Гранвиль
Коммуна
|
Гранви́ль (фр. Granville, норманд. Graunville) — коммуна на северо-западе Франции, в департаменте Манш региона Нижняя Нормандия. Морской и климатический курорт на берегу залива Мон-Сен-Мишель на западном побережье полуострова Котантен. Гранвиль известен с XI века. Бывший военный и каперский порт, сейчас — один из крупнейших портов промысла створчатых моллюсков во Франции.
Старый город, вознесённый на мысе над гаванью, окружён стенами XV века. Ведёт на него старинный подъёмный мост. Нижний город, возведённый на намытых землях и пересечённый бульварами, славится своими пляжами. Благодаря расположению на скалистом отроге Гранвиль иногда называют «Северным Монако». В XIX веке Гранвиль стал морским курортом с собственным полем для гольфа и ипподромом. Гранвиль является родиной славной семьи Диор; в родном доме Кристиана Диора действует музей.
Гранвиль одна из немногих коммун Франции, в составе которой есть островная территория, острова Шозе, на одном из которых сохранилась крепость Второй империи, отреставрированная купившим её промышленником Луи Рено.
Из памятников архитектуры выделяется гранитная церковь Нотр-Дам — пример английской архитектуры времён Столетней войны.
Содержание
Климат
В Гранвиле морской климат, поскольку город расположен на побережье пролива Ла-Манш. Но из-за того, что город находится в глубине залива Мон-Сен-Мишель, он относительно хорошо защищён от ветров и ураганов и показатели температуры здесь сравнительно мягкие. Максимальная номинальная температура июля-августа составляет 21 °C, а минимальная температура января-февраля 3 °C. В 2006 году французский журнал Le Nouvel Observateur назвал Гранвиль «самым отвратительным морским курортом» из-за малого количества солнечных дней[1].
В ходе урагана 1987 года порывы ветра достигали 220 км/ч, что является абсолютным рекордом для города.
История
Возникновение поселения
Согласно легенде о заливе Мон-Сен-Мишель, Гранвиль был связан с островом Шозе лесом Скисси, который исчез в 709 году. После этого Гранвиль стал прибрежным городом под названием «Roque de Lihou».
В 1066 году в ходе Нормандского завоевания Англии герцог Нормандии Вильгельм I Завоеватель потребовал помощи семьи Грант и в знак благодарности передал им земли Roque de Lihou. Таким образом, первыми сеньорами города после викингов стали Гранты[2]. В 1143 году образован приход Нотр-Дам. В 1252 году Жанна де Гранвиль, единственная наследница, вышла замуж за Рауля д’Аргуже (фр. Raoul d’Argouges), сеньора де Гратот.
В 1439 году началось сооружение церкви Нотр-Дам. 26 октября 1439 года английский офицер Столетней войны, сенешаль Нормандии Thomas de Scales выкупил эти земли у Жана д’Аргуже. Король Англии Генрих VI стремился изолировать Мон-Сен-Мишель, остававшийся последним плацдармом Франции на нормандской территории, и приказал сэру Томасу построить укрепления в Гранвиле. Строительство крепости началось в 1440 году. Для большей защиты города сэр Томас приказал вырыть ров между полуостровом и материковой частью.
Однако 8 ноября 1442 года французы хитростью овладели крепостью, и далее она постоянно принадлежала Франции. Король Карл VII решил превратить Гранвиль в город-крепость, и в 1445 году выпустил грамоту, по которой жители освобождались от налогов, а городу жаловался герб. С 1450-х годов корабли Гранвиля выходили на лов рыбы к Ньюфаундленду. В 1470 году город посетил король Людовик XI. В 1492 году во Францию начали прибывать евреи из Испании, которых там преследовали по Альгамбрскому эдикту. Одна из общин образовалась в Гранвиле, а их торговые и кредитные операции позволили городу обзавестись крупным флотом.
