Битва за Тараву

Битва за Тараву Основной конфликт: Гилберта-Маршалловская операция Лейтенант Александр Бонниман (4-й справа на вершине) и его солдаты штурмуют японские укрепления. За свои действия Бонниман был посмертно награждён Медалью Почёта. Дата 20 — 23 ноября 1943 года Место Бетио, атолл Тарава Итог Победа США Противники США США Япония Япония Командующие Джулиан Смит Кэйдзи Сибадзаки† Силы сторон 35 000 1009 солдат, 2101 японских и 1200 корейских рабочих Потери Морских пехотинцев: 1009 погибших, 2101 раненый Моряков: 687 погибших выжило лишь 146 человек: в плен попали 17 японцев и 129 корейцев

Битва за Тараву — сражение, происходившее на тихоокеанском театре военных действий Второй мировой войны с 20 по 23 ноября 1943 года. Является второй по счёту американской наступательной операцией на Тихом океане (первой была битва за Гуадалканал) и первой наступательной операцией в критической для воюющих сторон центральной части тихоокеанского региона. В ходе сражения американские войска овладели атоллом Тарава, и разгромили находящийся на нём японский гарнизон.

В этой битве впервые за всю войну США встретили серьёзное сопротивление высадке своего десанта со стороны японских войск. В ходе предыдущих высадок американские войска встречали ограниченное первоначальное сопротивление или вообще не встречали никакого. Но на Тараве 4 500 обороняющихся были хорошо снабжены и подготовлены, они сражались почти что до последнего бойца, что привело к тяжёлым потерям в рядах американских морских пехотинцев.

Потери американцев были столь велики, что более сотни трупов не было возвращено на родину. Сержант Норман Хатч, фронтовой кинооператор, снимавший трупы на берегу, получил столь шокирующие кадры, что ему потребовалось специальное разрешение президента Франклина Рузвельта для их публикации. Кадры из киносъёмки Хатча были включены в короткий документальный фильм «С морпехами на Тараве», выпущенный в 1944 году. Этот фильм является на данный момент единственной лентой, содержащей кадры мёртвых американских солдат.^{[нет в источнике 5045 дней]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Предыстория

Для того, чтобы передвинуть вперёд авиабазы, которые позволили бы поддерживать через центральную часть Тихого океана операции союзников на Филиппинах и в Японии, США нужно было захватить Марианские острова. Эти острова имели сильную оборону и для того, чтобы нападение на них имело успех, были нужны бомбардировщики наземного базирования — они могли значительно ослабить оборону противника. Ближайшими островами, с которых могла бы оказываться такая поддержка, были Маршалловы острова, расположенные к северо-востоку от Гуадалканала. Занятие Маршалловых островов дало бы необходимую базу, с которой можно было бы осуществить нападение на Марианские острова, однако прямой связи первых с Гавайями мешал японский гарнизон на небольшом острове Бетио на западной стороне атолла Тарава, что на островах Гилберта. Таким образом, чтобы начать вторжение на Марианские острова, надо было начинать значительно восточнее их, на Тараве.

Японцы хорошо понимали стратегическое положение островов Гилберта, поэтому они затратили значительные усилия и время на возведение защитных укреплений на острове. 7-е подразделение «Сасебо», находившееся под командованием коммандера Такео Сугаи и состоящее из 2619 человек, считавшееся элитной частью японской морской пехоты защищало остров. Подразделение включало в себя также 14 лёгких танков «Ха-Го». Для того, чтобы усилить укрепления, на остров были доставлены 1247 человек из 111-го саперного подразделения и 970 человек из строительного батальона 4-го флота. Более 1200 человек из состава обоих строительных подразделений были корейцами, взятыми на принудительные работы. 14 орудий для прибрежной обороны (среди которых были и четыре 8-дюймовые пушки «Виккерс»), купленных у Великобритании в ходе Русско-японской войны, были рассредоточены по всему острову и установлены в бетонных ДОТах. Кроме того, в разных частях острова было построено 500 деревянных ДОТов и 40 артиллерийских позиций. На самой высокой точке острова был построен аэродром. Траншеи соединяли все стороны острова, позволяя обороняющимся переходить под укрытием туда, куда необходимо. Контр-адмирал Кэйдзи Сибадзаки, командовавший гарнизоном, сказал, что для захвата Таравы «понадобится миллион человек и сто лет».

