Стрелковое оружие гражданской войны в Испании
Поделись знанием:
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
(перенаправлено с «Стрелковое оружие Гражданской войны в Испании»)
Во время Гражданской войны в Испании противоборствующие стороны использовали весьма разнообразный стрелковый арсенал. Место находилось как для новейших на тот момент пистолет-пулемётов (например Star SI-35), так и для архаичных игольчатых ружей (винтовка Шасспо). Для многих образцов факт боевого применения является предположительным, о других известно что они применялись, но неизвестно когда и где именно, в каких количествах и с какими результатами.
Содержание
Пистолеты и револьверы
Револьверы
-
Испания — револьвер Орбеа образца 1884 года (Orbea М1884). Испанская копия разламывающихся револьверов Смит-Вессона, калибр 11 мм. - Испания — револьвер Бейстегуи образца 1909 года (Beistegui M1909). Подражание Смит-Вессонам с откидным барабаном, калибр 9 мм (.38 Long или 38 Special).
-
Франция — револьвер Лебель образца 1892 года (revolver mle 1892 8 mm). Калибр 8 мм. -
СССР
Бельгия — револьвер Наган образца 1895 года. Калибр 7,62 мм.
Пистолеты
- Испания — Астра 400 (Astra 400) образца 1921 года. Калибр 9 мм Ларго, штатный образец испанской армии.
- Испания — Астра 300 (Astra 300) Калибры 9×17 мм, 7,65 мм. Уменьшенная версия предыдущей модели, штатный образец испанских ВМС.
- Испания — Кампо-Гиро образца 1913/16 года (Campo Giro modelo 1913/16) . Калибр 9 мм Ларго.
- Испания — Стар образца 1920/21/22 года. Калибры 9 мм Ларго и 7,65 мм, штатное оружие Гражданской гвардии. Базируется на конструкции Кольта М1911.
- Испания — Стар образца 1919 года. Калибры 6,35, 7,65 и 9×17 мм. Имел прозвище «Профсоюзный» (sindicalista), так как часто использовался членами CNT.
- Испания — Хо-Ло-Ар (JO-LO-AR). Калибр 9 мм Ларго, базируется на конструкции пистолетов Штайр 1909.
- Испания — Garate, тип Руби, калибр 7,65 мм. Немного увеличенный Браунинг 1906.
- Испания — Llama VII, калибры 9 мм Ларго и .45 АКП. Базируется на конструкции Кольта М1911.
- Испания — Llama VI, калибр 9×17 мм. Базируется на конструкции Кольта М1911, но имеет существенно меньшие размеры.
-
Испания — Isard, калибр 9 мм Ларго. Базируется на конструкции Кольта М1911, производился во время войны в Барселоне. Выпущено около 200 единиц[1].
- СССР — Пистолет образца 1933 года (ТТ-33). Калибр 7,62 мм.
-
Германская империя — Люгер П08, калибр 9 мм. -
Веймарская республика — Вальтер ПП и ППК, калибры 7,65 и 9 мм. Патрон 7,65×17 мм, 9×17 мм.
-
Третий рейх — Вальтер П38, калибр 9 мм.
-
Австро-Венгрия — Штайр образца 1912 года, калибр 9 мм.
-
Королевство Италия — Беретта образца 1935 года, калибр 7,65 мм. - Королевство Италия — Глизенти образца 1910 года, калибр 9 мм.
- Бельгия — Бергман-Байярд образец 1903/08, калибр 9 мм Ларго.
- Бельгия — Браунинг образец 1900 года (FN Browning M1900), калибр 7,65 мм.
Автоматические пистолеты
- Испания — Астра 900-й серии (900/901/902/903/904), базируется на конструкции Маузер C96, калибр 7,63 мм. Являлся штатным образцом Гражданской и Штурмовой гвардии.
- Испания — Бейстегуи Ройал ММ31. Так же базируется на конструкции Маузер C96, калибр 7,63 мм. Произведено около 10 тысяч единиц.
- Испания — Бейстегуи Ройал ММ34. Вариант предыдущей конструкции. Около 800 единиц.
- Испания — Стар образец 1932 года, калибр 9 мм. Мог использоваться республиканцами на северном фронте.
