Мраморный дворец (Санкт-Петербург)

дворец
Мраморный дворец
Вид со стороны Невы
Страна	Россия
Санкт-Петербург	Миллионная улица, 5/1
Тип здания	дворец
Архитектурный стиль	Классицизм
Автор проекта	А.Ринальди, П. Е. Егоров
Строительство	1768—1785 годы
Известные насельники	Константин Павлович
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7810578000

Мраморный дворец — дворец в историческом центре Санкт-Петербурга. С 1992 года — филиал Русского музея.

Расположение

Дворец находится на 1-м Адмиралтейском острове, в квартале, ограниченном Дворцовой набережной, площадью Суворова, Миллионной улицей и Мраморным переулком.

Северный фасад здания выходит на Дворцовую набережную, за ней — река Нева, на другом берегу которой находится Петропавловская крепость. Восточную половину этого же квартала занимает Северо-Западный государственный заочный технический университет; между ними в 1994 году был установлен памятник императору Александру III работы Паоло Трубецкого (до того, после демонтажа на Знаменской площади, бывший в запасниках музея).

На восток от здания за СЗГЗТУ памятник А. В. Суворову на Суворовской площади работы скульптора М. И. Козловского; там же расположен Троицкий мост. На юг от здания находятся казармы Павловского лейб-гвардии полка. Напротив западного фасада находятся Российский морской регистр судоходства, с другой стороны площади Суворова — Институт Культуры.

Описание

Мраморный дворец — первое здание в Петербурге, фасады которого облицованы естественным камнем. Архитектор А. Ринальди при строительстве использовал различные сорта мрамора, особенно эффектно смотрелся розово-красный тивдийский камень, но от времени он потускнел. Аттик главного входа украшен скульптурами Ф. И. Шубина.

Парадный двор с юга и со стороны Невы ограничен кованой решеткой на гранитных столбах с мраморными вазами. Ограда соединяет дворец со служебным флигелем, построенным архитектором П. Е. Егоровым в 1780—1787 гг. Флигель перестраивался архитектором А. П. Брюлловым в 1844—1847 гг. Со стороны двора служебный флигель украшен рельефным фризом «Служение лошади человеку» П.К.Клодта. Сейчас в бывшем служебном флигеле размещается Северо-Западный государственный заочный технический университет (ул. Миллионная, д.5).

Мрамор использовался и для внутренней отделки дворца. Один из красивейших интерьеров — Мраморный зал (открыт после реставрации в мае 2010 г.), стены которого облицованы уральским, карельским, греческим, итальянским мрамором и прибайкальским лазуритом.

Парадная лестница Мраморного дворца выполнена по проекту Ринальди из мрамора серо-серебристых оттенков. Скульптурное убранство лестницы выполнено Федотом Шубиным: в нишах размещены мраморные скульптуры: «Ночь», «Утро», «День», «Вечер», Осеннее и Весеннее равноденствие. Скульптор изваял для Парадной лестницы из белого греческого мрамора барельефы, трофеи и орлов с фестонами в клюве, а также барельеф с портретом Антонио Ринальди, установленный на стене парадного вестибюля дворца.

В оформлении интерьеров дворца участвовали: живописец Стефано Торелли (плафон «Свадьба Купидона и Психеи» 1775 г. для Мраморного зала), скульпторы М. И. Козловский и Ф. И. Шубин (барельефы и скульптурные портреты для Мраморного и Орловского залов), лепщики И. Фохт и А. Бернаскони, художник-миниатюрист Ф. Данилов, столяр А. Мейер. В 1803—1811 гг. интерьеры дворца были переделаны под руководством архитектора А. Н. Воронихина.

История

При Петре I на месте, где сейчас находится Мраморный дворец, располагался построенный в 1714 году Почтовый двор с пристанью. 24 марта 1716 года именно на этот Почтовый двор из Италии прибыли отец и сын Растрелли. Около этого места с 1714 года находился Зверовый двор, в котором был помещён первый петербургский слон, подаренный русскому царю персидским шахом Солтан Хусейном. После смерти слона 23 мая 1717 года из него сделали чучело и выставили на обозрение в Кунсткамере, а в «слоновом амбаре» разместили Готторпский глобус, находившийся здесь до 1726 года, когда он также был перенесен в Кунсткамеру.

