11-я армия (СССР)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #808000" colspan="2"> Командующие </td></tr> <tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #808000" colspan="2"> Боевые операции </td></tr>
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #808000" colspan="2"> 11-я армия </td></tr>
Тип: общевойсковая
Род войск: сухопутные
Количество формирований: 1
В составе фронтов: Северо-Западный фронт
Северный фронт
Западный фронт
Брянский фронт
Прибалтийский фронт
2-й Прибалтийский фронт
Белорусский фронт
генерал-лейтенант Морозов В.И.
генерал-лейтенант Курочкин П.А.
генерал-лейтенант Лопатин А.И.
генерал-лейтенант Федюнинский И.И.
Прибалтийская стратегическая оборонительная операция (1941)
Приграничное сражение в Литве и Латвии (1941)
Ленинградская стратегическая оборонительная операция (1941)
Кингисеппско-Лужская фронтовая оборонительная операция (1941)
Контрудары по группировке противника в районах Сольцы, Порхов, Новоржев (1941), Контрудары по группировкам противника в районах Старая Русса и Холм (1941)
Демянская фронтовая оборонительная операция (1941)
Демянская наступательная операция (1942)
Демянская наступательная операция (1943)
Старорусская наступательная операция (1943)
Орловская стратегическая наступательная операция (1943)
Болховско-Орловская фронтовая наступательная операция (1943)
Брянская наступательная операция (1943)
Гомельско-Речицкая наступательная операция (1943)

11-я армия (11 А), оперативное войсковое объединение (общевойсковая армия) в составе Вооружённых Сил СССР во время Великой Отечественной войны.





История

Формирование

Управление 11-й армии было сформировано 7 сентября 1939 года на базе Минской армейской оперативной группы Белорусского особого военного округа, в свою очередь сформированной 15 января 1939 года.

До Великой Отечественной войны

Участвовала в Польском походе Красной Армии в Западную Белоруссию.

В 1940 году включена в состав Прибалтийского военного округа (с 17 августа 1940 года — Прибалтийский особый военный округ).

1941 год

В составе действующей армии во время Великой Отечественной войны с 22 июня 1941 года по 2 апреля 1943 года и с 12 июля 1943 года по 31 декабря 1943 года.

Прибалтийская стратегическая оборонительная операция (1941)
Приграничное сражение в Литве и Латвии (1941)

В соответствии с планом прикрытия государственной границы, 11-я армия занимала район прикрытия № 3 по государственной границе от реки Неман до Капчямиестис в границах: справа Дотнува, исключая Средники, река Неман до Юрбурга, исключая Инстербург; слева исключая Ошмяны, исключая Друскининкай, Тройбург, исключая Летцен; с тыла — Ионава, Ораны.

Другими словами войска, входящие в состав армии должны были прикрывать границу с Восточной Пруссией и Польшей (на тот момент генерал-губернаторством) расположившись на участке от Немана на севере, где в районе Юрбурга полоса армии примыкала к полосе 8-й армии до самой восточной точки так называемого сувалкийского выступа на юге, от которого левый фланг армии проходил на восток по линии Друскининкай-Ошмяны, соседствуя с полосой обороны Западного особого военного округа. Управление армии дислоцировалось в Каунасе.

На 22 июня 1941 года войска армии в своей основной массе находились в процессе выдвижения к границе. Непосредственно перед войсками армии оборону занимали пограничные части 107-го пограничного отряда и сапёрные части на строительстве укреплений. К началу войны с севера на юг оборону успели занять: 2 батальона и один стрелковый полк 5-й стрелковой дивизии от Немана и южнее, западнее Лукше, 3 стрелковых батальона и разведывательный батальон 33-й стрелковой дивизии западнее Пильвишки, 4 батальона 188-й стрелковой дивизии (все в составе 16-го стрелкового корпуса), 3 батальона 126-й стрелковой дивизии, 1 батальон и 1 полк 128-й стрелковой дивизии и 2 батальона 23-й стрелковой дивизии (все в армейском подчинении). Против войск армии действовали 10-й, 28-й, 2-й, 6-й и 5-й армейские корпуса, 39-й и 57-й моторизованные корпуса. Таким образом, в полосе армии наносили удар смежные южный фланг группы армий «Север» и северный фланг группы армий «Центр».

