Эстонская Ингерманландия

Историческая область • Восточная Европа

Эстонская Ингерманландия
Другие названия	(эст.) Eesti Ingeri;  (фин.) Viron Inkeri,  (швед.) Estniska Ingermanland
Период	1920 год — настоящее время
Площадь	300 км2
Государства на территории:
Эстония 1920—1940 СССР 1940—1991 Российская Федерация 1991 — наши дни

Эсто́нская Ингерманла́ндия (эст. Eesti Ingeri, фин. Viron Inkeri, швед. Estniska Ingermanland) — историческая и этнокультурная область, расположенная на западе Кингисеппского района Ленинградской области.

История

2 февраля 1920 года в городе Тарту был подписан мирный договор между Эстонской Демократической Республикой и РСФСР. Статья III данного договора установила границу по фактически сложившейся линии фронта:

От Нарвского залива в одной версте южнее Дома рыбаков на д. Ропша, далее по речке Мертвицкая, и р. Россонь до д. Илькино, от д. Илькино в одной версте западнее д. Кейкино, в полуверсте западнее д. Извоз на д. Кобыляки, устье р. Щучка…

В результате чего к Эстонии отошла небольшая территория в западной Ингерманландии, ныне известная как Эстонская Ингерманландия, включающая Ивангород, реку Россонь и три волости с 13 деревнями, где проживало около 2000 человек.

География

Регион представляет собой территорию шириной 15—20 километров, вытянутую с севера на юг вдоль границы с Эстонией по реке Нарва, ограниченную Финским заливом на севере, и Нарвским водохранилищем на юге (до строительства водохранилища (1950—1955) рекой Щучка).

Население

Присоединённые к Эстонии волости на восточном берегу Нарвы (Вяйкюля, Калливере и Кулла), с давних времён населяли народы балтийско-финской группы: ижора, водь и финны-ингерманландцы.

Древнейшим населением этой части Ингерманландии являлись православные ижоры. Предположительно их переселение в эти места произошло около 800 лет назад с берегов Ладожского озера. К 1920 году количество ижоры составляло около 900 человек. Они проживали в деревнях Вяйкюля (ныне Венекюля), Саркюля, а также вдоль государственной границы в деревнях Ванхакюля (ныне Ванакюля) и Ханике.

Предки финнов-ингерманландцев лютеранского вероисповедания переселились в Принаровье около 300 лет назад из окрестностей Выборга, из прихода Сяккиярви-Виролахти. Ингерманландцев насчитывалось около 700 человек. Они проживали в самой большой деревне — Калливиере (ныне Калливере), а также в деревнях Рякяля (сейчас одноимённое урочище), Арсия, Кулла, Раякюля и Алакюля. Деревни Раякюля и Алакюля были построены в лесу на осушенных болотах уже после образования государственной границы. Наряду с ними возникли ещё несколько ингерманландских хуторов, названных: Ууси Арсия (Новая Арсия), Ууси Фётермаа (Новая Фёдоровка) и Ууси Ропсу (Новая Ропша).

Одна деревня в Эстонской Ингерманландии была полностью русской, это деревня Карстала (Коростель), расположенная на берегу реки Россонь, между деревнями Калливере и Вяйкюля. Вторая часть деревни, лежащая на противоположном берегу Россони, называлась Горка. Всего русских в Эстонской Ингерманландии насчитывалось около 200 человек.

Эстонцев в Эстонской Ингерманландии было не больше чем русских, также около 200 человек. Они служили в пограничной страже, школьными учителями и занимались сельским хозяйством.

Представителей православного народа водь в Эстонской Ингерманландии проживало несколько семей.

Всего в Эстонской Ингерманландии в 1920-е годы проживали около 2000 человек.

К 1935 году количество населения и национальный состав поменялись незначительно:

№	Национальность	Кол. чел.	В процентах
1	Ижора	920	49 %
2	Ингерманландцы	594	31,6 %
3	Русские	216	11,5 %
4	Эстонцы	137	7,2 %
5	Водь	14	0,07 %
6	Всего	1881	100 %

В 1943 году в деревнях Эстонской Ингерманландии проживали 1316 человек

№	Название деревни	Население
1	Алакюля	50
2	Ванакюля	161
3	Вяйкюля	263
4	Калливере	293
5	Коростель	79
6	Кулла	80
7	Магербург	39
8	Новая Арсия	36
9	Новая Ропша и Ханике	64
10	Новая Фёдоровка	37
11	Рякяля	56
12	Саркюля	83
13	Смолка	75
14	Всего	1316

Язык

В Эстонской Ингерманландии использовались ижорский, ингерманландский финский, а также стандартные эстонский и финский языки. Языком межнационального и межконфессионального общения в Эстонской Ингерманландии был финский. Языком домашнего общения населения являлся диалект финского языка, называемый россоньским диалектом.

