Роман в девяти письмах

Роман в девяти письмах
Жанр:	юмористический рассказ
Автор:	Фёдор Достоевский
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1845 г.
Дата первой публикации:	1847 г.
Текст произведения в Викитеке

«Рома́н в девяти́ пи́сьмах» — юмористический рассказ Фёдора Достоевского, в 1847 году в первом номере обновлённого журнала Николая Некрасова и Ивана Панаева «Современник».

История создания

Первоначально рассказ «Роман в девяти письмах» предназначался для задуманного Николаем Некрасовым в октябре 1845 года юмористического журнала «Зубоскал». Журнал должен был выходить с декабря 1845 года два раза в месяц под редакцией Николая Некрасова, Дмитрия Григоровича и самого Достоевского. Юмореска была написана Достоевским «в одну ночь» в первой половине ноября, о чём он сообщил своему брату Михаилу в письме от 16 ноября 1845 года. Однако задуманный журнал не состоялся по цензурным причинам, и публикация произведения отложилась на целый год, пока Некрасов и Панаев не приобрели у Петра Плетнёва журнал «Современник».

Рассказ был написан вскоре после «Бедных людей». Тот успех, который выпал на долю первого произведения Достоевского, и споры вокруг него определили форму первого юмористического рассказа писателя. «Романом в письмах» Достоевский хотел опровергнуть сложившееся представление о том, что эта форма исчерпала свои возможности, и доказать, что она имеет широкие рамки и неиспользуемый потенциал, не раскрытый полностью для юмористики. Название юморески имеет аллюзии с литературой 1830—1840-х годов: «Роман в письмах» Николая Некрасова, «Роман в семи письмах» Александра Бестужева-Марлинского, «Роман в двух письмах» Ореста Сомова. Однако в сюжетном плане Достоевский отталкивался от образов гоголевской «Тяжбы» и «Игроков»: в центре рассказа перипетии двух шулеров, чьё сходство подчёркивается схожестью их имён Пётр Иванович и Иван Петрович, которые также восходят к гоголевским именам Иван Иванович и Иван Никифорович, Кифа Мокиевич и Мокий Кифович.

В то же время юмористический рассказ продолжает исследование «физиологии» Петербурга в рамках попыток натуральной школы предоставить читателю социально-важное чтение. Композиция произведения представлена перепиской двух шулеров друг с другом. Письма Петра Ивановича отличает нарочито церемонный, «деликатный» слог. Манера писем Ивана Петровича более грубая и прямолинейная. Но в стремлении перехитрить друг друга ни один из корреспондентов не уступает другому. В конце концов, оба приятеля непостижимым образом оказываются в положении «обманутых обманщиков», поскольку их общий знакомый Евгений Николаевич распорядился судьбами супруг Ивана Петровича и Петра Ивановича по своему усмотрению. На последних страницах рассказа диссонансом к комическому тону предыдущего повествования возникает трагическая фигура жены Ивана Петровича — Татьяны Петровны, некогда доверчивой и чистой девушки-бесприданницы, волею своего обольстителя вынужденной выйти замуж по расчёту за Ивана Петровича: «…а мне доля лютая; Страшно! Ваша воля была. Если бы не тётушка, я бы вам вверилась так. Не смейтесь же ни надо мной, ни над тётушкой».

Критика

Реакция современников была неоднозначной. Сам Фёдор Михайлович в письме к брату Михаилу так описывал эффект от прочитанного рассказа:

«Вечером у Тургенева читался мой роман во всём нашем круге, то есть между 20 челов. По крайней мере и произвёл фурор… Белинский сказал, что он теперь уверен во мне совершенно, ибо я могу браться за совершенно различные элементы… Белинский говорит, что я профанирую себя, помещая статьи в „Зубоскале“».

Однако год спустя, в напечатанном виде, «Роман в девяти письмах» вызвал иную реакцию знаменитого критика: «Достоевского переписка шулеров, к удивлению моему, мне просто не понравилась — насилу дочёл. Это общее впечатление». Совсем иначе оценил произведение критик Аполлон Григорьев в единственном в то время печатном отзыве о юмореске: «Из произведений этой школы <Гоголя> обращает внимание прекрасный рассказ Достоевского — „Роман в девяти письмах“».

Литература

• Г. М. Фридлендер. [rvb.ru/dostoevski/02comm/03.htm Примечания. «Роман в девяти письмах»] // Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в пятнадцати томах. — Л.: Наука, 1989. — Т. 1. Повести и рассказы 1846—1847. — С. 453—454. — 500 000 экз. — ISBN 5-02-027899-8.

Ссылки

• [www.fedordostoevsky.ru/works/lifetime/9/ «Роман в девяти письмах» в проекте «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества»]
• [www.fedordostoevsky.ru/files/pdf/roman9.pdf «Роман в девяти письмах»] Первая прижизненная публикация в журнале «Современник», 1847 г.
• [www.fedordostoevsky.ru/files/pdf/zuboskal.pdf Объявление о журнале «Зубоскал»] Журнал «Отечественные записки», 1845 г., ноябрь. С. 43—48.

Отрывок, характеризующий Роман в девяти письмах

Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…