Пистолет-пулемёты
- Испания — Стар SI-35, был принят на вооружение испанской армии, калибр 9 мм Ларго.
- Испания — Стар RU-35, калибр 9 мм Ларго.
- Испания — Goliat MX-1935, калибр 9 мм Ларго.
- Испания — Naranjero (Наранхеро) образец 1938 года. Калибр 9 мм Ларго, испанская копия немецкого Бергманн МП28. Республиканцы располагали 2 тысячами экземпляров[2].
- Испания — Labora-Fontbernat, калибр 9 мм Ларго.
- Германская империя — Бергманн МП18, калибр 9 мм Люгер. Республиканцы получили 167 экземпляров[2].
- Веймарская республика — Бергманн МП28, калибры 9 и 7,65 мм.
- Третий рейх — Бергманн МП34, калибр 9 мм Люгер.
- Третий рейх — ERMA EMP-35, калибр 9 мм Люгер. Республиканцы имели 3 250 экземпляров[2].
-
Эстония — Таллин-Арсенал, калибр 9×20 мм Браунинг. Эстонская версия МП18, республиканцы получили около 500 единиц[3].
-
Швейцария — SIG образец 1920 года, калибр 7,65. Швейцарская версия МП18. -
Финляндия — Суоми КП/-31, калибр 9 мм Люгер.
Винтовки и карабины
- Испания — винтовка Тигр (Tigre)[4] — испанская копия Винчестера Модель 1892. Калибр .44-40 Winchester, производился до 1938 года.
- Испания — карабин Дестройер, образца 1921 года[4](carabina Destroyer modelo 1921). Продольно-скользящий затвор, использовал пистолетные патроны 9×23 мм Ларго. Состоял на вооружении Гражданской гвардии и тюремной службы.
- Испания — винтовка Маузера образца 1893 года[4]. Калибр 7 мм, патрон 7×57 мм, штатный образец испанской армии.
- Испания — карабин Маузера образца 1895 года[4]. Калибр 7×57 мм, штатный образец испанской армии
- Испания — укороченная винтовка Маузера образца 1916 года[4]. Калибр 7×57 мм, штатный образец испанской армии.
- Королевство Италия — винтовка Веттерли образца 1870. Однозарядная, калибр 10,4×47 мм R. По некоторым данным[4], республиканцы получили около 13 000 единиц винтовок Веттерли (вероятно в это число вошли также Веттерли-Витали).
- Королевство Италия — винтовка Веттерли — Витали образца 1870/87. Магазинная, калибр 10,4×47 мм R.
- Королевство Италия — винтовка Манлихера — Каркано образца 1891 года. Калибр 6,5×52 мм.
- Королевство Италия — укороченная винтовка и карабин Манлихера — Каркано образца 1891/24 года. Калибр 6,5×52 мм.
-
Португалия — винтовка Маузера — Фергуиеро образца 1904 года. Возможно использовалась франкистами, калибр 6,5×58 мм.
-
Российская империя — винтовка Бердана № 1 и винтовка Бердана № 2. Калибр 10,75×58 мм R. - Российская империя — винтовка Мосина образца 1891 года. Калибр 7,62×54 мм R.
- СССР — винтовка Мосина образца 1891/30 года. Калибр 7,62×54 мм R.
- СССР — карабин Мосина образца 1938 года. Калибр 7,62×54 мм R.
- Российская империя
Польша — карабин образца 1891/98/25 года (wz. 91/98/25). Калибр 7,92х57 мм. Польская переделка винтовки Мосина под немецкий патрон.
- Польша — карабин Маузера образца 1929 года (Mauser Karabinek wz. 29 Radom). Калибр 7,92×57 мм. Республиканцами получено 15 100 единиц[4].
-
Чехословакия — винтовка образца 1924 года (Puška vz. 24). Калибр 7,92×57 мм. Чехословацкий вариант Mauser 98, республиканцами получено 50 000 единиц[4].
- Германская империя — винтовка образца 1888 года[4]. Калибр 7,92×57 мм.
- Германская империя — винтовка образца 1888/97 года[4]. Калибр 7,92×57 мм.
- Германская империя — винтовка Маузера образца 1898 года (Mauser 98)[4]. Калибр 7,92×57 мм.
