Гранд-канал

Большой канал или Гранд-канал (итал. Canal Grande) — самый известный канал Венеции, при этом каналом в строгом понимании не является: это не искусственно прорытое сооружение, а бывшая мелкая протока между островами лагуны, одним из которых является Риальто.

Видимо из-за канала изначально остров и назвали Риальто. Латинское rivus altus, то есть «проток глубокий», модифицировалось в название. Является одной из главных транспортных артерий города.

Канал проходит через весь город. Начинаясь с лагуны у вокзала, он проходит через весь город, повторяя перевернутую букву S и заканчивается, соединяясь с каналом Сан-Марко и каналом Ла-Джудекка у здания таможни.

Длина канала составляет 3800 метров, ширина — от 30 до 70 метров, глубина — порядка 5 метров.

Набережных у канала практически нет, их заменяют фасады домов, выходящих на канал. Эти дома, как правило, построены на сваях, при этом имеют два выхода — на сушу и на воду.

Гранд-канал — сосредоточение самых красивых зданий города. Именно из-за этого венецианцы называют свою главную водную артерию — «Канал-дворец» (итал. Canalazzo). На берегах канала стоят более 100 дворцов, среди них: Ка' Реццонико, Ка' д'Оро, Ка' Фоскари, Палаццо Барбариго и многие другие.

Поскольку основное движение сосредоточено вдоль канала, то через водную артерию проложено всего лишь четыре моста: мост Риальто, мост Академии, мост Скальци и мост Конституции между вокзалом и пьяцалле Рома.

Перемещаться по каналу можно на гондолах или вапоретто. Альтернативу мостам при пересечении каналов могут составить трагетто.

Интересные факты

В 1896 году оператор Александр Промио осуществил первую в мире съёмку в движении. Промио снимал камерой, установленной на лодке, плывущей по Большому каналу.

См. также

• Список дворцов Венеции

Отрывок, характеризующий Гранд-канал

– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.