Ропшинский дворец

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дворец
Ропшинский дворец

Ропшинский дворец в начале XX века
Страна Россия
Посёлок Ропша
Архитектурный стиль Классицизм
Автор проекта Бартоломео Франческо Растрелли
Основатель Пётр I
Строительство 17481750 годы
Основные даты:
1714Пётр I жалует усадьбу в Ропше Ф. Ю. Ромодановскому
1725Строительство каменных хором
1750Постройка дворцово-паркового ансамбля по проекту Растрелли
1762Смерть Петра III в Ропшинском дворце
1785Перестройка дворца и обустройство территории
1801Дворец приобретает Павел I
1917Дворец национализирован
1944Дворец пострадал в ходе военных действий, после войны восстановлен
1978Дворец разорён квартировавшей в нём войсковой частью
1990Первый из серии пожаров во дворце
2014Создание концепции полной реставрации дворца
2015Обрушение фронтона
Известные насельники Елизавета Петровна, Пётр III, Григорий Орлов, Иван Лазарев
Статус  Объект культурного наследия РФ [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=4710129001 № 4710129001]№ 4710129001
Состояние руинирован
Сайт [www.ropshapalace.info/ Официальный сайт]
К:Википедия:Ссылка на Викисклад непосредственно в статье

Ропшинский дворец — бывший дворец Романовых в Ропше (Ленинградская область). Входит в состав памятника Всемирного наследия «Исторический центр Санкт-Петербурга и связанные с ним комплексы памятников» (1990). Пребывает в разрушенном состоянии.





При императорах

Пётр I устроил в Ропше небольшую усадьбу с деревянными строениями и регулярным садом, предназначенную в основном для лечения минеральной водой, на Княжей горе вблизи источника Иордань; ранее на том же месте располагалась мыза Гастфера, а рядом — лютеранская церковь.

В 1714 году Пётр I пожаловал усадьбу своему сподвижнику Фёдору Ромодановскому. После смерти последнего в 1717 году усадьбу унаследовал его сын Иван. В 1722 году он отдал её в приданое своей дочери Екатерине, вышедшей замуж за Михаила Головкина (сына сподвижника Петра I Гавриила Головкина). Гавриилу Головкину в 1712 году Пётр I пожаловал соседнюю со своей усадьбой мызу с деревнями. В усадьбе Головкиных имелись деревянные строения и регулярный сад, а в 1725 году началось строительство каменных хором. Михаил Головкин унаследовал усадьбу после смерти отца в 1734 году; она была объединена с усадьбой жены. Усадебный дом в Ропше был значительно перестроен, к чему предположительно имел отношение архитектор Пётр Еропкин. В 1742 году Михаил Головкин был отправлен в ссылку, а усадьба конфискована в собственность казны.

В усадьбе бывала, приезжая на охоту, императрица Елизавета Петровна. По её поручению проект преобразования усадьбы разработал Бартоломео Растрелли. На основе старого усадебного дома в 1748-1750 годах был создан комплекс построек. Были обустроены Нижний и Верхний сады. Помимо Растрелли, к разработке плана Ропшинского ансамбля предположительно имел отношение Жирар.

Незадолго до смерти Елизавета Петровна подарила Ропшу наследнику престола Петру Фёдоровичу, будущему Петру III. В 1762 году император Пётр III после недолгого правления погиб при невыясненных обстоятельствах в Ропшинском дворце. Затем Екатерина II пожаловала Ропшу Григорию Орлову, при котором усадьба была заброшена и пришла в упадок.

В 1785 году Ропшу приобрёл Иван Лазарев. Под руководством инженера И. Энгельмана, обучавшийся в Голландии и Германии, и английского садового мастера Томаса Грея были проведены преобразования Ропшинского паркового комплекса, в частности, была создана сложная система водоёмов, посажены деревья и кустарники, устроены оранжереи. Под руководством архитектора Антонио делла Порто были реконструированы усадебные сооружения. Юрием Фельтеном была создана бумажная фабрика.

В 1801 году Лазарев продал усадьбу Павлу I, который вскоре был убит. После его смерти дворец продолжал оставаться императорской усадьбой. При Александре I Ропша находилась в ведении Кабинета Его Императорского Величества, в 1826 году была подарена Александре Фёдоровне, жене Николая I. При Николае I управление усадьбой осуществлялось Собственной Его Императорского Величества канцелярией, затем — Департаментом уделов.

На протяжении XIX века в усадьбе периодически велись разнообразные работы по её обустройству, также создавались подробные планы местности. В Ропше и окрестностях охотился Николай II.

В советское время

Вскоре после Октябрьской революции советское правительство национализировало Ропшинское имение. На территории поселения были образованы: Всесоюзный рыбный питомник, колхоз имени Ленина, позднее вошедший в состав совхоза «Красная Звезда», а также животноводческий совхоз «Октябрьский».