В деревнях Ванакюля, Венекюля и Сааркюля преобладал местный ижорский говор, относящийся к южным говорам нижнелужского диалекта, в Калливере преобладал местный финский говор, близкий к ингерманландским финским говорам Кургальского полуострова. Деревня Коростель была русскоязычной.

В довоенные годы язык и культуру эстонских ингерманландцев приезжали изучать финские исследователи Лаури Кеттунен и Марти Хаавио, эстонский исследователь Юлиус Мягисте. В послевоенные годы исследованием россоньских говоров занимались эстонские исследователи Арво Лаанест и Пауль Аристэ.

Образование

Образование в Эстонской Ингерманландии можно было получить на трёх языках, работали финские, эстонские и русские школы. Как правило, ижорские дети получали образование на эстонском языке..

• KalliviereKoulu1930.jpg

  6-ти классная финская школа в Калливере. Работала с 1926 по 1941 год. Фото 1930-х гг.

• Ingeri Kallivere kool-1933.jpg

  Финская школа в Калливере. 1933 г.

Экономика

Основной доход население Эстонской Ингерманландии получало от земледелия, но также было развито рыболовство и сезонный сбор ягод и грибов. Рынок сбыта сельскохозяйственный продукции находился в Ивангороде и курортном городке Нарва-Йыэсуу.

По данным 1943 года в деревнях Эстонской Ингерманландии имелось обрабатываемых сельхозугодий и скота в личных хозяйствах:

№	Название деревни	Земля, га	Лошади	Коровы	Овцы	Свиньи
1	Ванакюля	61,0	17	47	29	13
2	Вяйкюля	236,2	41	74	25	30
3	Калливере	218,4	43	107	90	29
4	Коростель	53,5	17	34	28	3
5	Кулла	70,4	13	22	24	4
6	Новая Арсия	20,8	4	7	3	3
7	Новая Ропша и Ханике	35,3	8	15	10	1
8	Новая Фёдоровка	24,8	7	14	11	-
9	Рякяля	28,7	7	16	9	5
10	Саркюля	34,1	11	24	8	3
11	Смолка	26,4	4	18	1	4
12	Всего	809,6	172	378	238	95

Транспорт

Единственным общественным транспортом был пароход «Ingerman» (назывался также «Eesti Ingeri»). В летнее время он курсировал по рекам Россонь и Нарва по маршруту: Ванакюля — Нарва-Йыэсуу — Ивангород и обратно.

Сообщение между Нарвой и деревнями Эстонской Ингерманландии осуществлялось также тремя моторными лодками, принадлежащими Элиасу Рейо и его братьям.

Для дачников в 1902 году была открыта регулярная судоходная линия по реке Россонь до Тихого озера и деревни Саркюля.

Лютеранский приход

Kalliviere1.jpg Строящаяся кирха. 1931 г.

Kalliverin kiriko 1931.jpg Кирха в Калливере. 1931 г.

Kalliviere1943.jpg Кирха в Калливере. 1943 г.

Лютеране Эстонской Ингерманландии до 1920 года являлись прихожанами Финской церкви Ингерманландии, прихода Нарвуси с центром в деревне Большое Кузёмкино, но после подписания Тартуского мирного договора граница разделила не только семьи и деревни (например деревню Кулла), но даже отдельные деревенские дома, а кирха оказалась на территории РСФСР в 3 км от государственной границы. Часть жителей Эстонской Ингерманландии могла посещать её, но только до полного закрытия границы с СССР в 1922 году.

До конца 1920-х годов ближайшая действующая кирха находилась в Нарве (финско-шведская кирха св. Михаила). Ещё был молитвенный дом в деревне Калливере, но он был ветхий и представлял собой одноэтажный бревенчатый сруб с небольшими окнами. В связи с этим в 1930 году на пожертвования жителей Эстонской Ингерманландии и средства, собраные Морским миссионерским обществом Финляндии в Хельсинки, по проекту архитектора Н. В. Шевелёва было начато строительство новой кирхи в деревне Калливере. Место для строительства было выбрано между деревнями Ванакюла (Илькино) и Калливере, где до этого уже были выстроены здания: школы, пограничной комендатуры и почтового агентства. 25 октября 1931 года состоялось торжественное освящение кирхи, в присутствии иерархов Финской и Эстонской евангелическо-лютеранских церквей.

