Моралес Бермудес, Франсиско

Франсиско Моралес Бермудес Francisco Morales Bermúdez
президент Перу
29 августа 1975 — 28 июля 1980
Предшественник:	Хуан Веласко Альварадо
Преемник:	Фернандо Белаунде Терри
премьер-министр Перу
1 февраля 1975 — 29 августа 1975
Президент:	Хуан Веласко Альварадо
Предшественник:	Эдгардо Меркадо Харрин
Преемник:	Оскар Варгас Прието
Рождение:	4 октября 1921(1921-10-04) (102 года) Лима
Отец:	Ремигио Моралес Бермудес Санчес
Мать:	Нила Серрутти Гонсалес
Супруга:	1. Роса Педраглио Мендоса Оддоне (умерла) 2. Алисия Саффер Микельсен (с 1999)
Дети:	5 (Ремигио, Умберто, Мария Роса, Франсиско, Бруно)
Профессия:	военный
Награды:

Франсиско Моралес Бермудес Серрутти (исп. Francisco Morales Bermúdez Cerrutti, родился 4 октября 1921) — перуанский военный и политический деятель. После военного переворота и смещения президента Веласко Альварадо возглавлял Перу с 1975 по 1980 год.

Биография

Родился в Лиме в 1921 году в аристократической офицерско-генеральской семье, чьи корни происходят из области Тарапака, ныне принадлежащей Чили. Учился в иезуитской школе.

В 1939 году поступил в военное училище Чориллос и закончил её в 1943 году в звании лейтенанта инженерных войск. Закончил штабное училище в Перу и высшее военное училище в Аргентине. Преподавал в должности профессора в училище Чориллос, инженерном училище и высшем военном училище в Лиме.

Занимал ряд видных постов в армии: был начальником штаба дивизии, заместителем начальника управления боевой подготовки армии, членом Объединённого военного командования вооружённых сил.

Политическая карьера

В 1968 году получил звание бригадного генерала и в марте был назначен на пост министра финансов и торговли в правительстве президента Фернандо Белаунде Терри, но после внутренних разногласий в правительстве был вынужден уйти в отставку уже в июне.

В том же 1968 году Белаунде Терри был свергнут со своего поста в результате переворота и новая военная администрация во главе с Хуаном Веласко назначила его на пост министра экономики и финансов в Революционном правительстве вооружённых сил (занимал эту должность с марта 1969 до декабря 1973 года) и, одновременно, начальника генерального штаба. В январе 1974 года был назначен главнокомандующим вооружёнными силами Перу.

1 февраля 1975 года был назначен председателем Совета министров и министром обороны Перу.

В стране всё больше ухудшалось экономическое положение, и военные, воспользовавшись болезнью Веласко Альварадо, организовали бескровный государственный переворот 29 августа 1975 года после которого Франсиско Моралес Бермудес стал президентом Перу. В коммюнике вооружённых сил указывалось, что «изменения на посту главы государства не подразумевают изменений в генеральном политическом курсе перуанской революции».

Президентство

Выступая 5 сентября по национальному радио и телевидению, Моралес Бермудес заявил, что смена государственного руководства означает начало второго этапа развития перуанской революции, когда будут углубляться и расширяться социально-экономические преобразования. В области внешней политики новое руководство, по его словам, «будет проводить антиимпериалистический курс, направленный на достижение полной экономической и политической независимости Перу».

После правления Веласко Альварадо Перу оказалось в сложной экономической и социальной ситуации. Правительство Моралеса Бермудеса приняло новый курс реформ, свернув с социалистического курса, принятого при прежней администрации и сделав упор на поощрение частных инвестиций в промышленность и торговлю.

В августе 1977 года был опубликован закон, разре­шавший создание в стране банков с участием транснационального капитала; под да­влением монополий правительство согласилось выплатить компенсацию за экспро­приированную в 1975 года собственность филиала нефтяной компании «Gulf Oil», по­высило с 14 до 20% долю прибыли, которую иностранным вкладчикам разрешено было переводить из Перу. Возникла «модернизированная» зависимость от ино­странного капитала: государство превращалось в его главного партнера, а перуан­ские предпринимательские круги — во второстепенного участника.

Закон, принятый в мае 1978 года, предоставил предпринимателям широкие воз­можности увольнения неугодных рабочих и профсоюзных деятелей. Новый закон о печати, утверждённый в июле 1978 года, свёл на нет идею о передаче в руки об­щественных организаций средств информации. Термин «социализм» был полностью исключен из употребления. К тому же 5 июня 1981 года в авиационной катастрофе погиб фактический лидер левонастроенных военных, командующий сухопутными силами Ойос Рубио.

В 1980 году Бермудес принял решение организовать свободные выборы. Прошли длительные переговоры с рядом политических партий (АПРА, Народное действие, народно-христианская и коммунистическая), после чего 4 октября 1977 года состоялись выборы представителей в Учредительное собрание, которое приняло новую Конституцию Перу 1979 года, заменившую конституцию 1933 года.

В 1980 году прошли президентские выборы, на которых победил свергнутый в 1968 году Белаунде Терри.

После президентства

После отставки ушёл из политики и допускал редкие высказывания исключительно по ситуации в армии.

В 1985 году предпринял попытку вернуться во власть и выставил свою кандидатуру на президентских выборах, но потерпел неудачу набрав менее одного процента голосов.

В настоящее время разыскивается итальянскими властями из-за предполагаемого исчезновения 25 итальянских граждан в рамках операции «Кондор» в 1970 годах.

Дополнительная информация

Его дед, генерал Ремихио Моралес Бермудес, был президентом Перу в 1890-1894 годах.
Его отец, также генерал, был убит за свои политические взгляды сторонниками левой партии АПРА.

Ссылки

• [biography.yourdictionary.com/francisco-morales-bermudez-cerruti Биография  (исп.)]
• Diccionario Enciclopédico del Perú, Lima, 2011.

Отрывок, характеризующий Моралес Бермудес, Франсиско

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.