ни главных положений и методологической базы предлагаемой им новой дисциплины - политики права. Он считал, что надлежащая подготовка основ этой науки зависит от согласного с его новыми теоретическими установками пересмотра всей методологической базы самых различных наук.

Он предполагал, в частности, необходимые коренные изменения в методологии социальных наук. Замысли его были поистине грандиозными, но он успел только обозначить первоочередные задачи переработки методологии психологии, социологии, логики, а также общие направления перемен в методологии других социальных наук, в особенности теории права и государства в её взаимосвязи с теорией морали.

Ещё одним последствием новаторского подхода Л.И. Петражицкого к пониманию права стало компромиссное уточнение им традиционного со времён римских юристов деления права на публичное и частное делением право на лично-свободное и социально-служебное. По существу получается, что разграничение публичного и частного права пребывает в зависимости от того, чьи интересы преследуются в том или ином правоотношении. В своём воздействии на социальное поведение особо заметными делаются такие специальные функции права, которые Л.И. Петражицкий именует "распределительною" и "организационною". Так, в частности, дистрибутивная (распределительная) функция в области народного (и международного) хозяйства может отличаться от функции распределения частей плодородной почвы, средств и орудий производства, предметов потребления, вообще хозяйственных благ между индивидами и группами. Основной тип и главный базис распределения хозяйственных благ, а вместе с тем и основной базис экономической и социальной жизни вообще представляет собой явление собственности (в частнохозяйственном укладе, в условиях "капиталистического" социального строя- индивидуальной собственности, в условиях первобытного или другого коллективистского строя- коллективной).

К числу несомненных заслуг создателя психологической теории права обычно относят освобождение теории права от узкого юридического догматизма. В этом вопросе Л.И. Петражицкий создал своеобразное учение о многообразии нормативных фактов и видов положительного права. Отказавшись от сложившихся вариантов догматического истолкования источников права и стремясь охватить все известные факты из истории права и современного его состояния, Л.И. Петражицкий насчитал целых 15 видов положительного права, не известных по его оценке, современной науке или же не признаваемых ею. Среди них он помимо официального права (законодательства) различает книжное право, для которого нормативным фактом служит авторитет книги, преимущественно юридического содержания (имеются в виду священные книги, сборники обычного права, научные трактаты и Свод законов Юстиниана); далее следуют "право принятых в науке мнений", "право учений отдельных юристов или групп их", "право юридической экспертизы" (сюда же отнесены знаменитые "ответы" римских юристов); отдельно выделено "право изречений религиозно-этических авторитетов: основателей религий, пророков, апостолов, святых отцов Церкви и т.д." и "право религиозно-авторитетных примеров, образцов поведения". Своеобразное семейство образуется из "договорного права", "права односторонних обещаний" (например государственных органов и частных лиц), "программного права" (программное заявление органов государственной власти), "признанного права" (признание известных прав и обязанностей одной из сторон юридического отношения). "Прецедентное право" усматривается в деятельности государственных учреждений и в международном праве. Различается также "общенародное право как везде существующее право" (нормативным фактом для него служат ссылки на то, что "так принято во всём мире", "у всех народов"). Отсюда становится понятным соседствующее с прецедентным и общенародным такое выделяемое им право, как "право юридических поговорок и пословиц".

Л.И. Петражицкому принадлежит яркая критика юридической ментальности, в которой "власть" и "господство" имеют характер не научно содержательных и фиксированных смысловых терминов, а скорее характер слов для всевозможного и необременительного употребления в различных областях правосознания без ясно определённого смысла. Он писал в своей "Теории права и государства"; "Современное государствоведение...не знает, в какой сфере находятся и какую природу имеют те реальные феномены, которые соответствуют его теоретическим построениям, и как с помощью научных методов можно достигнуть их реального, фактического (наблюдательного, опытного) познания; и, таким образом, вместо изучения фактов... получается фантастическое конструирование несуществующих вещей и незнание действительно существующего".

