Талмудический иудаизм

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Талмудический иудаизм, также раввинистский иудаизм или раввинизм — основная форма иудаизма с VI века, с периода завершения кодификации Вавилонского Талмуда в качестве наиболее авторитетного толкования Устной Торы. Начал формироваться после разрушения Второго Храма, в условиях когда ритуальные жертвоприношения и многие другие древние еврейские религиозные обряды стали невозможны.

В основе раввинизма лежит вера в то, что Синайское откровение (см. Десять заповедей), наряду с Пятикнижьем Моисея, содержало и его устную интерпретацию или принципы интерпретации, которые передавались из поколения в поколение, пока не были записаны в лаконичной форме в виде Мишны и других сборников барайты (положений устного закона не вошедших в записанную Мишну).

Именно от раввинизма ведут своё происхождение все основные течения современного иудаизма. Несмотря на глубокие различия в подходе к Галахе между ними и на разное отношение к пересмотру решений, принятых авторитетами прошлого, все они основаны на раввинистической традиции и методе анализа. Исторически раввинизм противопоставляется караимизму не признающему авторитет Устной Торы и её принципов интерпретации. Ретроактивно, раввинистическим иудаизмом называют и иудаизм ранних веков Новой эры (до завершения Талмуда), пришедший на смену библейскому иудаизму в новых условиях.

Последователей раввинизма иногда называют раввинистами (раббанистами, раббанитами) от (ивр. ‏רבניים‏‎ 'Раббаним', ед. ч. 'Раббани')

Название «раввинист» в качестве антонима слову «караим» было широко распространено в те времена, когда значительная часть иудеев исповедовало караимизм (IX век — XIII век) и употреблялось как караимами, так и раввинистами (см. например «Кузари»). С закатом караимского иудаизма термин стал употребляться реже, так как почти все иудеи являются раввинистами.

В Караимско-Русско-Польском словаре под редакцией Н. А. Баскакова, А. А. Зайончковского, С. М. Шапшала (1974) — караимский вариант слова 'Раббани' («Раббан») переводится как «еврей», а его производные «Раббанка» как «еврейка» и «Раббанлык» как «иудаизм». Таким образом, исторические антираввинисткие высказывания караимов, имеющие религиозную почву, могут быть истолкованы и как антиеврейские, что отражает мнение составителей словаря о нееврейском происхождении караимов и отличии караимизма от иудаизма.

Ссылки

• [www.slovari.yandex.ru/~книги/Брокгауз%20и%20Ефрон/Раввинизм/] Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
• [in-yaz-book.ru/karaim/karaim-rus-pol-dic.shtml] Караимско-русско-польский словарь Авторы: Н. А. Баскаков, А. Зайончковский, С. Ш. Шапшал,1974,с 450

Отрывок, характеризующий Талмудический иудаизм

К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.