Административно-территориальное деление Ярославской области

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Административно-территориальное деление Ярославской области и история его становления.





История

Ярославская губерния в советский период

В 1917 году Ярославская губерния имела 10 уездов — Даниловский, Любимский, Мологский, Мышкинский, Пошехонский, Романово-Борисоглебский, Ростовский, Рыбинский, Угличский, Ярославский, делившихся на волости. Центры уездов располагались в городах (Данилов, Любим, Молога, Мышкин, Пошехонье, Ростов, Рыбинск, Романов-Борисоглебск, Углич, Ярославль). Также был заштатный город Петровск.[1]

В первые годы советской власти происходили многочисленные изменения: переименования, образование советов, новых волостей, переход их из одного уезда в другой, в том числе из одной губернии в другую.[1]

В 1918—1919 годах город Романов-Борисоглебск был переименован в Тутаев, а Пошехонье в Пошехонье-Володарск, соответственно были переименованы и их уезды.[1]

В 1919—1920 годах часть Пошехоно-Володарского уезда отошла к новой Череповецкой губернии.[1]

В 1921 году из Мологского, Мышкинского, Рыбинского, Пошехонье-Володарского и Угличского уездов была образована Рыбинская губерния. В 1923 году она была упразднена, а эти уезды вновь вернулись в состав Ярославской губернии, за исключением Васильковской волости Мышкинского уезда, которая отошла к Кашинскому уезду Тверской губернии.[1]

В 1923 году была проведена административная реформа: в губернии осталось 7 уездов из 10 (упразднены Любимский, Мышкинский и Тутаевский) и 76 волостей из 160. В 1924—1925 годах были изменены границы ряда волостей и уездов, перенесены некоторые центры волостей. В 1924 году были укрупнены сельские советы (радиус не более 5 км, население от 2 до 5 тысяч человек): осталось 489 из 966.[1]

В 1925 году появляются новые административные единицы — рабочие посёлки; изменены статусы ряда поселений: город Петровск стал сельским поселением, селения Гаврилов-Ям (без Гагаринского посада) и Норский посад отнесены к рабочим посёлкам. В 1927 году было уже 8 рабочих посёлков: Гаврилов-Ям (уже с Гагаринским посадом), Красный Перевал (уже без села Норского), Красный Профинтерн, Константиновский, Красные Ткачи, Аббакумово, Песочное, Волга (без посёлков при одноимённых костеперерабатывающем заводе и станции). В 1927—1928 годах к сельским поселениям отнесены города Мышкин и Любим.[1]

Территория Ярославской области в составе Ивановской промышленной области

Ярославская губерния была упразднена 14 января 1929 года, на её территории были образованы Ярославский и Рыбинский округа Ивановской промышленной области; Заозерская и Микляевская волости Угличского уезда отошли к Александровскому округу той же области. Также были упразднены уезды и волости, образованы районы.[1]

Ярославский округ был разделён на 10 районов: Борисоглебский, Боровский, Гаврилов-Ямский, Даниловский, Ильинский, Любимский, Первомайский, Ростовский, Тутаевский, Ярославский. Рыбинский округ был разделён на 8 районов: Брейтовский, Ермаковский, Мологский, Мышкинский, Некоузский, Пошехоно-Володарский, Рыбинский, Угличский. Нагорьевский и Переславский районы, образованные на территории бывшего Переславского уезда Владимирской губернии входили в Александровский округ. 23 июля 1930 года округа были ликвидированы, их районы непосредственно стали входить в область.[1]

В 1932 году территории Ярославского и Рыбинского районов были разделены между Ярославским и Рыбинским горсоветами и соседними районами. В следующем году Ярославский район восстановили. В 1935 году был восстановлен Рыбинский район, образованы Большесельский, Петровский и Пречистенский районы.[1]