Бетио напоминает по форме длинный, тонкий треугольник, вытянутый в восточной части. Японская база находилась на западе острова. Лагуна атолла омывает остров с севера и востока, поэтому глубина воды у всего северного побережья относительно небольшая. Южная часть острова омывается океаном, поэтому вода у южного побережья глубокая. Из-за этого, предполагаемая атака ожидалась японцами именно со стороны лагуны; глубокие прибрежные океанские воды южного побережья явились бы серьёзным препятствием при высадке. Для того, чтобы предотвратить возможную высадку со стороны лагуны, был возведён большой защитный вал. Находящиеся за ним пулемётные гнёзда и ДОТы могли открыть огонь по каждому, кто попытался бы перелезть через вал. В западной части острова был построен длинный пирс, указывающий на север. Этот пирс позволял грузовым судам разгружаться, заходя из гавани и пребывая в обороняемых водах лагуны.

Битва

20 ноября

Американский отряд вторжения на тот момент был самым большим из всех отрядов на Тихоокеанском ТВД, собираемых для проведения единичной операции. Морские силы отряда состояли из 17 авианосцев (6 тяжёлых, 5 лёгких, 6 конвойных), 12 линкоров, 8 тяжёлых и 4 лёгких крейсеров, 66 эсминцев и 36 транспортных судов. На судах перевозилась 2-я дивизия морской пехоты и часть армейской 27-й пехотной дивизии, всего — около 35 000 солдат и морских пехотинцев.

Флот открыл огонь 20 ноября 1943 года. Бомбардировка продолжалась более полутора часов с небольшими остановками, предназначенными для того, чтобы штурмовики, взлетающие с авианосцев, имели возможность нанести удар по отдельным позициям. Именно тогда было выведено из строя большинство японских крупнокалиберных орудий. Большая часть острова составляла всего лишь несколько сот метров в ширину, и бомбардировка превратила его в руины. На момент начала наземного вторжения предполагалось, что на Бетио не осталось никого, кто мог бы обороняться.

План атаки состоял из трёх основных участков: от «Ред 1», «Ред 2» и «Ред 3». Участки находились на северном побережье острова; «Ред 1» был самым западным, а «Ред 3» находился к востоку от пирса. Участки побережья, названные «Грин» и «Блэк», находились на западном и южном побережье острова соответственно, они считались непригодными для первоначальной высадки. Аэродром, простиравшийся приблизительно с запада на восток острова, делил его на северную и южную части.

Морские пехотинцы начали вторжение со стороны лагуны позднее, чем ожидалось — в 9:00. Высадка началась неудачно: десантные суда застряли на прибрежном океанском рифе в 460 м от берега. При планировании операции рассчитывали на прилив — ожидалось, что уровень воды над рифом достигнет 1,5 м, что позволит большим судам с осадкой около 1,2 м подойти близко к берегу. Однако, в первые два дня операции, по словам очевидцев, «океан там просто осел», из-за чего глубина воды над рифом составила всего лишь около 90 см.

Когда поддерживающий огонь артиллерии был прекращён для того, чтобы дать морским пехотинцам высадиться, японские солдаты вылезли из своих укрытий и заняли боевые позиции у орудий. Американские суда, застрявшие на рифе, подверглись артиллерийскому и миномётному обстрелу с берега. Пехотинцы, находившиеся на судах, стали выпрыгивать за борт и идти к берегу, всё время находясь под пулемётным обстрелом. Небольшому числу десантных машин-амфибий удалось, хоть и с трудом, преодолеть риф, но многие из них во время этого были уничтожены орудийным огнём. К концу дня половина всех машин-амфибий была выведена из строя. Первой волне десанта удалось доставить на берег небольшое количество людей, и все они были прижаты к прибрежной полосе, рядом с оборонительным валом.

