Ранульф де Блондевиль, 6-й граф Честер

Ранульф де Блондевиль англ. Ranulf de Blondeville<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Печать Ранульфа де Блондевиля</td></tr>
4/6-й граф Честер
30 июня 1181 — 28 октября 1232
Регент:	Генрих II Плантагенет  (1181 — 1187)
Предшественник:	Гуго де Кевильок
Преемник:	Джон Шотландский
виконт д’Авранш
30 июня 1181 — 1204
Регент:	Генрих II Плантагенет  (1181 — 1187)
Предшественник:	Гуго де Кевильок
Преемник:	конфискован королём Франции
виконт дю Бессин (Байё)
30 июня 1181 — 1204
Регент:	Генрих II Плантагенет  (1181 — 1187)
Предшественник:	Гуго де Кевильок
Преемник:	конфискован королём Франции
граф Ричмонд
1189 — 1199
Соправитель:	Констанция Бретонская  (1189 — 1199)
Предшественник:	Жоффруа II Плантагенет
Преемник:	Ги де Туар
По праву жены
герцог Бретани
1189 — 1199
Соправитель:	Констанция Бретонская  (1189 — 1199)
Предшественник:	Жоффруа II Плантагенет
Преемник:	Ги де Туар
По праву жены
1-й граф Линкольн
1217 — 28 октября 1232
Предшественник:	новая креация
Преемник:	Хафиза Честерская
Рождение:	1170(1170)
Смерть:	28 октября 1232(1232-10-28) Уоллингфорд
Место погребения:	3 ноября 1232, аббатство Святого Вербурга, Честер
Род:	династия виконтов Байё
Отец:	Гуго де Кевильок
Мать:	Бертрада де Монфор
Супруга:	1-я: Констанция Бретонская 2-я: Клеменция де Фужер

Ранульф (III) де Блондевиль (Бландевиль) (англ. Ranulf de Blondeville (Blundevill); 1170 — 18 октября 1232) — англо-нормандский аристократ, 4/6-й граф Честер, виконт д’Авранш и виконт де Байё с 1181 года, граф Ричмонд и герцог Бретани (по праву жены) в 1189—1199 годах, 1-й граф Линкольн с 1217 года, сын Гуго де Кевильока, 3/5-го графа Честера, и Бертрады де Монфор.

Биография

Молодые годы

Ранульф был единственным выжившим сыном Гуго де Кевильока, 3/5-го графа Честера. Согласно Честерским анналам, родился он в 1170 году. Хотя это поздний источник, созданный в 1265 году, однако он достаточно надёжен в отображении событий, связанных с графским домом. Кроме того, этот год хорошо соотносится с другими зафиксированными датами: годом рождения Гуго де Кевильока (1147), годом брака Гуго (1169), годом рождения его второго ребёнка, Маргариты (1171). Мать Ранульфа, Бертрада де Монфор (ок. 1155—1227), дочери Симона III де Монфора, хотя ранее считалось, что она дочь Симона (IV) де Монфора, второго из сыновей Симона III. Ранее считалось, что прозвище «де Блондевиль» (фр. de Blundeville), под которым известен Ранульф, связано с его местом рождения — Озуэстри в Шропшире (Уэльс). Однако, согласно опубликованным в 1171 году исследованиям Б. Харриса, это прозвище впервые появилось только в конце XIV века в анналах аббатства Дьелакр, а с Озуэстри оно связано только с XVI века. Таким образом, место рождения Ранульфа неизвестно.

О молодых годах Ранульфа известно мало. Его няня, Вимарк, происходила из местного рода. Около 1177—1181 годов упоминается, что его учителем был Александр.

30 июня 1181 года умер Гуго де Кевильок, после чего Ранульф унаследовал его владения и титулы. Поскольку он был несовершеннолетним, то король Генрих II Плантагенет лично взял молодого наследника под опеку.