Преимущество немецких войск, особенно в полосах главных ударов было подавляющим. Главный удар в полосе армии был нанесён на её левом фланге, где части 3-й танковой группы 22 июня 1941 года нанесли мощный удар в общем направлении на Алитус-Вильнюс, который немедленно смял и пограничные части, и немногие успевшие развернуться на границе части армии из состава 126-й стрелковой дивизии, 128-й стрелковой дивизии и 23-й стрелковой дивизии. Севернее 2-й армейский корпус наносил удар с юго-запада и с юга выходил к Каунасу, смяв части 188-й стрелковой дивизии. 5-я и 33-я стрелковые дивизии оказались в промежутке между частями 2-го армейского корпуса и частями 16-й полевой армии, наносившей удар в полосе советской 8-й армии, и сравнительно организованно смогли отойти на восток под давлением с фронта немецких частей. Таким образом в первый же день войны 11-я армия была с севера отсечена от частей 8-й армии, с юга отсечена от частей Западного фронта (тем самым оказался отсечён от Западного фронта Северо-Западный фронт), да ещё и рассечена надвое ударом на Каунас.

Части 3-й танковой группы уже к середине дня 22 июня 1941 года вышли к Алитус. Разрозненные подходившие к границе советские части не могли оказать какого-либо сопротивления и уничтожались следовавшими за моторизованными частями немецкими пехотными соединениями. Нередко наблюдалась следующая картина: по дорогам следовали немецкие танки, а рядом по полям отступали в том же направлении советские подразделения. 3-й механизированный корпус — мощное танковое соединение армии — на 22 июня 1941 года как единая организационная единица практически не существовал, и перед Алитусом немецкие войска (7-я танковая дивизия и 20-я танковая дивизия) встретила лишь не успевшая занять боевой порядок 5-я танковая дивизия. Немецкие части с ходу захватили две переправы через Неман в Алитусе и ещё одну южнее, в Меркине. Бои в Алитусе велись весь день, но это не могло сдержать немецкие войска и они устремились на Вильнюс, предварительно утром 23 июня 1941 года практически уничтожив 5-ю танковую дивизию.

Немецкие части, наступавшие на Каунас уже к вечеру 22 июня 1941 года были в 60 километрах южнее города и не прекращали движение.

Все дезорганизованные остатки армии отходили на Каунас, Вильнюс, частью в смежные районы Белоруссии.

24 июня 1941 года немецкие части взяли Вильнюс и Каунас и после этого о каких-то организованных действиях армии говорить не приходится вообще. Более того, с ней отсутствовала связь: командование фронтом решило, что штаб армии попал в плен (по-видимому настолько нереальными казались его донесения) и с 24 июня 1941 года прекратило всякую связь со штабом армии.[1].
Разрозненные остатки соединений армии пытались найти выход, однако оставался всего один путь — на восток в общем направлении на Полоцк. Армия была обнаружена только 30 июня 1941 года.

Из телеграммы Начальника Генерального штаба Г. К. Жукова:

«В районе станций Довгилмишки, Колтыняны, леса западнее Свенцяны найдена 11-я армия Северо-Западного фронта, отходящая из района Каунас. Армия не имеет горючего, снарядов, продфуража. Армия не знает обстановки и что ей делать. Ставка Главного Командования приказала под вашу личную ответственность немедленно организовать вывод этой армии из района Свенцяны в район севернее Двины…».

На тот момент армия потеряла до 75 % боевой техники и около 60 % личного состава.

Остатки армии, включая штаб вышли к своим в районе Полоцка в начале июля 1941 года и к 9 июля 1941 года управление было переброшено в район Пскова, где получило под командование другие части. На этом участие армии в обороне Прибалтики было завершено.

Ленинградская стратегическая оборонительная операция (1941)

В июле 1941 года вышедшая из оперативного окружения 11-я армия приняла войска в районе Дно: она объединила под своим командованием войска 22-го и 24-го стрелковых корпусов и 1-го механизированного корпуса.