Пасторами в приходе Калливиере служили: Хеллэ Калерво Эрвиё (1930—1937), Куста Хухта (1937—1938), Пааво Вилхо Маалмиваара (1938), Рейно Юлёнен (1938—1940). Кантором был Аатами Хюрри, старостой прихода — Симо Липпо.

Была в приходе и своя финноязычная газета «Seurakuntatervehdys».

Кирха отправляла службы до 1940 года и была закрыта после вхождения Эстонской Ингерманландии в состав СССР, в 1946 году она была разобрана и перевезена в деревню Вяйкюля. Там её использовали под клуб, избу-читальню, а позднее под склад сельхозпродукции и свинарник. В 1970-е годы здание кирхи сгорело.

Kalliviere kirkko int.jpg Интерьер кирхи в Калливере. Открытка 1930-х годов.

Kalliviere4.jpg Интерьер кирхи в Калливере. Открытка 1930-х годов.

Ervio1930.jpg Хеллэ К. Эрвиё. Пастор.

ReinoJulonen1940.jpg Рейно Юлёнен. Пастор.

Общественная жизнь

Значительным событием в общественной жизни Эстонской Ингерманландии являлись ежегодные певческие праздники, проходившие в Нарва-Йыэсуу.

Общественным объединением, имевшим большую популярность среди местных жителей, было основанное в 1926 году в деревне Кулла «Ингерманландское общество» («Inkerin seura»). Его председателем был молодой общественный деятель Леандер Рейо вернувшийся после учёбы в Финляндии.

Леандер Рейо родился в деревне Кулла в 1904 году, учился в Финляндии в 1923—1924 годах, где его в шутку прозвали Королём Ингерманландии (Inkerin kuningas). Дело в том, что Леандер Рейо отличался аристократическими чертами лица и высоким ростом, по воспоминаниям жителей он входил в избы, пригибаясь в дверях.

Первым его шагом стало основание газеты «Sanaseppä», выходившей с 1927 по 1938 год. Тираж газеты составлял 250—300 экземпляров, но её популярность среди жителей Эстонской Ингерманландии была огромной. Печатали газету на собственном ротаторе в деревне Кулла, а позднее в Нарве в типографии Григорьева. В состав редколлегии кроме Леандера Рейо входили Роберт Рейо, Антти Харакка и Пеетер Валтонен. У газеты было множество корреспондентов и помощников. Кроме того «Ингерманландское общество» собрало большую библиотеку, его участниками регулярно осуществлялись театральные постановки.

Леандер Рейо возглавлял также местное отделение «Кайтселийт», он установил контакты с ингерманландскими финнами по другую сторону границы, где в это время начиналась коллективизация, организовал доставку литературы и листовок, не раз переходил границу.

В 1931 году Леандер Рейо пропал без вести в районе советской границы. Эстонские власти провели расследование, однако не смогли сделать однозначных выводов. Было высказано предположение, что популярный общественный деятель с ярко выраженными антикоммунистическими взглядами был похищен советскими спецслужбами, хотя не исключалось, что он сам перешёл границу и уже в СССР был арестован или убит.

В том же году эстонским писателем Арнольдом Ару была написана пьеса «Inkerin kuningas», где высказывалась версия, что Леандера Рейо заманил в ловушку предатель, перешедший на сторону большевиков. В 1934 году пьеса была переведена на финский язык и издана в Финляндии.

После исчезновения Леандера Рейо активность общества «Inkerin seura» сошла на нет — нового «Короля Ингерманландии» не нашлось.

В середине 1990-х годов, после открытия доступа к архивам КГБ, стало известно, что к нему были направлены агенты, которые должны были уговорить его перейти границу с СССР. Это им удалось, однако в какой-то момент Рейо, поняв, что попал в ловушку, пытался сопротивляться, но был ранен и насильно доставлен на советскую сторону. 19 июня 1932 года он был приговорён к расстрелу.

Leander Rejo.jpg Леандер Рейо.

ReijonTalo.jpg Дом Леандера Рейо в деревне Кулла. До границы с СССР — 200 метров.

