Алексей Карамазов

Алексей Фёдорович Карамазов
Портрет Алексея Карамазова, созданный Ильёй Глазуновым
Создатель:	Ф. М. Достоевский
Произведения:	Братья Карамазовы
Пол:	мужской
Национальность:	русский
Место рождения:	Скотопригоньевск
Семья:	Отец: Фёдор Павлович Карамазов Братья: Иван, Дмитрий
Род занятий:	послушник
Роль исполняет:	Уильям Шетнер, Андрей Мягков, Дмитрий Черниговский, Александр Голубев

Алексе́й Фёдорович Карама́зов — персонаж романа Фёдора Достоевского «Братья Карамазовы». Сын Фёдора Павловича Карамазова, младший брат Дмитрия и Ивана.

На момент начала событий романа ему двадцать лет. В авторском предисловии Достоевский представляет Алёшу Карамазова как главное действующее лицо. В планировавшемся втором романе Алёша должен был стать главным героем, о чём не раз говорил Достоевский.

История создания персонажа

В предисловии романа «Братья Карамазовы» Достоевский говорит, что «приступает к жизнеописанию младшего из братьев Карамазовых», называя его «деятелем». Однако, в романе действие происходит не вокруг Алёши. Достоевский планировал написать продолжение, в котором именно Алёша становился бы главным действующим лицом, но не успел, так как умер вскоре после написания романа «Братья Карамазовы».

Сохранившиеся заметки писателя к первой книге романа начинаются с четвёртой главы «Третий сын Алёша» и относятся к началу сентября 1878 года. В этих черновых набросках Алёша часто называется Идиотом, что показывает его схожесть в замыслах автора с князем Мышкиным из романа «Идиот». В «Идиоте» писатель отказался от идеи показать, что человек «более действителен» именно в главном герое, непохожем на окружающих, вернувшись к этой мысли в образе Алексея Карамазова. «…Не только чудак „не всегда“ частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…» — пишет Достоевский об Алёше. В печатном варианте писатель решил не вызывать прямых ассоциаций с князем Мышкиным.

В черновиках писателя определяется и характер персонажа. Алёша, по задумке Достоевского, противопоставлялся «желающим беспорядка» юношам, поэтому хоть и принадлежал к «новому поколению», активному и стремящемуся к истине, но отличался отсутствием «фанатизма», который заменяла любовь. Таким образом, в отличие от революционно настроенной молодёжи, сознательно идущей на раннюю гибель, подвиг Алёши должен был состоять в служении людям: «Алеша избрал лишь противоположную всем дорогу, но с тою же жаждой скорого подвига». «Мистик ли? Никогда! Фанатик? Отнюдь!» — пишет Достоевский, настаивая на том, что уйти в монастырь героя побудило человеколюбие.

Внешность

«Статный, краснощекий, со светлым взором, пышущий здоровьем < …> подросток. Он был в то время даже очень красив собою, строен, средневысокого роста, тёмно-рус, с правильным, хотя несколько удлиненным овалом лица, с блестящими тёмно-серыми широко расставленными глазами, весьма задумчивый и по-видимому весьма спокойный».

В событиях романа

В романе Алёша выступает в роли слушателя. Все остальные персонажи: Дмитрий, Иван, Грушенька, Катерина, Лиза, Снегирёв, Красоткин, Ракитин, — на протяжении всего романа по очереди изливают ему свою душу. Таким образом, Алёша по одному «выводит героев на сцену».

Характеристика

Исследователь русской литературы Кэнноскэ Накамура, многие годы занимавшийся изучением творчества Фёдора Михайловича Достоевского, охарактеризовал его как новый для писателя тип персонажа — «деятель». Алёша выступает в романе объектом доверия, помогает остальным персонажам. До Алёши, основным типом героя Достоевского был страдающий человек, который хочет, но не может действовать.

Достоевский говорит об Алёше: «В этой путанице можно было совсем потеряться, а сердце Алёши не могло выносить неизвестности, потому что характер любви его был всегда деятельный. Любить пассивно он не мог; возлюбив, он тотчас же принимался и помогать».