В целом усилия Л.И. Петражицкого были направлены на создание новой юридической науки, новой не только в теоретическом, но и в прикладном отношениях.

Научная школа

Непосредственными учениками Петражицкого, испытавшими влияние его идей, стали такие ученые с мировыми именами, как П. А. Сорокин, Г. Д. Гурвич, Н. С. Тимашев, советский правовед М. А. Рейснер, а также будущий глава Временного правительства А. Ф. Керенский.

Награды

• орден Св. Станислава 2-й ст. (1903)
• орден Св. Анны 2-й ст. (1905)

Семья

• Жена — Мария урожденная Калиш (Kalisz)
• Сестра — Ядвига Петражицкая-Томицкая (1863—1931)
• Брат — Северин Петражицкий (1863—1931)

Основные труды

• [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004438000/rsl01004438216/rsl01004438216.pdf Die Fruchtvertheilung beim Wechsel der Nutzungsberechtigten vom Standpunkt des positiven Rechts und der Gesetzgebung]: drei civilrechtliclie Abhandlungen / von Leo v. Petražycki. — Berlin: Müller, 1892. — XI, 268 с.
• Die Lehre vom Einkommen. — Berlin, 1893—1895. — Bd 1-2.
• Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права]. — С.-Петербург: Типография М. М. Стасюлевича, 1897. — 435 с., [XII].
  • совр. изд. — [civil.consultant.ru/elib/books/12/ Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права] / Л. И. Петражицкий; [Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. Каф. гражд. права юрид. фак.]. — М.: Статут, 2002. — 424, [1] с. — (Классика российской цивилистики) (BONA FIDES в гражданском праве). ISBN 5-8354-0102-7
• Петражицкий Л. [forum.yurclub.ru/index.php?app=downloads&showfile=2080 Акционерная компания. Акционерные злоупотребления и роль акционерных компаний в народном хозяйстве. По поводу предстоящей реформы акционерного права]. — СПб.: Тип. Мин-ва финансов, 1898. — 220 с.
• Очерки философии права. Вып. 1. Основы психологической теории права. Обзор и критика современных воззрений на существо права. — С.-Петербург: Типография Ю. Н. Эрлих, 1900. — 138 с.
• Введение в изучение права и нравственности: Эмоциональная психология. — С.-Петербург: Типография Ю. Н. Эрлих, 1905. — 311 с., [XIII].
  • совр. изд. — Введение в изучение права и нравственности: эмоциональная психология / Л. И. Петражицкий. — Изд. 2-е. — М.: URSS, cop. 2010. — 311 с. — (Из наследия мировой философской мысли. Социальная философия). ISBN 978-5-397-01733-6
• [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004109000/rsl01004109008/rsl01004109008.pdf Речь профессора Л. И. Петражицкаго, депутата 1-й Государственной думы]: по стенографическому отчету / Партия народной свободы. — Санкт-Петербург: Тип. Б. М. Вольфа, 1907. — 16 с.
• [www.allpravo.ru/library/doc108p/instrum4914/ Теория права и государства в связи с теорией нравственности.] [Том 1 — 2] /Л. И. Петражицкий. — С.-Петербург: Типография СПб акц. общ. «Слово», 1907. — 656 с. (2-е изд., испр. и доп. — С.-Петербург: Типография М. Меркушева, 1910. Том 1. — 318 с.; Том 2. — С.: 317—758.).
  • совр. изд. — Теория права и государства в связи с теорией нравственности / Л. И. Петражицкий; С.-Петерб. гос. ун-т. Юрид. и специал. фак., Журн. «Правоведение». — СПб.: Лань, 2000. — 606, [1] с. — (Классики истории и философии права). ISBN 5-8114-0224-4; М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — 798 с. ISBN 978-5-8243-1202-7
• Университет и наука. Опыт теории и техники университетского дела и научного самообразования. С приложениями: о высших и специальных учебных заведениях и о среднем образовании. — СПб., 1907. — Т. 1-2.
• Критика моего «Введения в изучение права и нравственности», написанная проф. В. И. Сергеевичем [Текст] / Л. И. Петражицкий. //Журнал Министерства юстиции. — 1909. — № 9. Ноябрь. — С. 152—198.
  • Объяснения проф. Сергеевича по поводу его критики. — С.-Петербург: Тип. т-ва «Общественная польза», 1910. — 90 с.
• Акции: Биржевая игра и теория экономических кризисов. Том первый, Об акционерном деле и типических ошибках при оценке шансов неизвестной прибыли. — С.-Петербург: Типография М. Меркушева, 1911. — 307 с., [X].
• К вопросу о социальном идеале и возрождении естественного права: Отдельный оттиск из журнала «Юридический Вестник» 1913 г., кн. II. — Москва, 1913. — 57 с.
• О ритуальных убийствах и деле Бейлиса. — С.-Петербург: Типография т-ва «Общественная Польза», 1913. — 32 с.
• О женском равноправии. — Петроград: Типография М. Меркушева, 1915. — 16 с.
• Новые основания логики и классификация наук [Текст] /Л. И. Петражицкий; Пер. с польск. А. В. Бабанов; Науч. ред. пер. Е. В. Тимошина. // Российский ежегодник теории права, 2008. № 1. — СПб.: ООО " Университетский издательский консорциум «Юридическая книга», 2009. — С. 825—846.
• Петражицкий Л. И. Теория и политика права. Избранные труды / науч. ред. Е. В. Тимошина. СПб.: «Университетский издательский консорциум «”Юридическая книга”», 2011. 1031 с.