От каперства до морских купаний
В 1562 году модернизировали городские укрепления и в казармах города разместили военный гарнизон. Затем, в 1593 году, ключи от города поднесли Генриху IV, что свидетельствовало о важности этого поселения для французского королевства. При Людовике XIII укрепления приспособили для артиллерии. Начиная с эпохи правления Людовика XIV гранвильские суда получили права на морской разбой. В ту эпоху Гранвиль оснастил 70—80 кораблей, а Франция получила 15 адмиралов, самым известным из которых стал Жорж-Рене Плевиль-Лепелли. В 1688 году министр Лувуа распорядился снести часть укреплений города. Людовик XIV в 1692 году назначил первого мэра Гранвиля; им стал Люк Лебуше де Гастаньи. В ходе войны Аугсбургской лиги англичане обстреливали город в 1695 году, разрушив 27 домов. В тот период Вобан разработал проект модернизации укреплений, но у него не было времени реализовать этот проект.
По следам этого нападения, в 1720 году увеличили высоту городских укреплений. Затем, начиная с 1749 года, провели работы по расширению и модернизации порта, построив в 1750 году мол, существующий и в наши дни. В 1763 году пригороды сильно пострадали от пожара. В 1777 году построили новую казарму Gênes, существующую и сейчас.
С 14 ноября 1793 года Гранвиль был осаждён войсками вандейцев в ходе Нормандской экспедиции Вандейского мятежа. Потеряв свыше 2000 человек мятежники прекратили атаку. 14 сентября 1803 года город снова обстреляли англичане, после чего они заблокировали его акваторию.
Начиная с 1815 года в разгар Реставрации, после длительных вооруженных конфликтов, Гранвиль решил избрать новый курс развития. В городе создали Торгово-промышленную палату; в 1823 году удлинили мол и в 1827 году заложили первый камень маяка дю Рок. Порт приобрёл свой современный облик после 1856 года, когда построили приливной портовый бассейн и шлюз. В 1860 году в городе открыли первое казино. В 1865 году построили больницу святого Петра.
В 1869 году начали выпускать газету Le Granvillais, а 3 июля 1870 года в Гранвиле открыли железнодорожный вокзал на маршруте Париж — Гранвиль. После этого город стал настоящим морским курортом, куда съезжались именитые отдыхающие, в числе которых были Стендаль, Жюль Мишле, Виктор Гюго, а также родители Мориса Дени, «неожиданно» появившегося на свет в Гранвиле.
После 1875 года в городе провели большие строительные работы, а в 1889 году для развлечения курортников основали Общество регат Гранвиля; в 1890 году открыли ипподром, в 1912 году организовали гольф-клуб. В 1898 году построили церковь Сен-Поль.
В 1908 году в Гранвиле открыли офис по обслуживанию туристов. В 1911 году город получил новое казино, родильный дом и сберегательную кассу. В 1912 году в городе появилось электричество и торжественно открыли Normandy-Hôtel.
После завершения Первой мировой войны в Гранвиле возобновили проведение регат в 1919 году. В 1921 году город посетил его уроженец Люсьен Диор, занимавший пост министра торговли в седьмом правительстве Бриана. В 1925 году в Гранвиле построили новый вокзал и город получил статус «климатического курорта». В 1931 году последнее промысловое судно вернулось в порт от берегов Ньюфаундленда.
Вторая мировая война
Являясь гарнизонным городом и береговым поселением, защищавшим залив Мон-Сен-Мишель, Гранвиль был первой мишенью в любых вооруженных конфликтах. 17 июня 1940 года в город вошли немецкие войска. Одиннадцать жителей Гранвиля, участвовавших в движении Сопротивления отправили в Освенцим. В отеле Нормандия расположилась комендатура и гестапо.
Город был без сражений освобождён союзниками 31 июля 1944 года, и в течение двух дней через Гранвиль проходили войска генерала Паттона, направляясь из Кутанса в Авранш.
Немецкие войска повторно оккупировали Гранвиль 9 марта 1945 года, высадив десант с Джерси; эта оккупация длилась несколько часов. 9 марта, когда Франция уже была освобождена, а войска союзников находились в 800 километрах от города, начав форсировать Рейн, остававшиеся на острове Джерси немецкие войска направили на занятие Гранвиля специальный отряд. Группа легких лодок с немецкими солдатами подошла к берегу Гранвиля ночью. Они взорвали портовые сооружения и затопили 4 грузовых корабля. В столкновении погибли 15 американских, 8 британских и 6 французских солдат. Прежде чем ретироваться, солдаты вермахта освободили 70 заключенных немцев, и пленили 5 американцев и 4 британцев[3].
Современная история
В период войны за независимость Алжира в казармах Гранвиля действовал учебный центр, рассчитанный на несколько тысяч новобранцев, которых обучали здесь перед отправкой в Кабилию.