- Германская империя — карабин Маузера образца 1898 года (Mauser 98AZ). Калибр 7,92×57 мм, республиканцам поставлено 2 000 единиц[4].
- Германская империя/
Аргентина — винтовка, укороченная винтовка и карабин Маузера образца 1891 года. Калибр 7,65×53 мм. Производились в Германии для Аргентины.
- Германская империя
Османская империя — винтовка и укороченная винтовка Маузера образца 1890 года. Калибр 7,92×57 мм. Производились в Германии для Турции.
- Третий рейх — винтовка Маузера 98к. Калибр 7,92×57 мм.
- Бельгия — винтовка Маузера образца 1889 года. Калибр 7,65×53 мм.
- Бельгия — винтовка Маузера образца 1889/16 года. Калибр 7,92×57 мм.
-
Чили — винтовка Маузера образца 1895 года. Калибр 7×57 мм. Соответствовала испанским Маузерам 1893 года. - Чили — винтовка Маузера образца 1912 года. Калибр 7×57 мм.
-
Мексика — винтовка и карабин Маузера образца 1895, 1901 и 1910 года. Калибр 7×57 мм. Республиканцами получено 20 000 единиц непосредственно из Мексики.
-
Парагвай — винтовка и карабин Маузера образца 1897/1907/1927 года. Калибр 7,92×57 мм.
-
Королевство Румыния — винтовка Манлихера образца 1892 и 1893 года. Калибр 6,5×53 мм.
-
Нидерланды — винтовка Манлихера образца 1895 года. Калибр 6,5×54 мм R.
- Австро-Венгрия — винтовка Манлихера образца 1888/90 года. Калибр 8×50 мм R.
- Австро-Венгрия — карабин Манлихера образца 1890 года. Калибр 8×50 мм R.
- Австро-Венгрия — винтовка и карабин Манлихера образца 1895 года (Mannlicher Modell 1895). Калибр 8×50 мм R.
-
Австрия — винтовка Манлихера образца 1895/24. Калибр 7,92×57 мм. Винтовок и карабинов Манлихера всех модификаций республиканцами получено 27 000 единиц[4].
- Франция — винтовка Шасспо образца 1866 года (Fusil modèle 1866). Калибр 11×59 мм R, игольчатая, однозарядная.
- Франция — длинная и короткая винтовки Гра образца 1874/80 года (Fusil Gras mle 1874). Калибр 11×59 мм R, однозарядные.
- Франция — винтовка Гра — Кропачека образца 1874/78 года. Калибр 11×59 мм R, подствольный магазин.
- Франция — винтовка Гра — Кропачека образца 1884 года. Калибр 11×59 мм R, подствольный магазин. Винтовок и карабинов Гра всех модификаций республиканцами получено 10 000 единиц[4].
- Франция — винтовка Кропачека образца 1885 года (Fusil d’Infanterie Mle 1885). Калибр 11×59 мм R, подствольный магазин. Республиканцами получено 1700 единиц[4].
- Франция — винтовка Лебель образца 1886/1893 года. Калибр 8×50 мм R.
- Франция — карабин Лебель образца 1892 года. Калибр 8×50 мм R.
- Франция — винтовка Лебель образца 1916 года. Калибр 8×50 мм R. Винтовок и карабинов Лебель всех модификаций республиканцами получено 10 900 единиц[4].
- Франция — карабин Бертье образца 1890 года. Калибр 8×50 мм R.
- Франция — короткая винтовка Бертье образца 1892 года. Калибр 8×50 мм R.
- Франция — винтовка Бертье образца 1907/15 года. Калибр 8×50 мм R.
- Франция — винтовка и короткая винтовка Бертье образца 1916 года. Калибр 8×50 мм R. Винтовок и карабинов Бертье всех модификаций республиканцами получено 37 400 единиц[4].
-
США — винтовка Спрингфилд образца 1903 года (United States Rifle, Caliber .30, Model 1903). Калибр 7,62x63 мм (.30-06 Springfield). -
США — винтовка Энфилд образца 1917 года (United States Rifle, cal .30, Model of 1917). Калибр 7,62×63 мм (.30-06 Springfield). Возможно, составляли часть из полученных республиканцами 27 000 винтовок калибра .303 British[4] (см.ниже). - США — карабин Кольт Лайтнинг (Colt Lightning Carbine). Калибр 11×33 мм R (.44-40 Winchester), помповая перезарядка. Предположительно имелись у республиканцев[4].
