Дарби, Джордж

Джордж Дарби
George Darby
Дата рождения	ок. 1720
Дата смерти	26 ноября 1790(1790-11-26)
Принадлежность	Великобритания
Род войск	Королевский флот
Годы службы	ок. 1734–1790
Звание	вице-адмирал
Командовал	HMS Warwick HMS Norwich HMS Devonshire Флот Канала
Сражения/войны	Семилетняя война Война за независимость США
Награды и премии	Контр-адмирал Великобритании

Дарби, Джордж (англ. George Darby, ок.1720-1790) — британский морской офицер, впоследствии вице-адмирал, участник Семилетней и Американской революционной войны. Возможно, был сыном Джонатана Дарби (ум. 1742/3), из замка Лип (Leap), графство Кинг, Ирландия, хотя подробности о его происхождении и воспитании неизвестны.

Семилетняя война

Поступил на флот в качестве добровольца, на HMS Sunderland под командованием Боскавена. 7 сентября 1742 года прооизведен в лейтенанты. После повышения до коммандера 12 сентября 1747 года был назначен командовать 60-пушечным HMS Warwick. В 1757 году командовал HMS Norwich (50) в Вест-Индии, на нем же служил под командованием Родни в 1759 году при бомбардировке Гавра. В январе 1760 года контр-адмирал Джордж Родни дал ему командование эскадрой. Дарби затем попал под начало коммодора лорда Колвилла (англ. Alexander Colville), с которым в мае 1760 года снял осаду Квебека. В 1761 году Дарби, при поддержке Колвилла, воспротивился распоряжению генерала Амхерста о взимании 0,5 % вместо обычного 1 % за доставку денег для выплаты жалования войскам в Вест-Индии. В начале 1762 года Дарби, на HMS Devonshire (64) в составе эскадры Родни участвовал в захвате Мартиники. В феврале Родни послал Дарби вместе с майором Горацио Гейтсом с депешами в Англию. Оба должным образом получили от короля награду в 500 фунтов.

Американская война за независимость

23 января 1778 года Дарби стал контр-адмиралом белой эскадры, но в том году в море не выходил. 19 марта 1779 года он был повышен до вице-адмирала синей эскадры. Во время громкого процесса Кеппеля-Паллисера он оставался аполитичен, хотя в апреле неохотно председательствовал на военно-полевом суде Паллисера.

Другая Армада

В июне 1779 он вышел в море, держал флаг на 100-пушечном HMS Britannia в качестве младшего флагмана у сэра Чарльза Харди. Командовал авангардом флота из 30 линейных кораблей. Его флаг-капитаном был молодой Чарльз Моррис Пол, будущий Адмирал флота. В августе Харди задержал продвижение значительно превосходящих сил союзного флота, умело, хотя и бесславно, выполнив отход в Портсмут. Лорд Сэндвич сообщал королю, что лорд Малгрейв, комиссар Адмиралтейства, служивший на флоте капитаном, «высоко отзывается об адмирале Дарби и говорит, что его совершенно обожали на флоте».

Флот Канала

Весной 1780 года, когда флот вновь готовился к выходу в море, Харди внезапно умер. Самуэль Баррингтон отказался от должности главнокомандующего в Канале, и её принял семидесятилетний сэр Фрэнсис Гири. Имея Баррингтона, Дарби, Дигби, и Росса в качестве младших флагманов, он с 24 линейными крейсировал в течение июня и июля, по большей части в районе о. Уэссан. В августе Гири вывел важный ямайский конвой через Западные подходы в океан. Через неделю союзники перехватили этот конвой; событие, подчеркнувшее относительную слабость Англии в своих водах. В начале сентября Гири оставил командование, ссылаясь на слабость здоровья. Его очевидным преемником был Баррингтон но, в надежде продвинуть Кеппеля обратно в главнокомандующие, Баррингтон снова отказался от этой должности. 2 сентября король решительно согласился с Сэндвичем, что теперь следует назначить Дарби. 6 сентября Дарби был сделан лордом Адмиралтейства а 26 сентября он стал вице-адмиралом белой эскадры. Между 1780 и 1784 годами он также служил Парламенте в качестве депутата от Плимута. Если Дарби и не хватало опыта Баррингтона в командовании в бою, он показал достаточные профессиональные способности, уравновешенность, такт и надежность. Он был полон решимости похоронить политические разногласия, которые разъедали Королевский флот с начала Американской войны за независимость.

26 октября 1780 года Дарби на HMS Britannia вышел из Торбея с 22 линейными кораблями. Его земеститель, вице-адмирал Фрэнсис Самуэль Дрейк, держал флаг на HMS Victory. Дарби крейсировал в надежде встретить одну из союзных эскадр, базировавшихся на Кадис. В то же время французский адмирал д’Эстен, на обратном пути из Америки, с 38 линейных кораблями готовился к выходу из Кадиса. В ноябре Дарби крейсировал у мыса Сент-Винсент. К 10 декабря он понял, что в условиях ограниченной видимости пропустил французов. В письме к Сэндвичу он сетовал на то, что «будучи так долго в море, не оказал нации ни малейшей услуги» 21 декабря он вернулся в Сент-Хеленс. Д’Эстен достиг Бреста только 3 января 1781 года.