Кингисеппско-Лужская фронтовая оборонительная операция (1941)
Контрудары по группировке противника в районах Сольцы, Порхов, Новоржев (1941)
Контрудары по группировкам противника в районах Старая Русса и Холм (1941)
Демянская фронтовая оборонительная операция (1941)

1942 год

Демянская наступательная операция (1942)

1943 год

Демянская наступательная операция (1943)
Старорусская операция в марте 1943.

В начале апреля 1943 года управление армии выведено в резерв Ставки ВГК под Тулу, войска переданы 68-й армии. 30 июля 1943 года передана в подчинение командующего войсками Брянского фронта.

Орловская стратегическая наступательная операция (1943)
Болховско-Орловская фронтовая наступательная операция (1943)
Брянская наступательная операция (1943)

23 октября 1943 года передана в подчинение командующего войсками Белорусского фронта (генерал армии К. К. Рокоссовский).

Гомельско-Речицкая наступательная операция (1943)

Расформирование

Войска армии 18-20 декабря 1943 года были переданы в состав 48-й и 63-й армий, её полевое управление выведено в резерв фронта и расформировано.

Руководство

Командующие:

Члены Военного совета:

Начальники штаба:

Боевой состав

Перечень соединений и воинских частей, входивших в состав армии

В разное время в состав армии входили:

