Рабулеи
| Рабулеи лат. Rabuleii | |
| Подданство | |
|---|---|
| Гражданская деятельность |
децимвир, народный трибун |
| Военная деятельность |
полководец |
Рабулеи (лат. Rabuleii, gens Rabuleia) — древний римский род, очевидно, имевший и патрицианскую, и плебейскую ветви. Деятельность известных представителей рода относится к эпохе ранней республики.
Патрицианские и плебейские Рабулеи
Римские авторы упоминают только о двух Рабулеях, деятельность которых относится к первой половине V века до н. э., причем об одном из них говорится как о народном трибуне[1] (что говорит о его плебейском происхождении), о другом же и Тит Ливий, и Дионисий Галикарнасский говорят как о представителе патрициев[2][3].
Родовые имена
Известно только два представителя рода, носивших имена Гай (лат. Gaius) и Маний (лат. Manius).
Представители рода
- Гай Рабулей — народный трибун в 486 до н.э.[1]
- Маний Рабулей — децимвир 450 до н.э.[4], полководец во время войны с сабинянами[5].
Напишите отзыв о статье "Рабулеи"
Примечания
- ↑ 1 2 Дионисий Галикарнасский. Римские древности, Книга VIII, глава LXXII.
- ↑ Тит Ливий. История от основания города, IV, 3.
- ↑ Дионисий Галикарнасский. Римские древности, Книга X, глава LVIII.
- ↑ Тит Ливий. История от основания города, III, 35.
- ↑ Тит Ливий. История от основания города, III, 41.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Рабулеи
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