В 1970 году в Гранвиле открыли Региональный центр парусного спорта, а в 1975 году порт расширили, построив марину. В 1973 году компания Heudebert открыла в городе галетную фабрику, работающую и поныне. Пожертвования Ришара Анакреона позволили в 1980-х годах открыть музей современного искусства, а множество городских построек классифицировали как национальные исторические памятники. В 1984 году армейские подразделения покинули казармы и появилась возможность выполнить реконструкцию мыса Пуант дю Рок.
В 1991 году был открыт Музей Кристан-Диор. В 2000 году в Гранвиле создали бизнес-инкубатор, а в 2003 году новая скоростная магистраль A84 связала Гранвиль с другими агломерациями и столицами.
Экономика
Гранвиль является крупным экономическим центром южной части департамента Манш. В управлении муниципалитета находятся порт и аэропорт. Гранвиль также является важным туристическим пунктом на побережье залива Мон-Сен-Мишель. Крупнейшими работодателями в коммуне являются Центр талассотерапии «Le Normandy», Управление водного хозяйства и галетная фабрика Lu-Heudebert, открытая в 1973 году.
Вплоть до 1984 года Гранвиль был гарнизонным городом, в котором квартировался 1-й полк морской пехоты.
Рынок устраивается по субботам на бульваре cours Jonville.
Порт Гранвиля
Порт в Гранвиле появился в XVI веке. В наше время он управляется Торгово-промышленной палатой центрального и южного Манша и специализируется на яхтенных прогулках, рыбном промысле, торговле и перевозке пассажиров.
Будучи в XIX веке тресковым и устричным портом, в настоящее время порт Гранвиля:
- перевозит пассажиров на скоростных катерах «Jolie-France-II», «Jeune-France-II» и катамаране «Jeune-France» в направлении островов Шозе и Нормандских островов;
- может принимать торговые суда до 18 метров ширины и до 125 метров длинны, водоизмещением 5-6 тысяч тонн, преимущественно для перевозки металлолома, песка и гравия;
- основной в Нормандии порт рыбного промысла, специализирующийся на моллюсках (венерки, трубачи, глицимерисы, известные как «устрицы бедняков», а также морские гребешки), на ракообразных (омары, большие крабы, бархатные крабы, крабы-пауки), а также на рыбе (дорада, скаты, кошачьи акулы, морской язык, серебристая сайда, сибас, барабули, тресочка, каракатицы, кальмары); в порту устроен рынок морепродуктов, терминал с охлаждением и компьютеризированная система продаж. Объём промысла (без учёта искусственно выращенных) составляет порядка 16 000 тонн в год. В порте базируются около 75 оснащённых судов. Искусственно выращенные морепродукты доставляются с острова Шозе, где в год производится около 250 тонн морского петушка (фр. palourde), 5 000 тонн мидий и 100 тонн устриц;
- начиная с 1975 года в гавани Hérel оборудована яхтенная стоянка[4]. Марина принимает 3500 заходов в год; в среднем 3 яхтсмена на одном судне; годовой объем оплаты составляет примерно 787 000 Евро.
Культура
В городе работает три музея: музей Кристиан-Диор, устроенный в родном доме модельера, показывающий культурную и творческую атмосферу эпохи Кристиана Диора, а также историю моды; музей старого Гранвиля, размещённый в королевских апартаментах, знакомит с историей поселения; музей современного искусства Ришар-Анакреон. В городе также открыт большой аквариум, расположенный на кончике мыса, где представлено множество видов рыб тропических морей и три тематические экспозиции: Феерия ракушечных, Дворец минералов и Сад бабочек.
Для культурного досуга Гранвиль располагает медиатекой Шарля де Ламорандьера в центре города, залом Archipel, многофункциональным помещением на 600 мест, театром под открытым воздухом на 400 мест, малым театром полуострова на 65 мест, недавно реконструированным кинотеатром Le Select с тремя залами и музыкальной школой.
В общественной и культурной жизни Гранвиля участвуют 64 городские ассоциации и общества.
