Контрудар под Сольцами

Контрудар под Сольцами
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата	14—18 июля 1941 года
Место	Ленинградская область, СССР
Итог	Тактическая победа СССР: приостановка наступления немецких войск на Ленинград
Противники
СССР Третий рейх
Командующие
К. Е. Ворошилов П. П. Собенников Н. Ф. Ватутин В. И. Морозов Н. Э. Берзарин В. фон Лееб Э. Гёпнер Э. фон Манштейн
Силы сторон
38,498 29,337
Потери
7823 3250

Контруда́р под Сольца́ми (14—18 июля 1941 года) — один из первых успешных контрударов по немецким войскам, нанесённый им советскими войсками в районе города Сольцы. В результате контрудара немецкая армия была отброшена на 40 километров. Этот контрудар, а также последующая оборона Красной армии под Лугой задержали наступление противника на Ленинград почти на месяц, что позволило советскому командованию выиграть время для подготовки города к длительной обороне.

Предшествующие события

Разгромив 22 — 25 июня 1941 года советские войска Северо-Западного фронта в приграничном сражении, немецкая группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба наступала на Ленинград, проходя в среднем за сутки 26 километров. 4-я танковая группа генерал-полковника Эриха Гёпнера преодолев сопротивление советских войск, 5 июля заняла город Остров. 8 июля главное командование германских вооружённых сил поставило войскам группы армий «Север» следующую задачу: отрезать Ленинград с востока и юго-востока сильным правым крылом танковой группы от остальной территории СССР. 9 июля, после захвата Пскова, танковые и моторизованные соединения немецких войск не стали дожидаться подхода главных сил 16-й и 18-й армий, а продолжили наступление: 41-м моторизованным корпусом генерала Райнхардта на Лугу, а 56-м моторизованным корпусом генерала Манштейна через Порхов и Новгород на Чудово, чтобы перерезать железнодорожную линию Москва — Ленинград.

Силы сторон

Германия

Дивизии 56-го моторизованного корпуса из состава 4-й танковой группы группы армий «Север» под командованием — генерала пехоты Эриха Манштейна:

• 8-я танковая дивизия
• 3-я моторизованная дивизия
• Дивизия СС «Тотенкопф»

СССР

На рубеже от Чудского озера до озера Ильмень оборонялась советская 11-я армия (командующий — генерал-лейтенант В. И. Морозов) Северо-Западного фронта (командующий — генерал-майор П. П. Собенников):

• 41-й стрелковый корпус:
  • 118-я стрелковая дивизия
  • 111-я стрелковая дивизия
  • 235-я стрелковая дивизия
  • 90-я стрелковая дивизия
• 22-й стрелковый корпус:
  • 180-я стрелковая дивизия
  • 182-я стрелковая дивизия
  • 183-я стрелковая дивизия (3496 человек)
• Остатки 12-го мехкорпуса (28-я и 23-я танковые дивизии, 10-й мотоциклетный полк). К 15 июля в составе корпуса осталось всего 68 танков Т-26; корпус выведен на переформирование в Сольцы.
• 1-й мехкорпус:
  • 3-я танковая дивизия (в дивизии оставалось всего 22 танка: 4 танка Т-28, 2 танка КВ и 16 танков БТ-7)
  • 202-я моторизованная дивизия (1103 человека)

В Викитеке есть полный текст Директива СГК СССР № 00260 Командующим войсками Северного и Северо-Западного фронтов о переподчинении и задачах войск от 9.07.1941

Кроме этого, для усиления Северо-Западного фронта, директивой СГК № 00260 от 9.07.41 командующему Северным фронтом приказывалось немедленно передать в подчинение командующего Северо-Западным фронтом одну танковую дивизию из состава 10-го мехкорпуса, (в итоге была передана 21-я танковая дивизия), а также 70-ю (11952 человека) и 237-ю (14963 человека) стрелковые дивизии.

Ход боевых действий

Наступление 41-го моторизованного корпуса

10 июля 1941 года немецкие подразделения группы армий «Север», преодолев рубеж реки Великая, продолжили наступление на Ленинград. 41-й моторизованный корпус в составе двух танковых, моторизованной и пехотной дивизий при поддержке авиации оттеснил 118-ю стрелковую дивизию к Гдову, а 90-ю и 111-ю стрелковые дивизии к Луге. 12 июля немецкие войска столкнулись с частями прикрытия Лужского оборонительно рубежа в районе реки Плюсса и в ходе упорных боев были остановлены. Не имея возможности из-за болотистой местности обойти обороняющиеся войска с флангов, Райнхардт оставил у Луги 269-ю пехотную дивизию, а основные силы 41-го корпуса бросил в обход Луги с севера и к 14 июля захватил два плацдарма на правом берегу реки Луга у деревни Ивановское и Большой Сабск в районе Кингисеппа. На этих позициях немецкие войска были остановлены силами Лужской оперативной группы и смогли продолжить наступление только через месяц. Таким образом образовался большой разрыв между корпусами 4-й танковой группы, разделённая на две части она не имела отчётливо выраженного направления главного удара, к тому же болотисто-лесистая местность ленинградской области серьёзно затрудняла самостоятельные действия танковых подразделений.

