Gloria in excelsis Deo

Gloria in excelsis Deo (Слава в вышних Богу [лат.]), или Глория — древний христианский богослужебный гимн, доксология, входящая в состав католической мессы латинского обряда и англиканской литургии. Латинский текст Глории — перевод греческого оригинального текста. В византийском обряде, принятом в православии и у грекокатоликов, Глории соответствует Великое славословие (см.).

Назван по первым словам. Первый стих гимна — «Слава в вышних Богу и на земле мир людям [Его] благоволения» (др.-греч. Δόξα ἐν ὑψίστοις Θεῷ, καὶ ἐπὶ γῆς εἰρήνη, ἐν ἀνθρώποις εὐδοκία) — представляет собой ангельскую песню, прозвучавшую во время поклонения пастухов и приведённую во второй главе Евангелия от Луки. По этой причине Глорию (в католической традиции) называют «ангельским гимном» (лат. hymnus angelicus).

История

Гимн исполнялся на христианских богослужениях с глубокой древности. Согласно Liber Pontificalis первым его ввёл в состав латинской литургии в 126 году папа Телесфор, повелевший исполнять его на каждом рождественском богослужении. По тому же источнику папа Симмах в начале VI века сделал его обязательным элементом воскресной мессы. В Апостольских постановлениях IV века гимн назван «Утренней молитвой», причём приведённая форма гимна лишь незначительно отличается от современной. Текст Глории также присутствует в Александрийском кодексе V века и ряде других документов той эпохи.

К концу XI века установилась традиция исполнять гимн также и на праздничных богослужениях. Сначала «Слава в вышних Богу» произносилась только епископами, затем также и священниками, с XI века в пении гимна стал участвовать и приход.

Богослужебное использование

У католиков Глория исполняется во время начальных обрядов мессы после обряда покаяния (Confiteor) и «Kyrie» и перед коллектой. Глория звучит лишь на воскресных и праздничных богослужениях. Также гимн не исполняется в период Великого поста и Адвента. Глория входит в состав богослужения Великого четверга, когда она исполняется в сопровождении органа и колокольного звона, после чего музыкальные инструменты и колокола не используются до богослужения навечерия Пасхи, когда «Слава в вышних Богу» вновь звучит под звон колоколов.

Музыка и текст

В отличие от католических гимнов, где для каждой строфы текста используется, за редкими исключениями, одна и та же мелодия (см., например, Ave maris stella, Veni creator Spiritus), каждый стих Глории распевается на собственную мелодию (Стихи, начинающиеся одинаково, как Qui tollis или Domine Deus, содержат одинаковые мелодические инципиты). Глория лишена какой-либо орнаментики и по способу распева текста больше похожа на распев псалма, чем на мелодически пышные формы григорианского хорала, как градуалы мессы или большие респонсории утрени. Силлабика, отсутствие орнаментики, сквозное развёртывание мелодии — всё это свидетельствует об архаике сохранившихся распевов Глории.

Глория — ординарный (неизменно возобновляющийся) текст мессы. В стандартных обиходных певческих книгах католиков (например, Liber usualis) напевы Глории вместе с другими частями ординария скомпонованы в 18 месс, каждая из которых рекомендуется к исполнению в определенные периоды литургического календаря: для пения в Пасху, праздников 1 класса (торжеств), для апостольских, богородичных праздников и т.п. Ссылки на ту или иную Глорию (как и другие части ординария — Kyrie, Credo и т. д..) иногда обозначают сокращённо, только номером, например, Gloria I.

Латинский текст

Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis.

Laudamus te. Benedicimus te. Adoramus te.

Glorificamus te. Gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam,

Domine Deus, Rex caelestis, Deus Pater omnipotens.

Domine Fili unigenite, Jesu Christe.

Domine Deus, Agnus Dei, Filius Patris.

Qui tollis peccata mundi, miserere nobis.

Qui tollis peccata mundi, suscipe deprecationem nostram.

Qui sedes ad dexteram Patris, miserere nobis.

Quoniam tu solus Sanctus. Tu solus Dominus, Tu solus Altissimus, Jesu Christe.

Cum Sancto Spiritu in gloria Dei Patris. Amen.

Русский текст

Слава в вышних Богу и на земле мир, людям Его благоволения.

Хвалим Тебя. Благословляем Тебя, поклоняемся Тебе,

славословим Тебя, благодарим Тебя, ибо велика Слава Твоя,

Господи Боже, Царь Небесный, Боже Отче Всемогущий.

Господи, Сын Единородный, Иисусе Христе,

Господи Боже, Агнец Божий, Сын Отца,

берущий на Себя грехи мира — помилуй нас;

берущий на Себя грехи мира — прими молитву нашу;

сидящий одесную Отца — помилуй нас.

Ибо Ты один свят, Ты один Господь, Ты один Всевышний, Иисус Христос,

со Святым Духом, во славе Бога Отца. Аминь.

Ссылки

• [www.newadvent.org/cathen/06583a.htm Католическая энциклопедия]  (англ.)
• [www.krotov.info/libr_min/12_l/lus/tiger.htm Ж. М. Люстиже. Месса]
• [www.rtve.es/alacarta/videos/los-conciertos-de-la-2/los-conciertos-de-la-2-concierto-n-4-del-ix-ciclo-de-musica-coral-1-parte/1081783/?date=1303638568248 John Rutter: Gloria in excelsis Deo.]

Отрывок, характеризующий Gloria in excelsis Deo

– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.