Образ «деятеля» противопоставляется всем предыдущим образам «мечтателя» в творчестве писателя. Алёша умеет любить людей, отвечать на их доверие, проникнуться страданием других. Накамура замечает, что создание подобного «здорового» образа наверняка было мучительно непростым для Достоевского, привыкшего к ненормальной психологии своих героев, поэтому в Алёше видна некоторая неестественность. Однако, этот образ является мечтой писателя, поэтому он появляется в романе.

Бунт Ивана

В главе «Бунт» Алёша является идейным единомышленником Достоевского. Младший Карамазов не согласился «основать здание» на «слезках ребёнка» и одновременно напоминает атеисту Ивану о боге, о том, что в мире есть существо, которое может и имеет право простить всё.

Прототип

Так как Алексей является главным героем романа, то по мнению филолога Моисея Альтмана, смысл фамилии «Карамазов» скрыт именно в его образе. Один из теоретиков черносотенного движения Константин Головин, а позже советский литературовед Леонид Гроссман писали о предполагаемой «не столь миролюбивой» роли персонажа, намекая на Дмитрия Каракозова, покушавшегося на императора Александра II. Поэт и историк литературы Пётр Вейнберг отмечал, что это покушение произвело на Достоевского сильное впечатление. По словам Алексея Суворина, писатель планировал после монастыря сделать Алёшу революционером, которого бы казнили за политическое преступление. Тем самым он повторил бы судьбу Каракозова.

По поводу происхождения имени было озвучено несколько вариантов. Так, Дмитрий Каракозов конспиративно был известен как Алексей Петров. С другой стороны, Леонид Гроссман отметил, что литературным прототипом Алёши мог стать инок Алексей, герой романа Жорж Санд «Спиридон». Владимир Поссе предположил, что прототипом Алёши также мог послужить митрополит Алексей Храповицкий в молодости, поскольку писатель подолгу общался ним. Кроме того, по мнению филолога Моисея Альтмана, имя героя могло быть взято от «Алексея, божьего человека» из «Жития святых», так как Достоевский планировал писать книгу соответствующего направления, а самого персонажа подобным образом несколько раз называют окружающие.

Алёша в экранизациях

• 1958 — Уильям Шетнер в фильме «Братья Карамазовы»
• 1968 — Андрей Мягков в фильме «Братья Карамазовы»
• 1990 — Дмитрий Черниговский в фильме «Мальчики»
• 2009 — Александр Голубев в многосерийном фильме «Братья Карамазовы»

Литература

• Альтман М. С. Достоевский. По вехам имен. — Саратов: Издательство Саратовского университета, 1975. — 280 с.
• Кийко, Е. И. Примечания. §3 // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах / под ред. Г. М. Фридлендера. — Ленинград: Наука, 1976. — Т. 15. — С. 411-447. — 624 с. — 200 000 экз.
• Кийко, Е. И. Достоевский и Гюго (Из истории создания «Братьев Карамазовых») // Достоевский. Материалы и исследования / под ред. Г. М. Фридлендера. — Ленинград: Наука, 1978. — Т. 3. — С. 166-172. — 296 с. — 27 200 экз.
• Медведев, А. А. [www.academia.edu/12095954/Медведев_А.А._Картина_А._Карраччи_Christuskopf_и_положительно_прекрасный_человек_в_творчестве_Ф.М._Достоевского_Вл._Соловьев_как_прототип_Алеши_Карамазова_Соловьёвские_исследования._2015._Вып._1_45_._С._30-42 Картина А. Карраччи «Christuskopf» и «положительно прекрасный человек» в творчестве Ф. М. Достоевского (Вл. Соловьев как прототип Алеши Карамазова)] // Соловьёвские исследования. — 2015. — Вып. 1(45). — С. 30-42.
• Накамура, К. Словарь персонажей произведений Ф. М. Достоевского. — Санкт-Петербург: Гиперион, 2011. — 400 с. — ISBN 978-5-89332-178-4.

Отрывок, характеризующий Алексей Карамазов

– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.