-
США — винтовка Ремингтон образца 1871 года. Калибр 11×57 мм R (.43 Spanish), качающийся затвор. -
США — винтовка Ремингтон образца 1871/89 года.
-
США Российская империя — винтовка Винчестера образца 1895 года. Калибр 7,62×54 мм R, производились в США для России. Республиканцами получено 9 000 единиц[4].
-
Великобритания — винтовки Ли-Метфорд Mк I*/II образца 1888 и 1892 года. Калибр 7,7×56 мм R (.303 British).
- Великобритания — карабин Ли-Метфорд образца 1894 года. Калибр 7,7×56 мм R (.303 British).
- Великобритания — винтовка Ли-Энфилд образца 1895 года. Калибр 7,7×56 мм R (.303 British).
- Великобритания — винтовка Ли-Энфилд СМЛЕ Mк I образца 1902 года. Калибр 7,7×56 мм R (.303 British).
- Великобритания — винтовка Энфилд образца 1914 года (Rifle, .303 Pattern 1914). Калибр 7,7×56 мм R (.303 British).
-
Канада — винтовка Росса Mк III образца 1910 года. Калибр 7,7×56 мм R (.303 British). Всего республиканцами получено 27 000 единиц винтовок под патрон .303 British, вероятно всех описанных выше моделей, а также, возможно, в это число входило какое-то количество американских М1917[4] (см.выше).
- Швейцария — винтовка и карабин Шмидта-Рубина образца 1889/96 года. Калибр 7,59×53 мм.
- Швейцария — винтовка и карабин Шмидта-Рубина образца 1911 года (Infanteriegewehr Modell 1911). Калибр 7,5×55 мм.
-
Японская империя — винтовка и карабин Арисака образца 1897 года (Тип 30). Калибры 6,5×51 мм SR и 7,92×57 мм. Имелись у республиканцев[4]. - Японская империя — винтовка и карабин Арисака образца 1905 года (Тип 38). Калибры 6,5×51 мм SR и 7,92×57 мм. Имелись у республиканцев[4].
Ручные пулемёты
- Испания — Гочкис образец 1922 года и образец 1925 года (Fusil ametrallador Hotchkiss modelo 1925, calibre 7 mm). Калибр 7х57, состоял на вооружёнии испанской армии. Республиканцы имели 1 200 единиц[2].
- Испания — Астра-Унион образец 1927 года. Калибр 7х57, состоял на вооружёнии испанской армии.
- Испания — SECN образец 1924—25 года. Калибр 7×57 мм, испанская версия пулемёта Бертье.
- Испания — Trapote образец 1932 года. Калибр 7х57, состоял на вооружёнии испанской армии, произведено небольшое количество.
- Франция — пулемёт Шоша, калибр 8×50 мм R. Республиканцам поставлено 400 единиц[5].
- Франция — Гочкис образец 1909 года, калибр 8×50 мм R. Республиканцам поставлено 500 единиц[2].
- Франция — MAC M1924/29, калибр 7,5×54 мм.
- Германская империя — DWM/KGM образец 1908/15 (MG-08/15), калибр 7,92 мм, патрон 7,92×57 мм.
- Великобритания — Льюис Мк 1. Калибр 7,7 мм, патрон .303 British. Республиканцам поставлено 800 единиц[2].
- Великобритания — Виккерс-Бертье образец 1928 года, калибр 7,65 мм. Республиканцам поставлено 233 единицы[2].
- СССР — Максим-Токарев, калибр 7,62 мм, патрон 7,62×54 мм R. Республиканцам поставлено 3 750 единиц[2].
- СССР — Дегтярёв ДП-27, калибр 7,62 мм, патрон 7,62×54 мм R. Республиканцам поставлено 5 146 единиц[2].
- Королевство Италия — Fiat S образец 1922 года, калибр 6,5×52 мм.
- Королевство Италия — Fiat образец 1926 года, калибр 6,5×52 мм.
- Королевство Италия — Breda образец 1926, 1929 и 1930 года, калибр 6,5×52 мм.
- Мексика — Мендоза образец 1914 года, калибр 7×57 мм.