Стрелковые и кавалерийские соединения

Корпуса

Дивизии

Бригады

Иные отдельные подразделения

Укреплённые районы

Артиллерийские и миномётные соединения

Танковые и механизированные соединения

Корпуса

Дивизии

Бригады

Отдельные полки

Отдельные танковые батальоны

Отдельные самоходные полки

Аэросанные части

Авиация

Дивизии

Полки

Инженерные и сапёрные части

Бригады

Полки

Батальоны

Помесячный боевой состав армии

Дата (в составе фронта)
Стрелковые и кавалерийские соединения

Артиллерийские и миномётные соединения

Танковые и механизированные соединения

Авиация

Инженерные и сапёрные части
Огнемётные части
22.06.1941
(Северо-Западный фронт)
16 ск (5, 33, 188 сд), 29 ск (179, 184 сд), 23, 126, 128 сд, 42 (Шауляйский), 46 (Тельшайский), 45 УР 10 арт. бригада ПТО, 270, 448, 615 кап, 110 гап б/м и 429 гап РГК, 19, 247 озад 3 мк (2, 5 тд, 84 мд, 5 мцп) - 38 оиб -
01.07.1941
(Северо-Западный фронт)
16 ск (5, 33, 188 сд), 41 ск (111, 118, 235 сд), 90, 126, 128 сд, 42 УР 10 арт. бригада ПТО, 448 кап, 110 гап б/м, 429 гап РГК, 19 озад 1 мк (3 тд, 163 мд, 5 мцп), 202 мд - 38 оиб -
10.07.1941
(Северо-Западный фронт)
16 ск (70, 237 сд), 41 ск (111, 118, 235 сд), 22 ск (180, 182 сд), 183 сд 9 арт. бригада ПТО, 614 кап, 698 ап ПТО 1 мк (3 тд, 163 мд, 5 мцп) - 4 и 30 пмп -
01.08.1941
(Северо-Западный фронт)
22 ск (180, 182, 254 сд), 24 ск (181, 183 сд), 398 сп (118 сд), 21 и 28 мсп 264, 613, 614 кап, 698 ап ПТО, отд. ап ПТО (майора Богданова), 111 озад 202, 163 мд, 5 мцп, 41 отб - 28, 38 оиб -
01.09.1941
(Северо-Западный фронт)
180, 182, 183, 202, 254 сд, 21 мсп 9 арт. бригада ПТО, 614 кап, 698 ап ПТО, 11, 23 озад 87, 110 отб 7 сад 28, 38 оиб, 202 осб -
01.10.1941
(Северо-Западный фронт)
180, 182, 183, 202, 254 сд, 21 мсп 9 арт. бригада ПТО, 614 кап, 698 ап ПТО, 11, 23 озад 87, 110 отб 7 сад 28, 38 оиб, 202 осб -
01.11.1941
(Северо-Западный фронт)
26, 84, 182, 202, 254 сд 264, 614 ап РВГК, 3 гв. мп 103 отб - 28, 38 оиб, 202 осб -
01.12.1941
(Северо-Западный фронт)
26, 84, 182, 202, 254 сд 264 пап, 614 ап РВГК, 698 ап ПТО, 2/3 гв. мп 103 отб - 28, 38 оиб, 202 осб -
01.01.1942
(Северо-Западный фронт)
84, 180, 182, 188, 254 сд 264, 614 ап, 46 огв. мдн 103, 150, 161 отб - 25 оиб, 202, 1390, 1391 осб -
01.02.1942
(Северо-Западный фронт)
84, 180, 182, 188, 254 сд, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 70, 71 олыжб 264, 614 ап, 759 ап ПТО, 32, 46 огв. мдн, 19 озадн 103, 150, 161 отб, 24 оаэсб 57 сад 25, 38 оиб, 202, 1390, 1391 осб -
01.03.1942
(Северо-Западный фронт)
84, 180, 182, 188, 384 сд, 56 сбр, 25, 26, 27, 28, 29 олыжб 11 гв., 264 пап, 759 ап ПТО, 46 огв. мдн 103, 150, 161 отб, 10, 11, 14, 27, 34 оаэсб 161 иап, 674, 676 лбап 25, 38, 202 оиб, 1316 осб -
01.04.1942
(Северо-Западный фронт)
26, 84, 182, 188, 254, 384 сд, 46, 50, 56 сбр, 62, 84 морские сбр, 25, 27, 234, 240, 271, 272 олыжб 11 гв., 264, 643 пап, 841 гап, 759 ап ПТО, 167 минп, 46 огв. мдн, 228/27 гв. мп 85, 103, 150, 161 отб 161 иап, 674 лбап 25, 38, 202 оиб, 1316 осб -
01.05.1942
(Северо-Западный фронт)