Ярославская область в 1936—1944 годах

11 марта 1936 года Ивановская промышленная область была разделена на Ивановскую область и Ярославскую область в составе Антроповского, Большесельского, Большесольского, Борисоглебского, Брейтовского, Буйского, Гаврилов-Ямского, Галичского, Даниловского, Ермаковского, Костромского, Красносельского, Любимского, Мологского, Молвитинского, Мышкинского, Нагорьевского, Нейского, Некоузского, Нерехтского, Палкинского, Парфеньевского, Первомайского, Переславского, Петровского, Пошехоно-Володарского, Пречистенского, Ростовского, Рыбинского, Солигаличского, Судайского, Судиславского, Тутаевского, Угличского, Чухломского и Ярославского районов. Область состояла из 36 районов с 906 сельсоветами, имела 15 городов, в том числе 3 города областного подчинения — Кострома, Рыбинск и Ярославль, и 11 рабочих посёлков.[1]

В 1937—1938 годах происходили небольшие уточнения границ области. В 1938 году село Любим и рабочий посёлок Гаврилов-Ям стали городами. В 1938 году село Большие Соли было переименовано в Некрасовское, в 1939 году село Молвитино было переименовано в Сусанино; соответственно были переименованы и районы.[1][2]

В 1936 году в Ярославле были утверждены Кировский, Сталинский и Красноперекопский районы. В 1938 году в городе образованы Заволжский, Кагановичский и Резинокомбинатский районы. В 1939 году Рыбинск был разделён на Ворошиловский, Молотовский и Сталинский районы.[1]

В 1940 году в связи со строительством Угличского и Рыбинского водохранилищ были ликвидированы город Молога, Мологский и Ермаковский районы и часть их сельсоветов, оставшиеся сельсоветы Мологского района отошли к Брейтовскому, Некоузскому и Рыбинскому районам, а Ермаковского — к Мяксинскому району Вологодской области. Также были упразднены часть сельсоветов Брейтовского, Пошехонского и Рыбинского районов.[1]

В марте 1941 года образованы Арефинский, Ореховский, Бурмакинский, Курбский и Середской районы.[1]

В 1940—1944 годах образованы новые рабочие посёлки: Некрасовское (1940), Поречье (1940), Переборы (1942), Шекснинский (1942), Бурмакино (1943), Мышкино (1943), Петровское (1943), Берендеево (1944). В 1944 году Переславль-Залесский, Ростов и Углич отнесены к городам областного подчинения.[1]

В 1944 году рабочий посёлок Красный Перевал включён в черту Ярославля, в городе образованы Красноперевальский и Приволжский районы; рабочие посёлки Шекснинский и Переборы вошли в состав Рыбинска, образовав его Шекснинский район. В этом же году образованы Ильинский, Масловский и Рязанцевский районы области.[1]

Ярославская область с 1944 года

13 августа 1944 года была образована Костромская область. В составе Ярославской области осталось 24 района (Арефинский, Большесельский, Борисоглебский район, Брейтовский, Бурмакинский, Гаврилов-Ямский, Даниловский район, Курбский, Любимский, Мышкинский, Нагорьевский, Некоузский, Некрасовский, Первомайский район, Переславский, Петровский район, Пошехоно-Володарский, Пречистенский, Ростовский, Рыбинский район, Середской, Тутаевский, Угличский и Ярославский), 12 рабочих посёлков (Берендеево, Бурмакино, Варегово, Волга, Константиновский, Красный Профинтерн, Красные Ткачи, Мышкинский, Некрасовский, Песочное, Поречье-Рыбное, Петровск), 5 городов областного подчинения (Переславль-Залесский, Ростов, Рыбинск, Углич, Ярославль) и 5 городов районного подчинения (Гаврилов-Ям, Данилов, Пошехонье-Володарск, Любим, Тутаев). Помимо целых районов к Костромской области отошли и 3 сельсовета Любимского района.[1]