Пожар 1737 года уничтожил Почтовый двор и находящееся перед ним здание слоновника. Выжженное место расчистили, а этот участок назвали «Верхней набережной площадью». Площадка, ставшая продолжением Марсова поля, довольно долго пустовала и лишь в 1768 году по велению Екатерины II на её территории приступили к строительству дворца предназначавшегося в качестве подарка её фавориту Григорию Григорьевичу Орлову.

Дворец построен в 1768—85 годах по проекту архитектора Антонио Ринальди. Григорий Орлов умер в 1783 году, так и не дождавшись окончания строительства. В том же году Екатерина II выкупила здание в казну у наследников графа, а в 1796 году пожаловала его своему внуку великому князю Константину Павловичу по случаю его бракосочетания. В 1797—98 годах во дворце жил последний король Польши (и также бывший фаворит Екатерины) Станислав Понятовский, внезапно умерший здесь же в 1798 году.

В XIX—XX веках дворец был родовым домом великих князей династии Романовых из ветви Константиновичей. После смерти Константина Павловича в 1831 году, император Николай I передал Мраморный дворец во владение своему второму сыну, адмиралу и одному из организаторов крестьянской реформы, Константину Николаевичу. Здание, бывшее уже в аварийном состоянии, в 1840-х годах реставрировал и отделывал по своему проекту архитектор Александр Брюллов.

В 1888 году владельцем дворца стал сын Константина Николаевича, президент Академии наук и поэт Великий князь Константин Константинович (К. Р.). После него хозяином Мраморного дворца был сын Константина Константиновича, князь императорской крови Иоанн Константинович, сброшенный большевиками в шахту в Алапаевске в 1918 году. Брат Иоанна, Гавриил Константинович, написал в эмиграции воспоминания, озаглавленные «В Мраморном дворце».

В 1919—36 годах в здании находилась Российская Академия истории материальной культуры, а после её ликвидации — филиал Центрального музея Ленина. Для размещения экспозиции дворец был переделан архитекторами Н. Е. Лансере и Д. А. Васильевым, что привело к утрате архитектурной отделки залов второго этажа.

С 1950-х до конца 1980-х перед дворцом на постаменте располагался бронеавтомобиль Остин-Путиловец (с перерывом в 1970-х, когда он находился в вестибюле дворца), установленный в память о выступлении Ленина с похожего броневика по прибытии в Петроград 3 (16) апреля 1917 года. Затем броневик был передан в Артиллерийский музей, а освободившийся постамент в 1997 году занял памятник Александру III работы Паоло Трубецкого.

В 1992 году Мраморный дворец был передан Русскому музею. В залах Мраморного дворца разместилась постоянная экспозиция «Иностранные художники в России XVIII — первой половины XIX века», регулярно проходят временные выставки современных зарубежных и российских мастеров. В настоящее время дворец также используется для проведения различных конгрессов.

В 2015 году Банком России в серии «Архитектурные шедевры России» выпущена памятная монета, посвященная дворцу

Соседние объекты

• Северный фасад здания выходит на Дворцовую набережную, за ней — река Нева, на другом берегу которой находится Петропавловская крепость.
• На восток от здания за СЗГЗТУ памятник А. В. Суворову на Суворовской площади работы скульптора М. И. Козловского; там же расположен Троицкий мост и Университет Культуры и Искусств.
• На юг от здания находятся казармы Павловского лейб-гвардии полка.
• Напротив западного фасада находится Российский морской регистр судоходства.
• Перед восточным фасадом находится памятник Александру III работы П. П. Трубецкого, в 1909—1937 гг. стоявший на пл. Восстания (Знаменской).

Литература

• Павлова С. В., Матвеев Б. М. Мраморный дворец. — СПб., 1996.
• Романов Г. М. В мраморном дворце. — Вече, 2007.
• Ухналев А. Е. Мраморный дворец в Санкт-Петербурге. — СПб., 2002.
• Форсия де Пилес. Прогулки по Петербургу Екатерины Великой. Записки французского путешественника. — СПб., 2014.

Ссылки

• [www.rusmuseum.ru/ Официальная страница Русского Музея]
• [www.rusmuseum.ru/exhib/current_exhibitions Список текущих выставок]
• [walkspb.ru/zd/mramorniy.html Подробная история Мраморного дворца, фотографии интерьеров]
• [peterburg.center/maps/mramornyy-dvorec Аудиогид по Мраморному дворцу]

Отрывок, характеризующий Мраморный дворец (Санкт-Петербург)

В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.