Аллилуиарий

Аллилуиа́рий — изменяемая (чаще всего) часть литургии, состоящая в неоднократном пении Аллилуйя со стихами из Псалтири, предваряющая чтение Евангелия. Присутствует в большинстве существующих богослужебных обрядов.

В византийском обряде

В византийском обряде (Православная церковь и ряд восточнокатолических церквей) аллилуиарий чаще состоит из трехкратного пения Аллилуйя, разделяемых двумя стихами из Псалтири, иногда — из четырёхкратного с тремя стихами. Смысл аллилуиария состоит в подготовке молящихся к чтению Евангелия, в связи с чем этому песнопению придаётся особенная торжественность. По богослужебному уставу пение аллилуиария должно сопровождаться каждением алтаря, иконостаса и молящихся, но в современной практике каждение обычно совершается раньше — во время чтения Апостола. Главную смысловую нагрузку несёт в аллилуиарии именно Аллилуйя, а не стихи псалмов, поэтому песнопение не является антифоном или прокимном.

В течение богослужебного года аллилуиарий поётся на всех литургиях Иоанна Златоуста и Василия Великого (за исключением Великой субботы, когда он заменяется на пение 81 псалма), на вечерне Великой пятницы и утрене Великой субботы, а также на некоторых литургиях преждеосвященных даров (только если в этот день полагается евангельское чтение, но не в Великие понедельник, вторник и среду), . Помимо литургии аллилуиарий исполняется при совершении таинств крещения, миропомазания, брака, елеосвящения, а также некоторых треб (отпевание, водоосвящение), так как в их чинопоследование входит чтение Апостола и Евангелия.

Выбор стихов аллилуиария на литургии связан с днём недели и празднуемым событием, большинство стихов помещается в богослужебном Апостоле.

В Древневосточных церквах

Аллилуиарий имеется в литургиях всех восточных обрядов. В коптском обряде перед Евангелием читается рядовой псалом Давида, завершающийся пением Аллилуйя. В армянском обряде хор дважды поёт Аллилуйя и стих псалма, а затем диакон возглашает третье Аллилуйя.

В эфиопской литургии аллилуиарий является неизменным и состоит из первых трёх стихов 33 псалма, перемежающихся Аллилуйя. В Яковитской церкви (западно-сирийский обряд) аллилуиарий также неизменен: диакон возглашает Псалом Давида произносится перед Отче наш, получает благословение от священника и дважды поёт Аллилуйя, а затем священник читает славословие на стихи псалма 95 с Аллилуйя. В восточно-сирийском обряде аллилуиарий называется Zumara и состоит из стихов переменного псалма с Аллилуйя.

В западных обрядах

Первоначально аллилуиарий в римском обряде исполнялся только в период от Пасхи до Пятидесятницы, о чём свидетельствуют блаженный Августин и папа Григорий Великий (хотя последний отмечал случаи пения аллилуиария и за рамками Пятидесятницы). Последний связывал установление этого пения с папой Дамасом и блаженным Иеронимом, перенявшими этот обычай от Иерусалимской церкви. Уже к IX веку установился обычай петь аллилуиарий в течение всего календарного года, за исключением Адвента, Великого поста и заупокойных месс, а в период от Пасхи Пятидесятницы Аллилуйя, помимо собственно аллилуиария, присутствовала в праздничных антифонах.

Аллилуиарий римского обряда (чаще называется просто «Alleluia») состоит из двукратного Аллилуйя, стиха псалма (versus) и третьего Аллилуйя. На тридентской мессе аллилуиарий пелся после градуала перед Евангелием, в пореформенной мессе — после второго чтения перед Евангелием (градуал помещён между первым и вторым чтениями). Во время Адвента, Великого поста и на заупокойных мессах аллилуиарий заменяется на тракт или особый «стих перед Евангелием».

В амвросианском обряде градуал и аллилуиарий поются перед Евангелием. В мосарабском обряде аллилуиарий называется Laudes, исполняется после Евангелия и проповеди и состоит из Аллилуйя, одного или более стихов из Псалтири и ещё одного Аллилуйя. Ныне не существующий галликанский обряд был одним из немногих, не знавших аллилуиария: до и после Евангелия исполнялось Трисвятое, а Laudes, схожий с мосарабским, пелся после оффертория.

Источники

• [www.pravenc.ru/text/114746.html Аллилуиарий — статья в Православной энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Аллилуиарий

– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.