Герцог Бретани

Совершеннолетним Ранульф был объявлен в 1187 году. Такое раннее признание самостоятельности юного графа Честера, вероятно, было связано с амбициозными планами короля по его поводу. Вскоре Генрих II женил Ранульфа на герцогине Констанции Бретонской, дочери и наследнице герцога Конана IV Бретонского, вдове королевского сына Жоффруа (Джеффри), управлявшей герцогством от имени Артура, посмертного сына от брака с Жоффруа. Честерские анналы сообщают, что Ранульф был посвящён Генрихом II в рыцари 1 января 1189 года, а 3 февраля женился на Констанции, однако здесь текст перепутан, вероятнее оба события произошли в 1188 году. Таким образом, юный граф оказался в авангарде континентальной политики Плантагенетов, нацеленной на противостояние французам в их попытках захватить Бретань. Кроме этого, Ранульфу были переданы английские владения с титулом графа Ричмонда, права на которые имела Констанция. Возможно, что к 1190 году он отпраздновал свой новый статус, для него была сделана вторая печать, которая была создана на основе печатей предыдущих герцогов Бретонских. В актах Ранульф использовал титулы герцога Бретонского и графа Ричмонда, хотя и не всегда последовательно.

В 1189—1194 годах политический вес Ранульфа не соответствовал потенциальной важности его положения, он практически не участвовал в событиях в Нормандии и Бретани, а также, несмотря на поздние легенды, не сопровождал короля Англии Ричарда I в Третьем крестовом походе. Кроме того, он избегал споров за власть между сторонниками Ричарда I и его брата, принца Джона. Большинство актов, которые Ранульф подписал в это время, относятся к Честеру, вероятно он пытался упрочить власть в своих родовых владениях после длительного периода малолетства.

В 1194 году Ранульф участвовал в захвате Ноттингемского замка для недавно вернувшегося из плена Ричарда I, а затем принял участие в королевской коронации, во время которой нёс церемониальный меч. К сентябрю 1194 года Ранульф присоединился к английскому королю во Франции. Судя по подписанным графом Честером в это время актам, большую часть времени он проводил в Нормандии.

В 1198 году Ричард I утвердил за Ранульфом баронство Болингброк в Линкольншире, на которое он претендовал после смерти своего родственника Уильяма III де Румара. Однако это был локальный успех. Констанция Бретонская, жена Ранульфа, с 1189 года управляла Бретонским герцогством самостоятельно. Влияние графа Честера на неё было мало. В 1196 году он заключил жену в замок Сен-Жак-де-Беврон на границе Нормандии, однако это вызвало восстание бретонцев, а Артур, пасынок Ранульфа, бежал ко двору короля Франции Филиппа II Августа. Ричард I, возможно, поддержал Ранульфа, вторгшись в Бретань, однако успехов в попытке получить власть над женой и её владениями граф Честер не добился.

Правление Иоанна Безземельного

В 1199 году умер Ричард I. Наследником его должен был стать его племянник, Артур Бретонский, пасынок Ранульфа, однако престол захватил младший брат Ричарда, Иоанн Безземельный. Не видя для себя никаких преимуществ в поддержке притязаний Артура, Ранульф перешёл на сторону Иоанна. Констанция Бретонская, в ответ на это, развелась с ним, выйдя замуж за Ги де Туара. Ранульф принял этот развод и в 1200 году женился на бретонке Клеменции де Фужер, вдове Алена де Витре. Этот новый бретонский брак, вероятно, преследовал те же цели, что и первый, хотя и более скромным образом: поддержать положение Ранульфа в западной Нормандии, где он был виконтом Бессина и Авранша, позволяя оказывать влияние на нормандско-бретонское пограничье. Брак с Клеменцией принёс ему ряд несколько владений в Англии и Нормандии. Однако в результате развода Ранульф лишился Ричмонда, который перешёл после смерти Констанции в 1201 году к Ги де Туару, а после того как тот отступился от Иоанна Безземельного — к Роберту де Бомону, графу Лестеру.

В 1204 году Нормандия была завоёвана королём Франции Филиппом II Августом. В результате этого Ранульф потерял все нормандские владения. При этом, в первые годы правления короля Иоанна Ранульф не получил в Англии какой-то существенной компенсации за свои потери. Ряд историков считают, что причиной этого были достаточно напряжённые отношения Ранульфа с королём. Точно известно о двух эпизодах, когда король потребовал от Ранульфа сдачи замков и земель для доказательства лояльности: в 1203 году в Нормандии после отступничества от Иоанна Фужеров, родичей жены Ранульфа, а в декабре 12014 года — в Англии, когда Ранульф находился в союзе с королём Поуиса Гвенвинвин, с которым враждовал Иоанн. В обоих случаях графу Честеру удалось доказать свою лояльность, после чего санкции против него были отменены.