- Granville.jpg
Вид на Гранвиль с городских укреплений
- Granville 02.JPG
Пляж Пла-Гуссе
- Granville - Maison et Musée de Dior.jpg
Родной дом Кристиана Диора, сейчас его музей
Достопримечательности
Природное наследие
Гранвиль расположен в непосредственной близости от природных охраняемых объектов, среди которых залив Мон-Сен-Мишель и острова Шозе. С севера на юг через город проходит «большой пешеходный маршрут» GR 223, который начинается в Онфлёре и заканчивается в Авранше, следуя вдоль побережья Нормандии.
Имелось намерение в 1992 году включить острова Шози в сеть природоохранных территорий Евросоюза Natura 2000, однако Совет коммунального объединения в 2003 году принял решение об отказе, блокируя этот вопрос до настоящего времени[5].
Муниципалитет имеет на своей территории станцию водоочистки и фабрику переработки отходов. В городе внедрена система разделительного сбора мусора.
Архитектурное наследие
Культурное наследие Гранвиля представлено множеством религиозных зданий, среди которых церковь Нотр-Дам, построенная в XIV веке и классифицированная как исторический памятник в 1930 году. Также следует упомянуть церковь Святого Павла, церковь Николая Чудотворца и протестантский храм.
О военном прошлом Гранвиля свидетельствуют уцелевшие части городских укреплений, в том числе фрагменты городской стены, подъёмный мост (Grand’ Porte) и дома XV века, разрушенные, а затем восстановленные в 1727 году, внесённые в дополнительный список исторических памятников в 2004. Также в 1758 году были построены казармы на мысе Пуант дю Рок, который господствует над поселением.
О значимости некоторых семей региона свидетельствуют шато де Гранвиль, построенный в XV веке, шато де Ла Крет и усадьба Святого Николая, построенные в 1786 году местным судовладельцем Никола Деландом.
Памятник Жоржу-Рене Плевилю-Лепелли, установленный в порту, посвящён наиболее яркой исторической личности Гранвиля.
Городское казино в стиле ар-нуво и ар-деко было построено в 1925 году, водолечебница — в 1926 году.
- Granvilleleporche.jpg
Крыльцо у подъёмного моста в верхний город.
- ChateauCreteGranville.JPG
Шато де ла Крет.
- BanqueFranceGranville.JPG
Здание Банка Франции.
- HotelBainsGranville.JPG
Водолечебница.
- MarcheCouvertGranville.JPG
Городской рынок.
Региональная гастрономия
Гранвиль славится своими блюдами из морепродуктов, в частности:
- Гранвильская галета с морскими гребешками в сливках
- Дорада в солевой корочке с зелёным соусом
- Морской язык по-гранвильски вместе с мидиями и пильчатой креветкой
- Сливочные морские гребешки.
По субботам в городе устраивается рынок, где можно купить местные продукты.
Города-побратимы
-
Агрос, Республика Кипр -
Альтеа, Испания -
Бад-Кёцтинг, Германия -
Бандоран, Ирландия -
Белладжо, Италия -
Зволен, Словакия -
Карккила, Финляндия -
Кёсег, Венгрия -
Марсаскала, Мальта -
Меерссен, Нидерланды -
Нидеранвен, Люксембург -
Превеза, Греция -
Пренай, Литва -
Сезимбра, Португалия -
Сигулда, Латвия -
Сирет, Румыния -
Сушице, Чехия -
Трявна, Болгария -
Тюри, Эстония -
Укселёсунд, Швеция -
Уффализ, Бельгия -
Хойна, Польша -
Хольстебро, Дания -
Шерборн, Великобритания -
Шкофья-Лока, Словения -
Юденбург, Австрия
Напишите отзыв о статье "Гранвиль"
Примечания
- ↑ Исследование направлений для отдыха // Le Nouvel Observateur. — 2006. — № 29 июня.
- ↑ [www.ville-granville.fr/historique_granville.asp История Гранвиля] (фр.). Mairie de Granville. Проверено 28 апреля 2014.
- ↑ Jacques Legrand. Chroniques de la Seconde Guerre mondiale. — éditions Chronique, 1990. — P. 611.
- ↑ [www.ville-granville.fr/ports_granville.asp Информация на сайте Гранвиля]
- ↑ [www.ville-granville.fr/natura_2000.asp Сеть Natura 2000 в Гранвиле]
Ссылки
- [www.ville-granville.fr/ Официальный сайт Гранвиля]
- [www.marins-granvillais.fr/ Сайт истории Гранвиля]
Отрывок, характеризующий Гранвиль
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