19 февраля морской лорд Адмиралтейства, лорд Малгрейв, по поручению Сэндвича написал в защиту Дарби от критики в Палате общин. В частности Малгрейв решительно отвергал слухи, будто ему не нравилось служить под командованием Дарби. Адмирал Дарби, писал он Сэндвичу, это

…последний человек, под которым я откажусь служить. Из того, что я всегда слышал и видел о его поведении в течение двух прошедших войн, я привык смотреть на него, как на офицера большой твердости духа, знаний и опыта. Это мнение подтверждается многими, служившими с ним и под его началом.

Оригинальный текст (англ.)  

the last man under whom I would serve with reluctance. From what I have always heard and seen of his behaviour during the two former wars, I had been used to look on him as an officer of great firmness, spirit, knowledge, and experience. That opinion has been much confirmed by serving with and under him.

Одним словом, Малгрейв считал, что Дарби замечательно подходит как главнокомандующий Флотом Канала.

Экспедиция снабжения Гибралтара

В это время стратегические проблемы страны усугубились вступлением во враждебный альянс Голландии. В поисках выхода правительство приняло решение в 1781 году уделить преимущественное внимание двум военным целям, а именно укреплению Вест-Индии и второй экспедиции снабжения Гибралтара. Это последнее предприятие, возложенное на Дарби, несло в себе большой риск. При том, что Флот Канала уступал в численности французскому флоту в Бресте, он еще должен был провести конвой мимо главного испанского флота в Кадисе, обеспечить, несмотря на сильное местное сопротивление, доставку снабжения в Гибралтар, и вернуться до того, как французы перекроют западный вход в Английский канал. Как выяснилось, Кордова, превосходя Дарби в численности, вернулся в Кадис на пополнение в то время как Дарби, которому пришлось забирать транспорты снабжения из Ирландии, достиг Гибралтара лишь 12 апреля. Он передал наблюдение за разгрузкой контр-адмиралу Джону Россу который, несмотря на некоторое беспокойство со стороны испанских канонерских лодок, образцово выполнил поставленную задачу. Как только задул восточный ветер, Дарби согласно приказу вышел домой. Тем не менее, он упустил адмирала Ла Мотт-Пике́, возвращавшегося с эскадрой в Брест. Французы только что взяли в беззащитных водах 18 призов.

Осеннее крейсерство

В течение 1781 года Дарби еще трижды выходил в море, но ни разу не имел достаточно сил, чтобы контролировать Западные подходы. Во втором случае, имея 21 линейный корабль, он столкнулся с франко-испанским флотом из 40 кораблей. Посоветовавшись с сэром Джоном Россом и коммодором Джоном Эллиотом (англ. John Elliot), по своей природе очень склонными где только можно к наступлению, 25 июля он остановился на решении занять оборонительную позицию на якоре в Торбее. Он сообщил Сэндвичу, что он расставил свои корабли «в виде полумесяца в две линии». Противник либо не посмел атаковать, либо пытался двигаться дальше в обход.

Конец карьеры

Со сменой правительства в марте 1782 года Дарби отошел от службы. Хотя он не проявил себя выдающимся командиром, он выполнял все возложенные на него задачи, какими бы трудными ни были обстоятельства. Согласно флотскому списку он, в порядке очереди, получил после Родни почетный титул Контр-адмирала Великобритании.

Семья и наследие

В 1768 году Дарби женился на Марии, дочери сэра Уильяма Сен-Квентина, 3-го баронета Скэмпстон-холл (Восточный Йоркшир), давнего члена Праламента от Кингстон-апон-Халл. У них было двое сыновей: Уильям Томас и Мэтью Читти; Мария умерла 5 апреля 1773 года. К 1777 году Дарби женился на вдове Томаса Бриджеса, сестре адвоката и парламентария Ричарда Джексона. Его не обошло тогдашнее бедствие всех моряков — цинга. Вторая жена Дарби умерла 12 ноября 1790 года и он сам последовал за ней 26 ноября. После него остались двое сыновей: Мэтью (с 1801 года Дарби-Гриффит, англ. Darby-Griffith), армейский офицер, и Уильям, который со вступлением в наследование в 1795 году взял имя Сен-Квентин, как 5-й баронет, унаследовав титул по материнской линии.

Ссылки

• [www.oxforddnb.com/view/article/7140?docPos=8 Oxford Dictionary of National Biography: Darby, George]

Литература

• Navies and the American Revolution, 1775−1783 / Robert Gardiner, ed. — Chatham Publishing, 1997. — ISBN 1-55750-623-X.

Отрывок, характеризующий Дарби, Джордж

Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.