Речь Достоевского о Пушкине
| Название |
Речь о Пушкине |
|---|---|
| Дата | |
| Автор | |
| Место | |
| Характеристика | |
| Язык |
русский |
| Публикация |
Дневник писателя. 1880 |
| В Викитеке | |
Ре́чь Достое́вского о Пу́шкине — речь, произнесённая Ф. М. Достоевским 8 (20) июня 1880 года на заседании Общества любителей российской словесности и опубликованная 1 августа в «Дневнике писателя».
Хронология
Официальное приглашение принять участие в пушкинских праздниках и произнести речь на публичном заседании Общества любителей российской словесности было отправлено Достоевскому 2 мая. Достоевский интенсивно работал над речью в Старой Руссе, куда он выехал с семьёй в середине мая. Приехал же в Москву 23 мая на открытие памятника Пушкину. Ввиду смерти императрицы Марии Александровны торжества открытия памятника были отложены на 6 июня. С 24 мая по 5 июня Достоевский выступал с речами, встречался с И. С. Аксаковым, Д. В. Григоровичем, И. С. Тургеневым, Н. Г. Рубинштейном, А. Н. Майковым и др., познакомился с дочерью Пушкина Н. А. Меренберг, племянниками поэта А. А. Пушкиным и Л. Н. Павлищевым.
6 июня состоялось открытие памятника Пушкину, в котором принял участие Достоевский, а вечером на празднике в Благородном собрании он читал сцену Пимена из трагедии Пушкина «Борис Годунов». Первое заседание Общества любителей российской словесности состоялось на следующий день, после которого, за обедом, Достоевский произнёс краткое слово. На втором же публичном заседании Общества любителей российской словесности, состоявшемся 8 июня, Достоевский произнёс свою знаменитую речь о Пушкине. В ней писатель, в частности, сказал:
Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа, сказал Гоголь. Прибавлю от себя: и пророческое… И никогда ещё ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин… Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унёс с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем.
1 августа вышел из печати «Дневник писателя», где Речь о Пушкине была опубликована вместе с предисловием и дополнениями[1][2].
Реакция
Речь произвела огромное впечатление. «Вы сказали речь, — обратился Аксаков к Достоевскому, — после которой И. С. Тургенев, представитель западников, и я, которого считают представителем славянофилов, одинаково должны выразить вам величайшее сочувствие и благодарность». «Я считаю, — обратился Аксаков с кафедры, — речь Фёдора Михайловича Достоевского событием в нашей литературе. Вчера ещё можно было толковать о том, великий ли всемирный поэт Пушкин, или нет; сегодня этот вопрос упразднён; истинное значение Пушкина показано, и нечего больше толковать!»[3]. Общество любителей российской словесности единогласно избрало Достоевского своим почётным членом. Достоевский был увенчан огромным лавровым венком. Ночью Достоевский поехал к памятнику Пушкину и положил к его подножию свой венок.
Широкое распространение получила фраза, которой писатель истолковал смысл поэмы Пушкина «Цыганы»:
«Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве», вот это решение по народной правде и народному разуму.
Напишите отзыв о статье "Речь Достоевского о Пушкине"
Примечания
- ↑ Речь Достоевского о Пушкине
- ↑ [books.google.com/books?id=X1v2OV46a84C&dq=Дневник%20писателя.%201876%20год&as_brr=1&hl=ru&pg=PA304#v=onepage&q=&f=false Полное собрание сочинений. Том 1]. — Тип. А.С. Суворина, 1883. — P. 304.
- ↑ [books.google.com/books?id=X1v2OV46a84C&dq=Дневник%20писателя.%201876%20год&as_brr=1&hl=ru&pg=PA304#v=onepage&q=&f=false Полное собрание сочинений Том 1.]. — Тип. А.С. Суворина, 1883. — P. 311.
Отрывок, характеризующий Речь Достоевского о Пушкине
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».
Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