В 1946 году были образованы Давыдковский и Владыченский районы; Рыбинск переименован в Щербаков. В 1948 году селение Исады стало рабочим посёлком Семибратово; ликвидированы все районы Рыбинска и Красноперевальский, Приволжский район и Резинокомбинатский районы Ярославля. В 1949 году рабочими посёлками стали Купанское и Великое, в 1950 — Тихменево и Дунилово. В 1950 году село Давыдково переименовано в Толбухино, соответственно переименован и его район. В 1951 году произошли очень небольшие изменения границы области.[1]

Таким образом, в начале 1953 года в области имелось 29 районов с 498 сельсоветами, 17 рабочими посёлками и 10 городами, в том числе 5 — областного подчинения, а также 5 городских районов в Ярославле. В этом году Кагановичский район Ярославля вошёл в Красноперекопский. В 1954 году произошло укрупнение сельсоветов — их осталось только 264.[1]

В 1957 году был создан Ярославский экономический район, совпадающий территориально с Ярославской областью. В этом же году из населённого пункта торфопредприятия образован рабочий посёлок Октябрь; Щербаков снова стал Рыбинском; Владыченский район присоединился к Пошехоно-Володарскому, который стал Пошехонским; упразднены Курбский и Толбухинский районы.[1]

В 1959 году упразднили Арефинский, Бурмакинский, Ильинский, Масловский, Петровский, Рязанцевский, Середской районы.[1]

В начале 1961 года в области имелось 19 районов с 243 сельсоветами и 19 рабочими посёлками.[1]

В 1961 году Сталинский район Ярославля переименован в Ленинский. В 1962 году из села Борисоглебские Слободы образован рабочий посёлок Борисоглебский.[1]

В 1963 году взамен 19 районов было образовано 10 сельских районов (Даниловский, Любимский, Некоузский, Переславский, Пошехонский, Ростовский, Рыбинский, Тутаевский, Угличский, Ярославский). Сельские районы должны были подчиняться Ярославскому областному (сельскому) Совету депутатов трудящихся, а города, за исключением Любима и Пошехонье-Володарска — Ярославскому областному (промышленному) Совету депутатов трудящихся.[1]

В 1964 году были образованы Брейтовский и Некрасовский сельские районы.[1]

В 1965 году сельские районы были преобразованы в районы; созданы дополнительно Большесельский, Борисоглебский, Гаврилов-Ямский, Мышкинский, Первомайский (с центром в селе Кукобой) районы. Гаврилов-Ям, Данилов и Тутаев стали городами районного подчинения.[1]

В 1971 году рабочими посёлками стали село Пречистое и Большое Село, в 1974 году — посёлок Кубринск, в 1975 году — посёлок Новый Некоуз. В 197? году этот статус потеряло Дунилово.[1]

В 1972 году в Рыбинске были образованы Пролетарский и Центральный районы. В Ярославле были образованы в 1975 году — Фрунзенский, а в 1979 году — Дзержинский районы.[1]

В 1975 году на территории области было 17 районов и 7 городских районов, по 5 городов районного и областного подчинения, 22 посёлка городского типа (Берендеево, Большое Село, Борисоглебский, Бурмакино, Варегово, Великое, Волга, Константиновский, Красный Профинтерн, Красные Ткачи, Кубринск, Купанское, Мышкино, Некрасовское, Новый Некоуз, Октябрь, Песочное, Петровское, Поречье-Рыбное, Пречистое, Семибратово, Тихменево) и 230 сельсоветов.[1]

В 1984—1989 годах Рыбинск назывался Андропов. В 1991 году Пошехонье-Володарск переименован в Пошехонье.[3]

В 1989 году упразднены районы Рыбинска.[3]

Посёлками городского типа стали: Брейтово (1986), Ишня (?), Лесная Поляна (?). В 1991 году Мышкино вновь стало городом Мышкиным.[3]

Статуса посёлка городского типа в 1990-х годах лишились: Брейтово (1991), Большое Село (1992), Варегово (1992), Берендеево (1993), Кубринск (1993), Купанское (1993), Новый Некоуз (1993), Октябрь (1995), Волга (1996), Великое (1997), Тихменево (1999).[3]

