Анненгоф (Санкт-Петербург)

Достопримечательность

Анненгоф (Санкт-Петербург)

Анненго́ф (нем. Annenhof, то есть «двор Анны»)  — деревянный загородный приморский дворец, построенный в 1710-х гг. для старшей дочери Петра I Анны Петровны близ Екатерингофа, одновременно с дворцом Елизаветгоф, построенным для младшей дочери Елизаветы. Скромные дворцы дочерей Петра I образовали ансамбль, который должен был увековечить состоявшееся здесь в 1703 году морское сражение при Калинкиной.

История дворца

Анненгоф был заложен Петром I в 1714 году южнее Екатерингофа. Согласно "Походному журналу", царь посетил строящийся дворец 3 мая 1714 года. Сохранившийся чертёж этого дворца свидетельствует, что этот миниатюрный ансамбль состоял из главного здания и двух флигелей, соединённых с ним оградой с воротами. Главный дом был одноэтажным, вытянутым, увенчанным мезонином, которая завершалась балюстрадой. Длина дворца составляла 12 саженей (25,56 м), ширина - 6 саженей (12,78 м). Камер-юнкер голштинского двора Берхгольц упоминает Анненгоф в своём дневнике в записи от 7 сентября 1724 года:

Некоторые из наших придворных осматривали сегодня Анненгоф и Елисаветгоф, два императорских увеселительных дворца, которые недавно возведены на берегу Невы. Первый из них был уже гораздо более отделан, чем второй.

Отделочные и декоративные работы во дворце продолжались до начала 1730-х годов. Генерал-фельдмаршал Миних, посетивший дворец в 1741 году, нашёл его ветхим и пришёл к выводу, что здание необходимо полностью перестроить «с сохранением прежнего вида», однако это предложение было отклонено. При Елизавете Петровне в конце 1740-х гг. Анненгоф был отремонтирован. После того как весной 1748 года в Летнем саду был разобран деревянный Летний Дворец Анны Иоанновны «несколько покоев от перевезённого дому» были поставлены в Анненгофе. Руководил работами архитектор Харман ван Болос. При Екатерине II, в 1764 году Анненгоф в аренду на десять лет взял импресарио из Италии Джованни Баттиста Локателли (1713-1785). Он устраивал здесь маскарады, званые обеды, оперные выступления. В 1765 году Анненгоф посещал Д. Казанова. Здесь он дал друзьям прощальный ужин с фейерверком. К концу XVIII века Анненгоф пришёл в запустение, и, по сведениям гоф-интендантской конторы, «от оного неизвестными людьми расхищается».

Пониже деревни Екатерингоф находятся Анненгоф и подле сего Елисаветгоф у берега. Каждый имеет деревянное строение в 1 этаж вышины и лес на невеликое пространство. Они были летние домы, подаренные ПЕТРОМ ВЕЛИКИМ обеим Цесаревнам АННЕ ПЕТРОВНЕ и ЕЛИСАВЕТЕ ПЕТРОВНЕ. Ныне не токмо стоят пусты без малейшего употребления, но уже совсем и опали.

-И.-Г. Георги, 1794 г.

В 1801 году указом Павла I Анненгофский дворец передавался «в вечное и потомственное владение» графу Палену. Впрочем, вступить во владение дворцом он так и не смог, поскольку после участия в цареубийстве он был удалён из столицы в своё курляндское имение. В результате Анненгоф был продан на слом и разобран.

В XIX веке на месте бывшего дворца Анны Петровны был построен частный усадебный дом, который по данным 1910-х годов принадлежал семье Картавиных и имел адрес Волынкина деревня, дом 46. Позднее этот дом был разобран, и территория усадьбы была передана Ленинградскому аккумуляторному заводу.

Местоположение дворца

Место, где в XVIII веке располагался дворец Анненгоф находится к северу от пересечения улицы Калинина с Западным скоростным диаметром, за забором на территории ЗАО «Балтэлектро».

Примечания

Литература

Баторевич Н.И. Екатерингоф. История дворцово-паркового ансамбля. СПб, 2006

Горбатенко С.Б. Петергофская дорога. Историко-архитектурный путеводитель. СПб, 2001

Отрывок, характеризующий Анненгоф (Санкт-Петербург)

– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.