Подписи Ранульфа на разных актах показывают, что он часто исполнял служебные обязанности при короле, особенно в Нормандии в начале 1204 года. Ранульф понёс тяжёлые потери в Нормандии; хотя нет никаких доказательств того, что он был на грани восстания, король решил дальше не подвергать его лояльность испытанию: в марте 1205 года Иоанн Безземельный передал графу Честеру большинство Ричмондских владений в Йоркшире, ранее принадлежавших недавно умершему графу Лестеру, а также освободил его от уплаты ряда долгов.

Брак и дети

1-я жена: с 3 февраля 1188 года (развод 1199 год) Констанция Бретонская (ок. 1161 — 3/4 сентября 1201), герцогиня Бретани и графиня Ричмонд с 1171, дочь герцога Конана IV Бретонского и Маргариты Шотландской, вдова Жоффруа (Джеффри) II Плантагенета (23 сентября 1158 — 19 августа 1186), английского принца, герцога Бретани. Детей от этого брака не было. После развода Констанция вышла замуж в третий раз, её мужем стал Ги де Туар (ум. 23 апреля 1213).

2-я жена: с 7 октября 1200 года Клеменция де Фужер (ум. 1252, после 25 декабря), дочь Гильома де Фужера и Агаты дю Омме, вдова Алена де Витре. Согласно «Europäische Stammtafeln», у Ранульфа была дочь, которая могла родится только от второго брака с Клеменцией:

• Маргарита (ум. ок. 1220); муж: Жоффруа I (ум. 15 сентября 1221), виконт де Роган с 1205

Литература

• Round John Horace. Blundevill, Randulph de // Dictionary of National Biography / Edited by Leslie Stephen. — London: Elder Smith & Co, 1886. — Vol. V. Bicheno – Bottisham. — P. 267—271.
• Eales Richard. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/2716 Ranulf (III) , sixth earl of Chester and first earl of Lincoln (1170–1232)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.

Ссылки

• [www.thepeerage.com/p10680.htm#i106793 Ranulf de Blundeville, 4th Earl of Chester] (англ.). The Peerage. Проверено 5 декабря 2014.
• [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL.htm#HughChesterdied1181 Earls of Chester 1120-1232 (family of Ranulf "le Meschin")] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 5 декабря 2014.

Ранульф де Блондевиль, 6-й граф Честер — предки

Ранульф II дю Бессин (ум. после 1098) виконт Байё               Ранульф (III) дю Бессин ле Мешен (ок. 1070 — 17 или 27 января 1129) 1/3-й граф Честер                       Маргарита д’Авранш (ум. после 1098)                 Ранульф де Жернон (до 1100 — 16 декабря 1153) 2/4-й граф Честер                             Люси (ок. 1079 — 1138)                         Гуго де Кевильок (1147 — 30 июня 1181) 3/5-й граф Честер                                   Генрих I Боклерк (ок. сентября 1068 — 1 декабря 1135) король Англии               Роберт Фиц-Рой (ок. 1090 — 31 октября 1147) 1-й граф Глостер                       Матильда Глостерская (ум. 29 июля 1190)                               Роберт Фиц-Хэмон (ум. май 1107) лорд Глостера и Гламоргана               Мабель Фиц-Роберт (ум. ок. 29 сентября 1157)                         Сибилла де Монтгомери                 Ранульф де Блондевиль 4/6-й граф Честер                                         Симон I де Монфор (ум. 25 сентября ок. 1087) сеньор де Монфор               Амори III (ум. 1137) сеньор де Монфор, граф д’Эврё                       Агнес д’Эврё                 Симон III Лысый (ум. 12/13 марта 1181) граф д’Эврё, сеньор де Монфор                             Ансо I де Гарланд (ум. ок. 1117/1118) граф де Рошфор-ан-Ивелин               Агнес де Гарланд (ок. 1095 — после 1136) наследница Рошфора                       Ne де Монлери наследница Рошфора               Бертрада де Монфор (ок. 1155 — 1227)                                     Матильда (Мод)

Отрывок, характеризующий Ранульф де Блондевиль, 6-й граф Честер

– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.