В результате муниципальной реформы в 2004—2005 годах Ярославская область содержала следующие муниципальные образования: 3 городских округа (Переславль-Залесский, Рыбинск, Ярославль) и 17 муниципальных районов (Большесельский, Борисоглебский, Брейтовский, Гаврилов-Ямский, Даниловский, Любимский, Мышкинский, Некоузский, Некрасовский, Первомайский, Переславский, Пошехонский, Ростовский, Рыбинский, Тутаевский, Угличский, Ярославский), включающих 12 городских поселений (Гаврилов-Ям, Данилов, Красные Ткачи, Лесная Поляна, Любим, Мышкин, Песочное, Пошехонье, Пречистое, Ростов, Тутаев, Углич — все городские поселения включали только именной город или рабочий посёлок, за исключением Любима, который помимо города включал и сельский округ) и 80 сельских поселений.[4]

В октябре 2009 года было упразднено городское поселение Красные Ткачи Ярославского района и 11 сельских поселений: Новосельское Большесельского, Вахтинское Даниловского, Рождественское и Шипиловское Мышкинского, Козское и Семёновское Первомайского, Владыченское и Колодинское Пошехонского; Борисоглебское, Великосельское, Помогаловское и Родионовское Тутаевского района были объединены в Левобережное.[5]

1 января 2012 года Песочное потеряло статус посёлка городского типа, соответствующее ему городское поселение было преобразовано в сельское поселение.[6]

Современное состояние

В Ярославской области 11 городов, в том числе 6 областного (Переславль-Залесский, Ростов, Рыбинск, Тутаев, Углич, Ярославль) и 5 районного (Гаврилов-Ям, Данилов, Любим, Мышкин, Пошехонье) подчинения, 12 посёлков городского типа (рабочих посёлка) (Борисоглебский, Бурмакино, Ишня, Константиновский, Красные Ткачи, Красный Профинтерн, Лесная Поляна, Некрасовское, Петровское, Поречье-Рыбное, Пречистое, Семибратово) и 224 сельских округа.[5] По данным переписи населения 2002 года в области было 6024 сельских населённых пункта, в том числе без населения — 1029.[3]

Муниципальные образования Ярославской области: 3 городских округа (Переславль-Залесский, Рыбинск, Ярославль) и 17 муниципальных районов (Большесельский, Борисоглебский, Брейтовский, Гаврилов-Ямский, Даниловский, Любимский, Мышкинский, Некоузский, Некрасовский, Первомайский, Переславский, Пошехонский, Ростовский, Рыбинский, Тутаевский, Угличский, Ярославский), включающих 10 городских поселений (Гаврилов-Ям, Данилов, Любим, Мышкин, Пречистое, Пошехонье, Ростов, Тутаев, Углич, Лесная Поляна — все городские поселения включают только именной город или рабочий посёлок, за исключением Любима, который помимо города включает и сельский округ) и 70 сельских поселений.[5]

В Ярославле имеется 6 административных районов (Дзержинский, Заволжский, Кировский, Красноперекопский, Ленинский, Фрунзенский).[5]

Список муниципальных образований. На схемах нумерация по алфавиту, 0 — административный центр вне муниципального района.[5]

Городские округа

Большесельский район

Административный центр — посёлок Большое Село.

Борисоглебский район

Административный центр — пгт. Борисоглебский.

Брейтовский район

Административный центр — село Брейтово.

Гаврилов-Ямский район

Административный центр — город Гаврилов-Ям.

Даниловский район

Административный центр — город Данилов.

Любимский район

Административный центр — город Любим.

Мышкинский район

Административный центр — город Мышкин.

Некоузский район

Административный центр — село Новый Некоуз.

Некрасовский район

Административный центр — пгт. Некрасовское.

Первомайский район

Административный центр — пгт. Пречистое.