Первые попытки высадить на берег танки потерпели неудачу: перевозившие их десантные суда были подбиты, после чего они или затонули, или повернули назад, на ходу наполняясь водой. Двум танкам удалось высадиться в восточной части побережья, но и они были быстро выведены из строя. Ещё три танка смогли высадиться на западной окраине; с их помощью войскам удалось продвинуться на 270 м вглубь острова, но один из танков провалился в воронку от снаряда, а другой подорвался на магнитной мине. Весь оставшийся день последний танк использовался войсками в качестве передвижной пулемётной точки. Третий взвод смог высадить все свои четыре танка на участок «Ред 3» к полудню, после чего успешно задействовал их большую часть дня, но к концу дня на ходу осталась только одна машина из четырёх.

К полудню морпехам удалось захватить побережье вплоть до первой линии японских укреплений. К 15:30 в некоторых местах войска смогли продвинуться чуть глубже, но в целом полоса фронта осталась неизменной. С прибытием танков полоса продвинулась на участке «Ред 3» и на краю участка «Ред 2» (правый фланг) и с наступлением темноты линия фронта дошла уже до середины острова, не доходя немного до главной взлётной полосы.

К концу дня японцы продолжали яростный обстрел. В одном бою японский морской пехотинец вплавь добрался до одной из повреждённых машин-амфибий и открыл стрельбу по тылу американцев из находящегося на ней пулемёта М2. К тому моменту, когда американцы захватили машину, от её огня пострадали несколько человек.

21 ноября

После того, как в течение первого дня у японцев была отвоёвана значительная полоса земли, второй день был посвящён разделению обороняющихся японских войск на две части через расширение выступа, образовавшегося возле аэродрома, вплоть до южного побережья. В то же время войска на участке «Ред 1» должны были очистить участок «Грин», то есть всё западное побережье острова.

В конечном счёте, зачистка участка «Грин» оказалась более лёгкой, чем ожидалось. Из-за жёсткого сопротивления, оказанного японцами за предыдущий день, командующий решил уклониться от прямого боя и вместо этого запросить огонь морской артиллерии. Медленно продвигаясь вперёд в течение дня, артиллерийские наблюдатели смогли занять пулемётные гнёзда и оставшиеся укрепления. После того, как прекратился огонь, войска смогли занять позиции примерно за час и с малыми потерями.

Операции на участках «Ред 2» и «Ред 3» были значительно более сложными. За ночь японцы успели поставить несколько новых пулемётных гнёзд между участками максимального продвижения американцев. Пулемётный огонь из этих гнёзд на некоторое время отрезал одну часть американских войск от другой, но к полудню американцы доставили на позиции свои тяжёлые пулемёты, и японские пулемётные гнёзда были уничтожены. Вскоре после полудня американские войска пересекли аэродром и заняли оставленные оборонительные позиции в южной части острова.

К 12:30 было получено сообщение о том, что часть обороняющихся по песчаным косам отходит из восточной части острова к острову Байрики. Части соединений из состава 6-го полка морской пехоты было приказано высадиться на Байрики, чтобы отрезать японцам путь к отступлению. Войска, включая танки и артиллерию, собрались и начали высадку в 16:55. В момент высадки по десантирующимся был открыт пулемётный огонь. Была запрошена поддержка авиации — от лётчиков потребовали найти и подавить вражеские огневые точки. Отряд высадился, не встретив никакого сопротивления. Позже выяснилось, что огонь по американцам вёлся из установленного якобы отступающими японцами ДОТа, оборудованного 12 пулемётами. В ДОТе имелась небольшая цистерна с бензином, из-за нёе сгорела вся команда ДОТа: горючее воспламенилось от удара с воздуха во время американского авианалёта. Тем временем остальные соединения 6-го полка были посланы на северную часть участка «Грин».

К концу дня под американским контролем уже находилось всё западное побережье острова, а также отрезок между участками «Ред 2» и «Ред 3», проходящий за перронами аэродрома. Отдельная группа пехотинцев перешла аэродром и дошла до южной части острова, напротив участка «Блэк 2». Группы не были связаны между собой, между войсками, находящимися на «Ред 1»/«Грин» и «Ред 2», сохранялся интервал примерно в 460 м, и линии сообщения между участками «Ред 2» и «Ред 3» на севере острова и глубже не были непрерывными. Однако, как стало ясно в дальнейшем, именно в это время американцы начали брать верх.