Наступление 56-го моторизованного корпуса

Выполняя приказ командования танковой группы — развить успешные действия 41-го корпуса, который действовал в направлении Луги, 10 июля 3-я моторизованная дивизия из состава 56-го моторизованного корпуса заняла город Порхов и продолжила наступление в направлении Дно. Против неё сражалась 182-я стрелковая дивизия, она успешно отбила две атаки, причём 3-я моторизованная дивизия потеряла убитыми около 400 солдат и офицеров. Кроме того, советские артиллеристы уничтожили и повредили 20 танков врага (скорее всего, это были самоходные орудия из состава 559-го батальона истребителей танков). Несмотря на это, к ночи немцы смогли продвинуться на восток от Порхова ещё на три километра.

12 июля в районе Порхова была оставлена дивизия СС «Тотенкопф», а 3-я моторизованная дивизия была направлена по боковой дороге на север. 8-я танковая дивизия начала наступление на Шимск, двигаясь вдоль шоссе по левому берегу реки Шелонь в направлении на Новгород. Сдерживали наступление немцев, отходя от рубежа к рубежу, остатки 3-й танковой дивизии 1-го механизированного корпуса, в составе дивизии оставался только 6-й танковый полк (27 танков). Для борьбы с советскими танками КВ передовым немецким частям были приданы все 88-мм зенитные орудия.

14 июля немецкие подразделения занимают Сольцы и выходят на рубеж реки Мшага. Несмотря на то что авиаразведка докладывала о большом сосредоточении советских войск и подходе с севера свежих подразделений, ближайшей задачей 8-й танковой дивизии ставится захват моста через Мшагу в неповреждённом состоянии. По состоянию на 14 июля ни чем не прикрытый правый фланг оказался длиной 70 км, а левый - 40км. Командование корпуса считало, что его безопасность следует обеспечить быстротой манёвра.

Замысел контрудара

В Викитеке есть полный текст Боевой приказ № 012 штаба Северо-Западного фронта от 13.07.41

Советское командование решило воспользоваться тем, что 56-й корпус 4-й танковой группы, который прорывался к Шимску остался без прикрытия. Командующий Северо-Западным фронтом генерал-майор П. П. Собенников 13 июля 1941 года отдал приказ № 012 войскам 11-й армии генерал-лейтенанта В. И. Морозова, усиленной соединениями Северного фронта (21-я танковая, 70-я и 237-я стрелковые дивизии), осуществить контрудар и восстановить положение в районе Сольцы.

После согласований, вечером 13 июля командующим 11-й и 27-й армиями была направлена директива № 010 о начале контрудара. Разработка плана контрудара проходила под руководством начальника штаба Северо-Западного фронта Н. Ф. Ватутина. В основу была положена информация, нанесенная на секретную карту, которая попала в руки советского командования. На ней было обозначено положение всех шести дивизий танковой группы Гёпнера. Проверив данные разведки, штаб Северо-Западного фронта разработал план контрнаступления.

Советский контрудар

По приказу штаба Северо-Западного фронта командующий советской 11-й армией создал для контрудара две группы войск — северную и южную. Им предстояло отрезать немецкую группировку, прорвавшуюся к реке Мшага.

Из состава северной группировки две дивизии (21-я танковая и 237-я стрелковая) наступали с рубежа Городище и Уторгош в юго-западном направлении, на Бараново и Ситню, а 70-я стрелковая дивизия наступала в южном направлении, на Сольцы. С востока на Сольцы наступала 1я Отдельная Горно-Стрелковая Бригада (1ГСБР)

Дивизии южной группировки (183-й стрелковой из состава 27-й армии) предстояло наступать в северном направлении, на Ситню, и там соединиться с частями северной группы.

14 июля 1941 года при поддержке 235 самолётов советская 11-я армия перешла в наступление.

Внезапное контрнаступление советских войск оказался полной неожиданностью для немецкого командования. Основные силы немецкой 8-й танковой дивизии оказались в окружении. Одновременно в затруднительном положении оказалась немецкая 3-я мотодивизия.