Переславский район

Административный центр — город Переславль-Залесский.

Пошехонский район

Административный центр — город Пошехонье.

Ростовский район

Административный центр — город Ростов.

Рыбинский район

Административный центр — город Рыбинск.

Тутаевский район

Административный центр — город Тутаев.

Угличский район

Административный центр — город Углич.

Ярославский район

Административный центр — город Ярославль.

См. также

Напишите отзыв о статье "Административно-территориальное деление Ярославской области"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 Краткий очерк истории административно-территориального деления Ярославской области // Ярославская область. Административно-территориальное деление (на 1 июля 1975 года). — Ярославль, 1976. — С. 393—404.
  2. Ярославская область в годы Великой Отечественной войны. Научно-популярное справочное издание / сост. Г. Казаринова, О. Кузнецова. — Ярославль: Индиго, 2010. — С. 21-24. — 400 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-91722-028-4.
  3. 1 2 3 4 5 [www.perepis2002.ru/ct/html/TOM_01_P1.htm Приложение 1: Изменения в административно-территориальном устройстве субъектов Российской Федерации за 1989—2002 годы] // Всероссийская перепись населения 2002 года. итоги. — [www.perepis2002.ru/index.html?id=13 Т. 1. Численность и размещение населения]. — Росстат. — 2004.
  4. Закон Ярославской области от 21 декабря 2004 г. (с изменениями от 30 марта, 19 сентября 2005 г.) № 65-з [r76.kadastr.ru/documents/docs/legislation/63601/ «О наименованиях, границах и статусе муниципальных образований Ярославской области»]
  5. 1 2 3 4 5 Закон Ярославской области от 21 декабря 2004 г. (с изменениями от 30 марта, 19 сентября 2005 г., 9 ноября 2007 г., 7 октября 2008 г., 25 февраля, 30 апреля, 8 октября 2009 г.) № 65-з [www.fpa.su/docs/stat/25437_stat.html?part=0 «О наименованиях, границах и статусе муниципальных образований Ярославской области»]
  6. [www.duma.yar.ru/service/acts/z11059.html Закон Ярославской области от 27.12.2011 № 59-з27]

Литература

  • Краткий очерк истории административно-территориального деления Ярославской области // Ярославская область. Административно-территориальное деление (на 1 июля 1975 года). — Ярославль, 1976. — С. 393—404.
  • [www.yar-archives.ru/uploads/documents/admin_delenie.pdf Ярославская область. Справочник по административно-территориальному делению. 1917—1967] / Государственный архив Ярославской области. — Ярославль, 1972.
  • Ярославская область в годы Великой Отечественной войны. Научно-популярное справочное издание / сост. Г. Казаринова, О. Кузнецова. — Ярославль: Индиго, 2010. — С. 21-24. — 400 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-91722-028-4.
  • [www.perepis2002.ru/ct/html/TOM_01_P1.htm Приложение 1: Изменения в административно-территориальном устройстве субъектов Российской Федерации за 1989—2002 годы] // Всероссийская перепись населения 2002 года. итоги. — [www.perepis2002.ru/index.html?id=13 Т. 1. Численность и размещение населения]. — Росстат. — 2004.
  • Закон Ярославской области от 21 декабря 2004 г. (с изменениями от 30 марта, 19 сентября 2005 г.) № 65-з [r76.kadastr.ru/documents/docs/legislation/63601/ «О наименованиях, границах и статусе муниципальных образований Ярославской области»]
  • Закон Ярославской области от 21 декабря 2004 г. (с изменениями от 30 марта, 19 сентября 2005 г., 9 ноября 2007 г., 7 октября 2008 г., 25 февраля, 30 апреля, 8 октября 2009 г.) № 65-з [www.fpa.su/docs/stat/25437_stat.html?part=0 «О наименованиях, границах и статусе муниципальных образований Ярославской области»]

Отрывок, характеризующий Административно-территориальное деление Ярославской области

– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.