Reio Pats 1929.jpg Константин Пятс и Леандер Рейо. 1931 г.

EestniInkerinRaja.jpg Граница между СССР и Эстонией по реке Мертвица. Вид с советской стороны.

Спорт

В Эстонской Ингерманландии регулярно проводилось первенство по лыжным гонкам. Мужчины бежали дистанцию 15 км, девушки и юниоры до 16 лет — 4 км, юноши до 12 лет соревновались на дистанции 3 км.

Административное подчинение

Территория Эстонской Ингерманландии

• с 1920 по 1940 год находилась в составе Эстонии — уезд Вирумаа, волость Нарва (до 1927 года в эстонских русскоязычных источниках называлась Наровская волость).
• в 1940 году вошла в состав Эстонской ССР.
• в 1944 году была передана в состав Ленинградской области РСФСР.

Карты

Tartu rahu kaart 1920.jpg Граница ЭДР и РСФСР согласно договору 1920 г.

Viron Inkeri2.jpg Эстонская Ингерманландия на карте приходов Церкви Ингрии. 1930 г.

Viron Inkeri1.jpg Карта расселения национальностей в ЭИ. 1934 г.

Viron Inkeri3.jpg Граница Эстонии и СССР на финской карте 1938 г.

Estonian SSR 1940.jpg Карта ЭССР, включающая Эстонскую Ингерманландию. 1940 г.

EestiInkeri1924.jpg Эстонская Ингерманландия на карте Ингерманландии. 1924 г.

EestiInkeri1936.jpg Эстонская Ингерманландия на карте приходов Церкви Ингрии. 1936 г.

Населённые пункты

• Ивангород (Нарва) (фин. Iivananlinna, Narva)
• Ванакюля (Илькино) (фин. Vanhakylä) — ижора, финны-ингерманландцы
• Вяйкюля (Венекюля, Норовское) (фин. Väikylä) — ижора, русские
• Калливере (Калливиере, Фитинка) (фин. Kalliviere) — финны-ингерманландцы, ижора
• Коростель (фин. Karstala) — русские, ижора
• Кулла (Мертвицы) (фин. Kullankylä) — финны-ингерманландцы
• Магербург (фин. Magerburg) — ижора, эстонцы, русские
• Новая Арсия (фин. Uusi Arsia) — финны-ингерманландцы
• Новая Ропша (фин. Uusi Ropsu) — финны-ингерманландцы, ижора
• Новая Фёдоровка (фин. Uusi Feodormaa) — финны-ингерманландцы
• Рякяля (фин. Räkälä) — финны-ингерманландцы
• Саркюля (фин. Saarkylä) — ижора
• Смолка (фин. Tervola, Smolka) — финны-ингерманландцы
• Ханике (фин. Hanike) — финны-ингерманландцы.

Ванакюля

Название означает — старая деревня.

Впервые упоминается в писцовых книгах Шелонской пятины от 1571 года, как деревня Илкино — 6 обеж в Ямском Окологородье. Затем, как деревня Ilkina by — 6 обеж в шведских писцовых книгах 1618—1623 годов.

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, она обозначена как деревня Wanakylä. На шведской «Генеральной карте провинции Ингерманландии» 1704 года, как деревня Wanakÿlabÿ при мызе Wanakÿla.

Как деревня Вянакила, упомянута на «Географическом чертеже Ижорской земли» Адриана Шонбека 1705 года. На карте Санкт-Петербургской губернии Я. Ф. Шмита 1770 года обозначена как деревня Алкино.

ИЛЬКИНО — деревня, принадлежит Графу Нессельроде, число жителей по ревизии: 69 м. п., 64 ж. п. (1838 год)

В 1844 году деревня называлась Илькина и насчитывала 21 двор.

На этнографической карте Санкт-Петербургской губернии П. И. Кёппена 1849 года упомянута как деревня «Wanhakylä», населённая ижорой.

В пояснительном тексте к этнографической карте она записана, как деревня Wanhakylä (Илькино) и указано количество её жителей на 1848 год: ингерманландцев-савакотов — 19 м. п., 22 ж. п., ижоры — 63 м. п., 64 ж. п., всего 168 человек.

ИЛЬКИНО — деревня Ведомства Государственного Имущества, по просёлочной дороге, число дворов — 23, число душ — 84 м. п. (1856 год)

В 1860 году деревня насчитывала 25 дворов.