Э. фон Манштейн писал в своих мемуарах:

Нельзя сказать, что положение корпуса в этот момент было весьма завидным. Мы должны задаться вопросом, не шли ли мы на слишком большой риск, недооценив под влиянием своих прежних успехов противника на нашем южном фланге?.. В сложившейся обстановке не оставалось ничего другого, как отвести через Сольцы 8-ю тд, чтобы уйти от угрожавших нам клещей. 3-я мд также должна была временно оторваться от противника, чтобы корпус вновь мог получить свободу действий. Последующие несколько дней были критическими, и противник всеми силами старался сохранить кольцо окружения… Несмотря на это, 8-й тд удалось прорваться через Сольцы на запад и вновь соединить свои силы. Всё же некоторое время её снабжение обеспечивалось по воздуху. 3-й моторизованной дивизии удалось оторваться от противника, только отбив 17 атак…

16 июля советская 70-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора А. Е. Федюнина заняла Сольцы. В этот же день командующий Северо-Западным фронтом приказал армиям фронта завершить разгром противника в районе Сольцы и, прочно удерживая рубеж, занимаемый центром и левым флангом 27-й армии, остальными силами перейти в наступление.

Однако разгромить немецкие войска в районе Порхова и Сольцов не удалось. 16 июля в состав 56-го мотокорпуса была передана дивизия СС «Мёртвая голова», которая восстановила положение на реке Шелонь. Большей части 56-го мотокорпуса удалось вырваться из окружения.

Последствия

19 июля 1941 года командование немецкой группы армий «Север» приостановило наступление 56-го мотокорпуса на Ленинград. Понёсшая серьёзные потери 8-я танковая дивизия была отведена в тыл.

Ещё 16 июля в состав 4-й танковой группы был передан 1-й армейский корпус. 18 июля он занял Дно, при этом командный пункт 22-го стрелкового корпуса был взят штурмом. Здесь упорное сопротивление смог оказать лишь 415-й батальон связи под командованием Арнольда Мери.

19 июля немецкие войска захватили узловую железнодорожную станцию Дно, 22 июля — Сольцы. Однако советские контратаки вынудили немцев оставить плацдарм на реке Шелонь. 22 июля атака немецкой 21-й пехотной дивизии на Шимск была отбита.

Лишь 27 июля положение на всем фронте между Нарвой и озером Ильмень стабилизировалось, так что группа армий «Север» смогла думать о продолжении наступления на Ленинград.

Литература

• Гальдер Ф. Военный дневник. — М: АСТ, 2010. — 704 с. — ISBN 978-5-17-067688-0.
• Дэвид Гланц. Блокада Ленинграда. 1941-1944 = Leningrad. City under Siege. 1941-1944 / Пер. с англ. Е. В. Ламановой. — М: ЗАО Центрполиграф, 2009. — 221 с. — ISBN 978-5-9524-4170-5.
• Исаев А. В. Иной 1941. От границы до Ленинграда. — М.: Яуза,Эксмо, 2011. — 416 с. — (Война и мы). — ISBN 978-5-699-49705-8.
• Мамонов О. В. Первый контрудар Сталина. Отстоять Ленинград! — М.: Яуза,ЭКСМО, 2014. — 384 с. — (Война и Мы). — ISBN 978-5-699-71280-9.
• Мощанский И. Б. У стен Ленинграда. — М.: Вече, 2010. — 304 с. — ISBN 978-5-9533-5209-3.
• Хомяков И. Лужский рубеж. Хроника героических дней. — СПб.: Аврора-Дизайн, 2014. — 264 с. — (Поле боя). — ISBN 978-5-93768-066-9.
• Шигин Г. А. Битва за Ленинград: крупные операции, «белые пятна», потери / Под ред. Н. Л. Волковского. — СПб.: Полигон, 2004. — 316 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-89173-261-0.
• Эрих фон Манштейн. Утерянные победы. — М.: АСТ, 1999. — 896 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-237-01547-6.

Комментарии и цитаты

Комментарии

Цитаты

Документы

• Директива Ставки Главного Командования СССР № 00260 Командующим войсками Северного и Северо-Западного фронтов о переподчинении и задачах войск от 9 июля 1941 года
• Боевой приказ № 012 штаба Северо-Западного фронта от 13 июля 1941 года

Ссылки

• [mechcorps.rkka.ru/files/mechcorps/pages/gbd_21td.htm Журнал боевых действий советской 21-й танковой дивизии]. mechcorps.rkka.ru. Проверено 17 мая 2012. [www.webcitation.org/68jvej2Ev Архивировано из первоисточника 27 июня 2012].
• [lenbat.narod.ru/sol.htm Контрудар под Сольцами]. lenbat.narod.ru. Проверено 17 мая 2012. [www.webcitation.org/68jvfIFsT Архивировано из первоисточника 27 июня 2012].

Отрывок, характеризующий Контрудар под Сольцами

– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.