Командующий обороняющимися на атолле войсками, контр-адмирал Кэйдзи Сибадзаки погиб в своём бетонном командном пункте, что ещё сильней затруднило командование обороной.

22 ноября

Третий день сражения ознаменовался сплочением линий фронта и доставкой на берег дополнительного тяжёлого снаряжения и танков. Утром войска, изначально высадившиеся на участке «Ред 1», продвинулись по направлению к участку «Ред 2», хоть и с некоторыми потерями. В то же время, пока остальные соединения 6-го полка морской пехоты высаживались на берег, соединения, высадившиеся на участке «Грин» к югу от «Ред 1», начали организовываться.

К полудню 1-й батальон 6-го полка уже был готов к наступлению. В 12:30 батальон пошёл в наступление и стал преследовать японские войска через всю южную часть острова. К началу вечера он достиг восточного края аэродрома и сформировал сплошную линию фронта вместе с войсками, высадившимися на «Ред 3» двумя днями ранее.

К вечеру стало ясно, что американцы победили. Оставшиеся японские войска были или зажаты на узком клочке земли на востоке от аэродрома, или блокированы в нескольких «котлах» возле «Ред 1»/«Ред 2», или у восточного края аэродрома.

Осознавая это, японцы пошли в контратаку, которая началась в 19:30. Небольшие отряды попытались просочиться через линии американцев, чтобы потом организовать полномасштабную атаку, но были разбиты сосредоточенным артиллерийским огнём — атака была сорвана. Другая попытка была предпринята в 23:00, и она увенчалась некоторым успехом.

23 ноября

В 4:00 японцы атаковали 1-й батальон майора Джонса из состава 6-го полка. Около 300 японских солдат пошли в банзай-атаку на позиции рот «А» и «В». Морские пехотинцы, поддерживаемые огнём эсминцев USS Schroeder и USS Sigsbee, а также 75-мм гаубицами из 1-го батальона 10-го полка смогли отбить атаку, но только после того, как огонь артиллерии был вызван на расстояние приблизительно 75 м от позиций американцев. Когда бой завершился, перед американскими позициями оказалось 200 трупов японских солдат, ещё 125 трупов было найдено позади позиций.

В 7:00 истребители и штурмовики морской авиации начали совершать налёты на японские укрепления в восточной части острова. Через полчаса к обстрелу японских позиций присоединились гаубицы из 1-го батальона 10-го полка — их бомбардировка длилась около 15 минут. В 8:00 в наступление пошёл 3-й батальон 6-го полка, командуемый подполковником Маклаудом. В то же время 1-й батальон Джонса был выведен с линии фронта из-за крупных потерь, понесённых в боях прошлой ночью — тогда в батальон потерял 45 человек, ещё 128 было ранено. Так как остров сужался по направлению с запада на восток, то роты «I» и «L» 3-го батальона, продвигавшиеся на восток, сформировали единый фронт, оставив роту «K» в резерве. Продвижение морпехов шло быстро — им противостояли малочисленные остатки японских войск, уцелевшие после трёх дней боёв. В распоряжении морпехов находились два танка «Шерман» (названные «Колорадо» и «Чайна-Гал»), 5 лёгких танков, а также военные инженеры для прямой поддержки войск.

Роты «I» и «L» прошли примерно 320 м, до того как встретили серьёзное вражеское сопротивление. Сопротивление японцев представляло собой сеть бункеров на участке фронта роты «I». Маклауд приказал роте «L» продвигаться вперёд, обходя таким образом японскую оборону. Теперь рота «L» формировала фронт во всю ширину острова (в том месте — 200 м), а рота «I» занялась уничтожением бункеров при поддержке танка «Колорадо» и огнемётной команды, предоставленной инженерами. Когда рота «I» приблизилась, японцы выбежали из укрытий и попытались отступить по узкому коридору. Готовый к такому развитию событий командир танка открыл огонь по цепи отступавших. Поскольку трупы отступавших оказались совершенно обезображены, после боя не удалось точно подсчитать количество погибших от выстрела танка, однако предполагается, что речь идёт о 50—70 солдатах. Пока рота «L» продвигалась на восток острова, 3-й батальон майора Шотеля из состава 2-го полка и 1-й батальон майора Хея, принадлежащий 8-му полку, занимались зачисткой небольших «котлов», образовавшихся между участками «Ред 1» и «Ред 2». Японские солдаты, находившиеся в тех «котлах», являлись серьёзной помехой для американцев со дня первой высадки, и теперь настало время уничтожить эти образования.