26, 55, 84, 182, 188, 200, 202, 254, 282, 370, 384 сд, 46, 52, 116, 144, 157, 161 сбр, 62, 74, 84 морские сбр, 25, 27, 240, 248, 271, 272 олыжб 11 гв., 264 аап, 191, 1199 гап б/м, 305, 382 гап, 643, 841 пап, 719, 759 ап ПТО, 22, 27, 39 гв.мп, 105, 167 минп, 46 огв. мдн, 242, 246 озадн 83 тбр, 85, 123, 150, 161, 238, 470, 471, 482, 483 отб 38, 161, 517 иап, 645, 674 лбап 25, 38, 202, 1391 оиб, 86 пмб, 1316, 1732 осб -
01.06.1942
(Северо-Западный фронт)
26, 55, 200, 202, 282, 370 сд, 52, 116, 126, 127, 133, 144, 145, 151, 157, 161 сбр, 90 УР 264 аап, 191 гап б/м, 305, 382 гап, 643, 841 пап, 467 лап, 105, 116, 121 минп, 22, 39 гв. мп, 242 озадн 69 тбр, 150, 161, 238, 470, 471, 482 отб 21 гв., 645 лбап 12, 112 оиб -
01.07.1942
(Северо-Западный фронт)
50, 200, 202, 282, 370 сд, 116, 126, 127, 133, 144, 145, 151, 161 сбр, 90 УР 264 аап, 643, 841 пап, 305, 382 гап, 467 лап, 105, 116, 121 минп, 22, 39 гв. мп, 242 озадн 69 тбр, 150, 161, 470, 471, 482 отб - 15, 202 оиб, 54, 101 пмб, 1316, 1391 осб -
01.08.1942
(Северо-Западный фронт)
22 и 28 гв., 55, 170, 200, 202, 282, 370 сд, 126, 127, 133, 144, 145, 151, 161 сбр, 333, 359 опаб 264 аап, 643, 841, 1235 пап, 305, 382, 429 гап, 458, 467 иптап, 105, 116 минп, 22, 26 и 39 гв. мп, 81, 82 гв. тмп, 442 озадн 33, 60, 117 тбр, 150, 161, 470, 471, 482 отб - 15, 202 оиб, 54 пмб, 1259, 1316, 1391 осб -
01.09.1942
(Северо-Западный фронт)
22 и 28 гв., 55, 170, 200, 201, 202, 282, 370, 384 сд, 126, 127, 144 сбр 264 аап, 305, 382, 429 гап, 643, 841, 1235 пап, 467 иптап, 105, 116 минп, 22 и 26 гв. мп, 82 гв. тмп, 443 озадн 60 тбр, 150, 161, 411, 470, 482 отб - 15, 202, 1391 оиб, 54 пмб, 1259, 1316 осб -
01.10.1942
(Северо-Западный фронт)
22 и 28 гв., 55, 200, 202, 282, 370, 384 сд, 126, 127 сбр 264 аап, 305, 382 гап, 841, 1235 пап, 467 иптап, 105, 116 минп, 22, 26 (без 227 д-на) гв. мп, 82 гв. тмп (без 82 д-на) 60 тбр, 150, 161, 411, 482 отб - 15, 202, 277, 284, 1391 оиб, 54 пмб -
01.11.1942
(Северо-Западный фронт)
22, 28 и 43 гв., 55, 170, 200, 202, 282, 370, 384 сд, 126, 127, 133, 144, 151 сбр 264 аап, 191 гап б/м, 229, 231, 305, 315, 382, 429 гап, 643, 841, 1235 пап, 467 иптап, 102, 105, 116 минп, 22, 26, 39 гв. мп, 82 гв. тмп, 513, 514, 541, 542, 543, 544 огв. тмдн, 1274 зенап 60 тбр, 161, 411, 482 отб - 202, 277, 284 оиб -
01.12.1942
(Северо-Западный фронт)
28 и 43 гв., 26, 170, 202, 253, 282, 370, 384 сд, 126, 133, 144, 151 сбр, 40 лыжбр 191 гап б/м, 231, 305, 315, 382, 429 гап, 643, 841, 1235 пап, 467 иптап, 102, 105, 116 минп, 22, 26, 39 гв. мп, 82 гв. тмп, 513, 514, 541, 542, 543, 544 огв. тмдн, 1274 зенап 60, 83 тбр, 3 гв., 239, 249 отп, 161, 411, 482 отб - 50, 161, 163, 166, 202, 223, 277 оиб, 54, 92 пмб -
01.01.1943
(Северо-Западный фронт)
12 гв. ск (управление), 28 и 43 гв., 26, 55, 170, 202, 253, 282, 370 сд, 20, 87, 126, 144, 151 сбр, 40 лыжбр 26 ад (75 лабр, 72 пабр, 77 габр, 24 минбр), 11 гв., 1235 аап, 191 гап БМ, 481 минп, 9 огв. мбр, 26 гв. мп (без 225 д-на), 22, 39 гв. мп, 82 гв. тмп, 44 зенад (508, 708, 710, 1274 зенап) 260, 83 тбр, 3, 11 и 12 гв., 56, 58, 239 отп, 85, 482, 513, 514 отб 677 сап 50, 202, 223, 277 оиб, 54 пмб -
01.02.1943
(Северо-Западный фронт)