В 1926 году принадлежности дворца: мебель, бронзовые изделия и ковры были вывезены на склад Госфондимуществ для последующей распродажи.[1]

В годы Великой Отечественной войны, с сентября 1941 по январь 1944 года, Ропша была оккупирована немецко-фашистскими войсками. В помещениях дворца разместился немецкий госпиталь. Ропша упоминалась в директивах высшего немецкого военного командования в качестве стратегически важной господствующей высоты, с которой просматривалась панорама центральной части города. С артиллерийских позиций в Ропше фашисты продолжали артиллерийский обстрел Ленинграда и его южных пригородов в течение двух лет.

В 1944 году Ропша была освобождена в ходе Красносельско-Ропшинской наступательной операции. При отступлении части вермахта разграбили и подожгли Ропшинский дворец. Серьёзно пострадал и дворцовый парк, который был изрыт траншеями и заминирован. После войны Ропшинская усадьба, на территории которой разместилась лётная войсковая часть, была полностью восстановлена. В здании дворца находился штаб. В этот период дворцово-парковый ансамбль поддерживался в хорошем состоянии.

На территории парка, вблизи Ропшинского дворца — между стадионом и озером — устроено небольшое мемориальное кладбище. Здесь похоронены воины, погибшие в годы Великой Отечественной войны и лётчики, погибшие уже в послевоенные годы.

Затем во дворце разместился Отдельный батальон химической защиты Ленинградского военного округа. Дворец, парк и дополнительные пристройки продолжали восстанавливаться. Во дворце располагался клуб части.

Войсковая часть покинула дворец приблизительно в 19771978 году. При этом были сняты полы, двери и всё, что можно было снять. В 1979 году дворец стоял с окнами, забитыми железными листами. Приблизительно в 1985 году дворец был передан на баланс Ломоносовской птицефабрике. Там планировалось построить санаторий на 500 птичниц. Начались реставрационные работы, которые прервал пожар, случившийся в 1990 году.

Современное состояние

В конце 1980-х — начале 1990-х в здании произошла серия пожаров, сильно повредивших дворец. Полностью выгорел 2-й этаж, обрушились перекрытия, рухнула крыша и частично обрушились стены, а конюшня и флигеля были разграблены мародёрами. Деревянные леса, которые воздвигли в начале 90-х для поддержания стен и фасада, рухнули в начале 2010 года. Кое-где сохранились остатки лепнины. Парк запущен и замусорен, малые пруды превращаются в болота.

Сейчас Ропшинский дворец — памятник федерального значения, является федеральной собственностью. Останки строений и заброшенный парк находятся под эгидой ЮНЕСКО и охраняются государством.

В мае 2013 года желание принять останки Ропшинского дворца на своё попечение выразил городской музей-заповедник «Петергоф». В ноябре 2013 года в министерстве культуры подтвердили, что Ропшинский дворец войдёт в ГМЗ «Петергоф» как его составная часть. В следующем месяце все необходимые документы были подписаны президентом. Летом 2014 года музей создал несколько первых визуализированных концепций по реставрации памятника истории и архитектуры. Согласно им, Ропшинский дворец должен был восстанавливаться полностью: планировалось воссоздавать все его флигели и хозяйственные постройки, благоустраивать ближнюю территорию парка и строить заново уничтоженную гидросистему. Однако созданные эскизы не могли считаться идентичными полноценному проекту реконструкции, так как ожидалась историко-культурная экспертиза руин. Её назначили на начало 2015 года.[2]

7 января 2015 года обрушился фронтон дворца. Портик с колоннами упал на каменную лестницу — единственную аутентичную, сохранившуюся в хорошем состоянии часть ансамбля.[3]

Напишите отзыв о статье "Ропшинский дворец"

Примечания

  1. О. Ю. Васильева, П. Н. Кнышевский «Красные конкистадоры» М., Соратник, 1994. Стр. 213.
  2. [meduza.io/news/2015/01/09/pod-peterburgom-obrushilsya-fronton-imperatorskogo-dvortsa Под Петербургом обрушился фронтон императорского дворца]
  3. [www.baltika.fm/news/79977 В императорском дворце в Ропше возможно новое обрушение]

Ссылки

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 540-009
[whc.unesco.org/ru/list/540-009 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/540-009 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/540-009 фр.]
  • [www.rtr.spb.ru/vesti/vesti_2012/news_detail.asp?id=1172 РТР-СПб о бедственном состоянии дворца в Ропше 2012]
  • [www.rtr.spb.ru/vesti/vesti_2008/news_detail.asp?id=7744 РТР-СПб о бедственном состоянии дворца в Ропше 2008]
  • [www.ropshapalace.info/ Три века Ропшинской усадьбы]

Отрывок, характеризующий Ропшинский дворец

– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.