ИЛЬКИНО — деревня казённая при реке Россони, число дворов — 26, число жителей: 81 м. п., 99 ж. п.; Часовня. (1862 год)

• Vanhakyla1939.jpg

  Деревня Ванакюля. 1939 г.

По данным 1990 года деревня Ванакюля входила в состав Кузёмкинского сельсовета Кингисеппского района.

Население деревни в 1997 году — 20 человек, в 2007 году — 8 человек.

Вяйкюля

Вяйкюля находилась на левом берегу реки Россонь до её впадения в реку Нарву и была известной торговой деревней. Её название означает — народная деревня.

В XIV веке на месте деревни находился порт, через который шёл товарообмен с Новгородской республикой.

Впервые упоминается, как село Норовское на усть Норовы и Росоны в Переписной оброчной книге Шелонской пятины 1498 года. Тогда в деревне было 62 крестьянских двора и 71 хозяин, её жители платили подати деньгами. Деревня была поделена между купцами, которые строили там складские помещения и жилые дома. У моста через реку Россонь находилась широкая торговая площадь. Деревня сохраняла своё торговое значение до XVII века.

Во второй половине XVIII века земли, на которых находилась деревня, Екатерина II продала княгине Екатерине Дашковой. В деревне стала увеличиваться доля русского населения и её стали называть Венкуль или Венекюла — русская деревня.

ВЕНКУЛЬ — деревня принадлежит Казённому Ведомству, число жителей по ревизии: 117 м. п., 125 ж. п. (1838 год)

На этнографической карте Санкт-Петербургской губернии П. И. Кёппена 1849 года, упомянута деревня «Wäikylä», населённая ингерманландцами-савакотами.

В пояснительном тексте к этнографической карте она записана как две деревни:

• Wena (Венкуль), количество жителей на 1848 год: савакотов — 37 м. п., 39 ж. п., всего 76 человек
• Waikylä (Наровская), количество жителей на 1848 год: савакотов — 4 м. п., 4 ж. п., всего 8 человек, остальные ижора и русские

ВЕНКУЛЬ — деревня Ведомства Государственного Имущества, 21 верста по почтовой, а остальное по просёлочной дороге, число дворов — 30, число душ — 129 м. п. (1856 год)

---

ВЕНКУЛЬ (НАРОВСКАЯ) — деревня казённая при реке Россони, число дворов — 35, число жителей: 124 м. п., 152 ж. п.; Часовня. Волостное правление. (1862 год)

В 1922 году в деревне было 78 хозяйств и 512 жителей. После закрытия границы с РСФСР ижоры не могли больше заниматься традиционным промыслом — продажей рыбы в соседних российских деревнях, поэтому в деревне стало увеличиваться молочное стадо и посадки овощей. Местные продукты — масло и творог, а также ранний картофель высоко ценились среди отдыхающих на курорте Нарва-Йыэсуу. Также для отдыхающих устраивались увеселительные прогулки на лодках к ветряной мельнице, находящейся в деревне, где их угощали молоком, хлебом и мёдом.

В деревне жили крепкие хозяева, занимавшиеся кроме крестьянского труда ловлей рыбы и торговлей лесом. Бедняков в деревне не было. У некоторых сыновья выучились на судовых механиков и штурманов, и ходили на эстонских торговых судах. Местные рыбаки однажды поймали четырёхметрового осетра, которого живым преподнесли президенту Эстонии Константину Пятсу.

• Zarja1923.jpg

  Правление просветительского общества «Заря». 1923 г.

В 1930-х годах в деревне действовало народно-просветительское общество русской культуры «Заря», насчитывавшее 103 члена, работала шестиклассная школа, библиотека на русском языке, спортивный и драматический кружки. В деревне был собственный певческий хор. Большим праздником для него стало участие в фестивале русской песни, прошедшем в 1932 году в Нарве, в нём приняли участие русские коллективы из Финляндии, Эстонии и Латвии, приветствие участникам прислал живший во Франции Фёдор Шаляпин. Местные жители носили ижорскую национальную одежду не только по праздникам, но и дома, занимаясь домашними работами.

В 1935 году архиепископ всея Финляндии Герман прислал для православного прихода Вяйкюля облачение священника и церковную утварь.

Деревня сгорела в 1944 году.

По данным 1990 года деревня Венекюля входила в состав Кузёмкинского сельсовета Кингисеппского района.

Население деревни в 1997 году — 17 человек, в 2007 году — 10 человек.