Литература

• Берман Я. А. К вопросу о природе правовых явлений : (Теория Л. И. Петражицкого с точки зрения эмпир. психологии) / [Я. А. Берман]. — Москва: тип. Г. Лисснера и Д. Собко, [1915]. — 29 с.
• Вышкварцев В. В. Психологизм в праве: критика теории Л. И. Петражицкого // Юридический позитивизм и конкуренция теорий права: история и современность : Материалы VI Международной научно-практической конференции. - Иваново: Изд-во ИГУ, 2012. - С. 47-60.
• Гинс Г. К. Л. И. Петражицкий. Характеристика научного творчества. — Харбин, 1931.
• Гуревич П. В. [www.law.edu.ru/article/article.asp?articleID=1170293 Лев Иосифович Петражицкий] // Правоведение. — 1971. — № 5. — С. 130—132.
• Иванов Г. А. Психологическая теория права в критической литературе. — С.-Петербург: Типография М. Меркушева, 1913. — 157 с.
• Зорькин В. Д. Позитивистская теория права в России. — М. : Изд-во МГУ, 1978. — С. 192—234.
• Литвинов, А. Н. Полемика П. И. Новгородцева и Л. И. Петражицкого о возрождении естественного права, или как теория права направляясь в Индию, может попасть в Америку // Философия права. − 2004. — № 2. — С. 13—19.
• Мережко А. А. Психологическая школа права Л. И. Петражицкого. Истоки, содержание, влияние. — Одесса : Фенікс, 2016. — ISBN 978-966-928-029-9.
• Новгородцев П. И. Психологическая теория права и философия естественного права // Юридический вестник. — 1913. — Кн. 3. — С. 5-34.
• Попов С. Н. [www.asau.ru/doc/eumk/popov/popov_emoz.doc Правовая эмоциональность. Введение в юриспруденцию.] — Барнаул: Изд-во АГАУ, 2004. — С. 32—48.
• Ралько В. В. М. Штирнер и Л. И. Петражицкий — подходы к пониманию сущности права // Ученые труды Российской Академии адвокатуры и нотариата. — 2010. — № 3. — С. 60-66.
• Рейснер М. А. Теория Л. И. Петражицкого, марксизм и социальная идеология. — С.-Петербург: Типография т-ва «Общественная Польза», 1908. — 239 с.
• Сорокин П. Законы развития наказаний с точки зрения психологической теории права Л. И. Петражицкого // Новые идеи в правоведении. Сб. 3. Эволюция преступлений и наказаний. — С.-Петербург: Изд-во «Образование», 1914. — С. 113—151.
• Тимошина Е. В. Критерий «синтетической» правовой теории в философско-правовом дискурсе Л. И. Петражицкого // Современная юридическая наука и её проблематизация. — СПб.: Издательский Дом СПбГУ, 2010. — С. 157—167.
• Шульговский Н. Н. Кружок философии права профессора Л. И. Петражицкого при СПБ. университете за десять лет существования: Ист. очерк в связи с крат. изложением основ. идей учения Петражицкого: С портр. проф. Л. И. Петражицкого и двумя гр. чл. Кружка / Сост. Н. Н. Шульговский. — Санкт-Петербург: Право, 1910. — 45 с.
• Baum K. Leon Petrazycki und Seine Schüler. — Berlin, 1967.
• Dabord G. L’oevre juridique et philosophie de Leon Petradzychi. — Paris, 1962.
• Fittipaldi E." Psicologia giuridica e realismo: Leon Petrażycki. Milano, LED 2012.
• Fittipaldi E." Everyday Legal Ontology. A Linguistic and Psychological Investigation within the Framework of Leon Petrażycki's Theory of Law. Milano, LED 2012.
• Sociology and Jurisprudence by Leon Petrazycki. — Urbana; Chicago; London, 1975.
• Timasev N. Law and Morality by Leon Petrazicki. — Cambridge (Mass.), 1955.