12 гв. ск (26, 202, 282 сд), 28 и 43 гв., 55, 163, 188, 254, 370 сд, 20, 87, 126 сбр, 40 лыжбр 26 ад (75 лабр, 72 пабр, 77 габр, 24 минбр), 11 гв. аап, 1235 пап, 191 гап БМ, 481 минп, 8 огв. мбр, 22, 26, 39 гв. мп, 44 зенад (508, 708, 710, 1274 зенап) 60 тбр, 3 гв., 56, 227, 239 отп, 514 отб - 13 иминбр, 50, 202, 223, 277 оиб, 54 пмб -
01.03.1943
(Северо-Западный фронт)
163, 188, 200, 254 сд, 15, 20, 87, 126, 147 сбр 26 ад (75 лабр, 72 пабр, 77 габр, 24 минбр), 1235 пап, 191 гап БМ, 481 минп, 39, 95 гв. мп, 44 зенад (508, 708, 710, 1274 зенап) 60 тбр, 3 гв., 56, 227, 239 отп, 514 отб - 13 иминбр, 202, 223, 277 оиб, 54 пмб -
01.04.1943
(Северо-Западный фронт)
163, 188, 200 сд, 20, 126, 147 сбр 151 пап, 395 гап, 1040 иптап, 279, 481 минп, 508 зенап (44 зенад) 60 тбр, 56, 227 отп, 514 отб - 202, 277 оиб, 54 пмб -
01.05.1943
(Резерв Ставки ВГК)
77 и 80 гв., 96, 135, 260, 273, 308 сд 1179, 1321 иптап, 481 минп - - 202, 277 оиб -
01.06.1943
(Резерв Ставки ВГК)
4, 96, 135, 197, 260, 273, 323, 369 сд 1179, 1321 иптап, 481 минп, 90 гв. мп - - 202, 277 оиб -
01.07.1943
(Резерв Ставки ВГК)
53 ск (135, 197, 369 сд), 4, 96, 260, 273, 323 сд 1179, 1321 иптап, 481 минп, 90 гв. мп, 31 зенад (1376, 1380, 1386, 1392 зенап) 225 отп - 202, 277 оиб -
01.08.1943
(Брянский фронт)
53 ск (135, 197, 369 сд), 4, 96, 260, 273, 323 сд 1179, 1321 иптап, 481 минп, 90 гв. мп, 31 зенад (1376, 1380, 1386, 1392 зенап) 8 гв., 42, 225 отп - 202, 277 оиб, 85 пмб -
01.09.1943
(Брянский фронт)
25 ск (197, 323 сд), 46 ск (4, 238, 273 сд), 53 ск (96, 135, 186, 260 сд), 369 сд 1179, 1321 иптап, 481 минп, 90 гв. мп, 31 зенад (1376, 1380, 1386, 1392 зенап) 142, 231 отп - 202, 277, 344, 738 оиб -
01.10.1943
(Брянский фронт)
25 ск (197, 217, 323 сд), 53 ск (4, 96, 260, 273 сд) 1179 иптап, 481 минп, 31 зенад (1376, 1380, 1386, 1392 зенап) 42, 231, 253 отп, 1444 сап - 202, 277 оиб -
01.11.1943
(Брянский фронт)
25 ск (4, 217, 273 сд), 53 ск (96, 197, 260, 323 сд) 1179 иптап, 481 минп, 31 зенад (1376, 1380, 1386, 1392 зенап) 42, 231, 253 отп, 1444 сап - 202, 277 оиб -
01.12.1943
(Белорусский фронт)
25 ск (4, 217, 273 сд), 53 ск (96, 197, 260, 323 сд) 22 ад (13 лабр, 59 пабр, 63 габр), 5 гв. мд (16, 22 и 23 гв. мбр), 1179 иптап, 481 минп, 37 и 92 гв. мп, 31 зенад (1376, 1380, 1386, 1392 зенап) 231, 253 отп, 1444 сап - 84, 202, 277, 386, 741 оиб, 131 пмб -

Напишите отзыв о статье "11-я армия (СССР)"

Ссылки

В Викитеке есть тексты по теме
11-я армия (СССР)
  • [www.soldat.ru/doc Перечень № 2 управлений всех армий, округов и флотилий, входивших в состав действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]
  • [www.soldat.ru/doc Боевой состав Советской армии. Части 1-5]
  • [www.victory.mil.ru/rkka/units/03/index.html 11-я армия]

Литература

  • [militera.lib.ru/memo/russian/fedyuninsky/07.html И. И. Федюнинский. Поднятые по тревоге. Глава 7. М.: Воениздат, 1961]
  • [samsv.narod.ru/Arm/a11/arm.html 11-я армия]

Примечания

  1. Техническая связь сохранялась, однако командование 11-й армией в результате переговоров решило, что штаб Северо-Западного фронта попал в плен, в свою очередь то же решил штаб Северо-Западного фронта. Д. Егоров. Июнь 41-го. Разгром Западного фронта — М.: Яуза. Эксмо, 2008 — ISBN 978-5-699-27810-7.


Отрывок, характеризующий 11-я армия (СССР)




Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.