Калливере

Впервые упоминается в писцовых книгах Шелонской пятины от 1571 года, как деревня Пустошка на реке Росоне — 12 обеж в Ямском Окологородье. Затем, как деревня Pustofschi by в шведских писцовых книгах 1618—1623 годов.

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, она обозначена как деревня Postoskie при мызе Rosana Hoff. На шведской «Генеральной карте провинции Ингерманландии» 1704 года, как Putefzchoi. Как деревня Пустайоки она упомянута на «Географическом чертеже Ижорской земли» Адриана Шонбека 1705 года.

Деревня Фетинская упоминается на карте Санкт-Петербургской губернии Я. Ф. Шмита 1770 года. На карте Санкт-Петербургской губернии Ф. Ф. Шуберта 1834 года она обозначена, как деревня Фитинская (Каллевер, Новая).

ФИТИНСКАЯ — деревня принадлежит Казённому Ведомству, число жителей по ревизии: 82 м. п., 88 ж. п. (1838 год).

В 1848 году в деревне Kalliwieri (Фитинская, Фитинка) проживало: ингерманландцев-савакотов — 63 м. п., 71 ж. п., ижоры — 33 м. п., 22 ж. п., всего 189 человек.

ФИТИНА — деревня Ведомства Государственного Имущества, 21 верста по почтовой, а остальное по просёлочной дороге, число дворов — 20, число душ — 96 м. п. (1856 год)

---

ФИТИНКА (КОЛЬВЕРИ) — деревня казённая при реке Россони, число дворов — 29, число жителей: 115 м. п., 120 ж. п. (1862 год)

В 1909 году в деревне открылась земская школа. Учителем в ней работал «Г. Пяярё (эстонец)». По данным на 1913 год в школе обучались 18 мальчиков и 16 девочек лютеранского вероисповедания, а также 24 мальчика и 13 девочек других вероисповеданий.

С 1912 года в Калливере работал сельскохозяйственный кооператив.

В 1923 году в Калливере начало работу «Просветительское общество ингерманландских финнов Эстонии» («Eesti-Inkeri sivistysseura»), председателем которого был Самуэль Соммер, известный общественный деятель приграничья, философ и редактор журнала «Eesti Hõim». В июне того же года в Калливере прошёл первый песенный праздник Эстонской Ингерманландии.

В 1930-е годы в деревне стали появляться радиоприёмники, в каждом доме имелись велосипеды. Работала четырёхклассная народная школа с обучением на финском языке. В деревне действовали три магазина.

• Kallivieri1930.jpg

  Деревня Калливере. 1930-е гг.

По данным 1990 года деревня входила в состав Кузёмкинского сельсовета Кингисеппского района.

Население деревни в 1997 году — 31 человек, в 2007 году — 23 человека.

Коростель

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, она обозначена как деревня Karstalla. На шведской «Генеральной карте провинции Ингерманландии» 1704 года, как Karstala.

Как деревня Кастала она упомянута на карте Ингерманландии А. Ростовцева 1727 года. Как деревня Каростели нанесена на карте Санкт-Петербургской губернии 1792 года А. М. Вильбрехта. На карте Санкт-Петербургской губернии Ф. Ф. Шуберта 1834 года обозначена под названием Каростоль.

КАРОСТЕЛЬ — деревня принадлежит Казённому Ведомству, число жителей по ревизии: 57 м. п., 67 ж. п. (1838 год)

---

КОРОСТЕЛЬ — деревня Ораниенбаумского Дворцового Правления, 21 верста по почтовой, а остальное по просёлочной дороге, число дворов — 16, число душ — 38 м. п. (1856 год)

---

КОРОСТЕЛЬ — деревня казённая при реке Россони, число дворов — 19, число жителей: 69 м. п., 73 ж. п. (1862 год)

По данным 1990 года деревня входила в состав Кузёмкинского сельсовета Кингисеппского района.

Население деревни в 1997 году — 5 человек, в 2007 году — 5 человек.

Кулла

Впервые упоминается в писцовых книгах Шелонской пятины от 1571 года, как деревня Мертвица на реке Мертвице — 12 обеж в Ямском Окологородье. Затем, как деревня Mertuitza by — 12 обеж в шведских писцовых книгах 1618—1623 годов.

МЕРТВИЦЫ — деревня принадлежит графу Нессельроде, число жителей по ревизии: 32 м. п., 39 ж. п. (1838 год)

В пояснительном тексте к этнографической карте П. И. Кёппена она записана, как деревня Kulla (Мертвицы) и указано количество её жителей на 1848 год: ингерманландцев-савакотов — 69 м. п., 78 ж. п., всего 147 человек.