Рецензии на работы Л. Петражицкого

• Шершеневич Г. Л. Петражицкий. Bona fides в гражданском праве. Права добросовестного владельцы на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права. 1897 :[Рецензия] /Г. Шершеневич. // Журнал Министерства юстиции: [№ 5. Май — № 6. Июнь]. — С.-Петербург: Типография Правительствующего Сената, 1898. — № 6. — С. 278—296.
• Каминка А. Л. Петражицкий. — Акционерная Компания. Акционерные злоупотребления и роль компаний в народном хозяйстве. По поводу предстоящей реформы акционерного права. С.-Петербург, 1898: [Рецензия] / А. Каминка. // Журнал Министерства юстиции: [№ 9. Ноябрь — № 10. Декабрь]. — С. П. Б., Типография Правительствующего Сената, 1898. — № 10. — С. 384—399.
• Дембский Д. I. «Философия права и нравственности», проф. Л. И. Петражицкого; II. Право и нравственность с точки зрения исторического материализма : (Этюд по философии права и нравственности) / Д. Дембский. — Харьков: тип. Б. Бенгис, 1909. — 77 с.
• Сергеевич В. И. [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003772000/rsl01003772990/rsl01003772990.pdf Мой ответ г. Петражицкому] / В. И. Сергеевич. — Санкт-Петербург: Сенат. тип., 1910. — 30 с.
• Михайлов П. Е. «Психологическая теория права» перед судом русской юриспруденции.
  • … Выпуск 1, Анализ критики проф. Н. И. Палиенко (Теория «Внешних императивов»). — С.-Петербург :Тип. т-ва «Общественная польза», 1910. — 30 с.
  • … Выпуск 2, Критика проф. Р. М. Орженцкого. — С.-Петербург: Типография Б. М. Вольфа, 1910. — 40 с.
• Поппе В. Критика методологических основ теорий права и нравственности профессора Л. И. Петражицкого: Л. И. Петражицкий «Введение в изучение права и нравственности. Ч.1.». — С.-Петербург: Изд-во И. Фредериксен и Ко, 1912. — 80 с.

Ссылки

• [www.law.edu.ru/person/person.asp?persID=1120747 Лев Иосифович Петражицкий] - на сайте RELP (Юридическая Россия. Федеральный правовой портал).

Отрывок, характеризующий Петражицкий, Лев Иосифович

– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]


Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.


Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.