1-й батальон 8-го полка продвигался из восточной части острова (участок «Ред 2»), а 3-й батальон 2-го полка шёл с запада (участок «Ред 1»). Майор Хьюитт Адамс привёл пехотный взвод и две гаубицы со стороны лагуны к позициям японцев, что завершило окружение последних. К полудню «котёл» был ликвидирован. На востоке острова 3-й батальон 6-го полка продолжил своё продвижение, обходя очаги сопротивления и оставляя их для танков, военных инженеров и авиации. К 13:00 батальон достиг восточной оконечности Бетио: за всё утро солдаты убили около 475 человек, потеряв всего 9 человек убитыми и 25 ранеными. Точное число погибших в «котле» в районе «Ред 1»/«Ред 2» неизвестно. Предполагалось, что ночью 22 ноября в том районе воевало около 1000 японских солдат, ночью 23 ноября — примерно 500, и только 50—100 человек остались в живых к 13:30 23 ноября, когда остров был официально объявлен безопасным.

Последствия

В течение следующих нескольких дней 2-й батальон 6-го полка прочесал остальные острова атолла. Зачистка была завершена 28 ноября. Подразделения 2-й дивизии морской пехоты вскоре начали покидать атолл, к началу 1944 года последние соединения дивизии покинули Тараву.

С японской стороны в боях за Тараву уцелели лишь один японский офицер, 16 солдат и 129 рабочих-корейцев. Из 4836 японцев и корейцев, находившихся на острове до американского вторжения, погибло 4690 человек. Морская пехота США потеряла в боях 990 человек убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести. 2 188 человек было ранено: среди них 102 офицера и 2086 солдат. Почти все потери американцев пришлись на 76 часов, прошедших с момента начала операции, точнее, «часа „Ч“ + 10 минут» — 9:10 утра 20 ноября, и до провозглашения острова очищенным от врага — 13:30 23 ноября.

Тяжёлые потери, которые понесли американские войска, вызвали волну протеста и недоумения в США, где народ не мог понять, зачем пришлось платить столь высокую цену за маленький и, казалось бы, ненужный остров, расположенный неизвестно где. После войны генерал Холланд Смит ответил на поставленный самому себе вопрос:

«Стоила ли того Тарава? Мой ответ однозначен: нет. С самого начала решение Объединённого комитета начальников штабов о захвате Таравы было ошибкой, и из их первоначальной ошибки выросла драма из ошибок, ошибок возникших скорее из-за упущений, а не из-за неверных действий, которая привела к ненужным потерям. Стоило дать Тараве „зачахнуть на корню“. Мы могли нейтрализовать её с нашей базы на острове Бейкер, на востоке и с островов Эллис и Феникс, находящихся неподалёку, на юго-востоке.»

Потери, понесённые на Тараве, могут быть обусловлены трудностями в координации различных войск при проведении десантных операций — одного из наиболее сложных видов военных действий. К тому времени Тарава являлась самым укреплённым атоллом, который пришлось брать американцам. Выводы, сделанные после её захвата, были применены в битве за Иводзиму.

См. также

• USS Tarawa — авианосец, названный в честь битвы.
• Универсальные десантные корабли типа «Тарава»

Ссылки

• [tarawaontheweb.org/ Сайт, посвящённый битве.]
• Документальный фильм «С морпехами на Тараве» на сайте youtube:

[youtube.com/watch?v=KSEGPnj8Pa8 Первая часть]

[youtube.com/watch?v=a1VPdIRqOek&feature=related Вторая часть]

• [www.historyanimated.com/Tarawa.html Анимированная история битвы за Тараву (англ.)]

Литература

• Holland M. Smith. [ibiblio.net/hyperwar/USMC/Coral&Brass/index.html Coral and Brass]. — Washington, D.C.: United States Marine Corps, 1949.

• Derrick Wright. Tarawa 1943. — Oxford: Osprey History, 2001. — ISBN 1841762725.

Отрывок, характеризующий Битва за Тараву

– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.