МЕРТВИЦЫ — деревня Ведомства Государственного Имущества, по просёлочной дороге, число дворов — 17, число душ — 59 м. п. (1856 год)

---

МЕРТВИЦЫ — деревня казённая при реках Россони и Мертвицах, число дворов — 26, число жителей: 80 м. п., 94 ж. п. (1862 год)

В XIX — начале XX века, деревня административно относилась ко 2-му стану Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии.

В 1920 году после образования Эстонской Ингерманландии единая деревня Мертвица (Kullakülä) была разделена на две части — поселение по левому берегу реки Мертвица отошло к Эстонии и стало называться Кулла, а поселение по правому берегу — к России, и за ним закрепилось русское название Мертвица.

Kullanakyla.jpg Праздник в деревне Кулла. 1930-е гг.

KullaRaja1930.jpg Деревня Кулла. Вышка на границе с СССР.

Kulankylya1938.jpg План деревни. 1938 г.

В 1943 году в деревне проживали 80 человек. Деревня исчезла в 1944—1945 годах.

Магербург

Прежние названия: Kehviklinn (Город бедняков) и Neemrand (Пляж на мысу). Название Магербург переводится, как Тощий город или Город бедняков. На карте XVIII века на гербе Магербурга был изображён голодный волк над падалью.

Город располагался на острове, расположенном между устьями рек Нарвы и Россони. В середине XV века на этом острове жил смотритель, там останавливались иностранные купцы.

В 1570 году на острове уже существовала деревня. Во время расцвета торговли в устье Россони, на реке Нарве, находился первый российский таможенный пункт. И морской берег и берег реки Россони были поделены между купцами на складские участки.

Летом 1704 года во время осады Нарвы на юго-западной стороне острова, невдалеке от Магербурга, русские войска развернули артиллерийские батареи, которые воспрепятствовали шведским кораблям, снабжавшим город, войти в реку и в Нарвский порт. Так Нарва осталась без помощи, ожидаемой с моря.

• Magerburg1926.jpg

  План деревни Магербург. 1926 г.

В 1926 году в деревне было 22 крестьянских двора и пост пограничной стражи.

В 1930-х годах деревня называлась Неэмранд и была частью курорта Нарва-Йыэсуу, в ней строились дачи, размещался яхт-клуб и пансион, а песок на пляже был даже чище, чем в Нарва-Йыэсуу.

В 1943 году в деревне проживали 39 человек. Деревня не сохранилась.

Рякяля

Рякяля, на ижорском языке означает «гиблое место». В деревне было 3 дома и находилась она в сыром месте, заросшем кустарником.

В деревне жила Евдокия Рякяля (Евдокия Даниловна Фёдорова) (1867—1932) — известная ижорская рунопевица.

• Ryakyalya1938.jpg

  План деревни Рякяля. 1938 г.

Согласно топографической карте 1938 года, деревня называлась Рякала.

По одним данным, деревня Рякяля прекратила своё существование в 1940 году, когда хозяева перевезли свои дома в другие деревни, а в годы Великой Отечественной войны на землях деревни эстонский землевладелец Густав Сильд выращивал гречиху. По другим данным, в 1943 году в деревне Рякяля проживали 56 человек, которые обрабатывали 28,7 га сельхозугодий.

Саркюля

Саркюля располагалась напротив деревни Вяйкюля, на низменном берегу реки Россонь. Название означает — деревня на острове.

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, она обозначена как Sarenkylä.

По разрешению Нарвского магистрата 1684 года, местные мужчины могли варить пиво, но продавать его разрешалось только бочками, держать корчму запрещалось.

САРАКУЛЬ — деревня принадлежит Казённому Ведомству, число жителей по ревизии: 49 м. п., 46 ж. п. (1838 год)

В 1848 году в деревне Saarenkylä (Саракуль) проживало: ингерманландцев-савакотов — 6 м. п., 10 ж. п., остальные ижора и русские.

САРАКУЛЬ — деревня Ведомства Государственного Имущества, 21 верста по почтовой, а остальное по просёлочной дороге, число дворов — 15, число душ — 41 м. п. (1856 год)

---

САРКУЛЬ — деревня казённая при реке Россони, число дворов — 16, число жителей: 116 м. п., 74 ж. п.; Часовня. Лесопильный завод. (1862 год)

• Rosson1920.jpg

  Река Россонь. 1920 г.