- Польша — Browning wz.1928, калибры 7 мм и 7,92 мм. Польская версия Браунинг M1918. Республиканцам поставлено 473 единицы[2].
- Чехословакия — ZB vz. 26, калибр 7,92 мм.
- Чехословакия — ZB vz. 30, калибр 7,92 мм. ZB vz. 26 и ZB vz.30 в сумме республиканцам поставлено 2 000 единиц[2].
- Швейцария — Штайр-Золотурн МГ30, калибр 7 мм.
Станковые пулемёты
- Испания — Гочкис образец 1907, 1907/09, 1917/12 и 1914 года, калибр 7×57 мм. Состоял на вооружёнии испанской армии.
- США — пулемёт Кольта образец 1915 года, калибр 7×57 мм. Состоял на вооружёнии испанской кавалерии. Помимо образцов имевшихся в армии, республиканцы получили 1 562 единицы из СССР[6].
- Великобритания — пулемёт Максима-Норденфельда образец 1897 года, калибр 7×57 мм.
- Великобритания — пулемёт Виккерс-Максим образец 1905 года, калибр 7×57 мм.
- Великобритания — пулемёт Виккерс-Максим образец 1912 года, калибр 7,69 мм, патрон .303 British.
- Австро-Венгрия — пулемёт Шварцлозе образец 1907 года, калибр 7×57 мм.
- Австро-Венгрия — пулемёт Шварцлозе образец 1907/12 года, калибр 6,5×52 мм.
- Германская империя — DWM/KGM образец 1908 (MG08), калибр 7,92 мм.
- Королевство Италия — Фиат-Ревелли образец 1914 года (Mitragliatrice M1914), калибр 6,5×52 мм.
- Королевство Италия — Фиат образец 1935 года, калибр 8×59 мм.
- Франция — пулемёт Сент-Этьен образец 1907/16 года, калибр 8×50 мм.
- СССР — пулемёт Максим образца 1910 года, 1910/30 года, калибр 7,62×54 мм. Республиканцам поставлено 3 221 единица[6].
- Польша — пулемёт Максим образца 1910/28 года, калибр 7,92 мм. Республиканцам поставлено 1 852 единиц[7].
- Польша — пулемёт образца 1930 года (Браунинг), калибр 7,92 мм. Республиканцам поставлено свыше 1 700 единиц[8].
См. также
Напишите отзыв о статье "Стрелковое оружие гражданской войны в Испании"
Примечания
- ↑ www.catalogacionarmas.com/public/PR-two.pdf
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [www.sbhac.net/Republica/Fuerzas/Armas/Infanteria/Subfusiles/Subfusiles.htm#Subfusiles República — Armas — Infantería — Subfusiles]
- ↑ [en.wikipedia.org/wiki/Arsenal_submachine_gun Arsenal submachine gun]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 [www.sbhac.net/Republica/Fuerzas/Armas/Infanteria/Fusiles/Fusiles.htm Fusiles y mosquetones de la infantería republicana]
- ↑ i2.guns.ru/forums/icons/forum_pictures/002756/2756888.jpg
- ↑ 1 2 [www.sbhac.net/Republica/Fuerzas/Armas/Infanteria/Ametralla/Ametralla.htm República — Armas — Infantería — Ametralladoras]
- ↑ Leszek Erenfeicht: Karabiny maszynowe Maxima, «Wielki Leksykon Uzbrojenia. Wrzesień 1939» Tom 21. ISBN 978-83-7769-569-2. с.26
- ↑ Leszek Erenfeicht: Ckm.wz.1930, «Wielki Leksykon Uzbrojenia. Wrzesień 1939» Tom 2. ISBN 978-83-7769-550-0. с.33
Источники
- Gerald Howson. Arms for Spain. — ISBN 0-312-24177-1
- Artemio Mortera. Las pistolas españolas tipo Mauser.
- Jesús Casariego. Las armas en España.
- José Mario Armero y Manuel González. Armas y pertrechos de la guerra civil española. Ediciones Poniente. Madrid, 1981.
- Michael Alpert. El ejército republicano. Ruedo Ibérico. Páris, 1977.
- John Weeks. Armas de infantería. Editorial San Martín. Madrid, 1974.
Отрывок, характеризующий Стрелковое оружие гражданской войны в Испании
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