В 1922 году в деревне насчитывалось 33 хозяйства, в которых было 386 жителей. В Саркюля была своя школа и церковь. Деревню со всех сторон окружала вода — с севера Нарвский залив, с запада — река Нарва, с юга — река Россонь, с востока — маленькая, ныне исчезнувшая речка, соединявшая озеро Тихое с Нарвским заливом. Остров занимал в длину около четырёх километров и в ширину 1,5 километра.

С 1936 по 1940 год в деревне жил поэт Игорь Северянин, в честь которого здесь проводится фестиваль авторской песни имени Игоря Северянина.

Деревни Вяйкюля и Саркюля сгорели во время боёв 1944 года, вместе с сосновыми лесами, росшими на дюнах, а их уцелевшие жители после войны переселились на западный берег реки Нарвы.

По данным 1990 года деревня входила в состав Кузёмкинского сельсовета Кингисеппского района.

Население деревни в 1997 году — 2 человека, в 2007 году — постоянного населения не было.

Смолка

В XVII веке деревня называлась Вяйке-Вяйкюла (Малая Вяйкюла), название Смолка деревня получила от того, что во времена Петра I здесь гнали смолу. Также в деревне жгли древесный уголь для кузниц.

По состоянию на 1912 год в деревне было 31 хозяйство, маленькие клочки полей находились среди леса, на всех было одно пастбище. Тогда Смолка была дачным местом, в деревне продавались только безалкогольные напитки, а также находилась школа для глухонемых. К врачу и на рынок местные жители на лодках ездили в Нарва-Йыэсуу. В деревне был лютеранский молельный дом, но он сгорел во время Первой мировой войны.

В 1922 году в деревне было 28 хозяйств и 149 жителей.

• Smolka1926.jpg

  План деревни Смолка. 1926 г.

В 1926 году в деревне было 32 двора. Деревня называлась Тырвала. В деревне была своя пристань. На северной и южной окраинах деревни находились дома лесников, на юго-восточной окраине деревни располагалась богадельня.

В 1932 году в Смолке были найдены артефакты из кости и рога позднего мезолита, в их числе изготовленные из оленьего рога фигурка змеи и нож, а также деревянная лодка, находившиеся в растительном слое под месторождением диатомита, занимающим примерно 50 км².

В настоящее время деревня разрушена.

Ханике

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, она обозначена как деревня Hannicka. На шведской «Генеральной карте провинции Ингерманландии» 1704 года, как Hanickÿ.

На картах XIX века не отмечена.

По данным 1990 года деревня входила в состав Кузёмкинского сельсовета Кингисеппского района.

Население деревни в 1997 году — 4 человека, в 2007 году — 8 человек.

Южная часть

Кроме того в разное время в южной части территории Эстонской Ингерманландии располагались русские поселения — Долгая Нива, Захонье, Заречье, Комаровка, эстонские — Одресаре, мыза Лилиенбах и финско-эстонская деревня Йоала, однако они не входили в этнокультурную общность, сложившуюся на севере Эстонской Ингерманландии.

Литература

• Александрова Е. Л., Браудзе М. М., Высоцкая В. А., Петрова Е. А. «История финской Евангелическо-Лютеранской Церкви Ингерманландии», СПб, 2012, 367 с., ил. ISBN 978-5-904790-08-0
• ред. Браудзе М. М., пер. Орехов Д. И., «Inkerin suomalaisten historia. История ингерманландских финнов», СПб, 2012, 510 с., ил. ISBN 978-5-904790-02-8
• Емельянов (Йыги) Б. К. Пласты истории села Венкуль, сиречь Наровского, с незапамятных времён по настоящее время. 2011, с. 472, ISBN 978-5-919180-74-6

Ссылки

• [www.inkeri.ru/virt/p.php?id=7 Портал ингерманландских финнов. Приход Калливиери]
• [web.archive.org/web/20151222081550/www.inkeri.com/Virtuaali/Viron%20Inkeri/Viron_Inkerin_kylat.htm Виртуальная Ингерманландия. Приход Калливиери.]
• [www.eestikirik.ee/node/13283 Кирхи Эстонии. Калливиери.]
• [dspace.ut.ee/handle/10062/37356 Газета Sanaseppä. 1927—1938 гг.]

Отрывок, характеризующий Эстонская Ингерманландия

Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!