Кейстут

Кейстут<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Кейстут. Романтизированный портрет работы А. Пеньковского, 1838 год.</td></tr>
Великий князь литовский
1381 — 1382
Предшественник:	Ягайло
Преемник:	Ягайло
Рождение:	1297(1297)
Смерть:	15 августа 1382(1382-08-15) Крево (ныне Сморгонский район Гродненской области Белоруссии)
Род:	Гедиминовичи
Отец:	Гедимин
Супруга:	Бирута

Кейстут (ок. 1297 — 15 августа 1382, Крево) — великий князь литовский (1381—1382), князь трокский (1337—1382), сын Гедимина, брат и фактический соправитель Ольгерда, отец Витовта.

Ранние годы

Родился около 1297 года. Был одним из сыновей великого князя литовского Гедимина. Ещё при жизни отца Кейстут получил в удел Жемайтию, Троки, Гродно и Берестье. Таким образом, его удел представлял узкую и длинную полосу вдоль западного рубежа Великого княжества Литовского, прилегавшую к владениям Тевтонского ордена и Мазовии.

В течение четырёх лет после смерти Гедимина (1341—1345) централизованная власть в Великом Княжестве Литовском, распавшейся на самостоятельные уделы, фактически отсутствовала. Несмотря на то, что великокняжеский удел в составе Вильны и её пригородов (Ошмян, Вилькомира и Браслава) получил его младший сын Евнутий, каждый из сыновей Гедимина самостоятельно правил своим уделом и действовал по собственному усмотрению, иногда заключая союзы с братьями, иногда обходясь без них. Каждый из них самостоятельно заключал договоры с другими государствами, предпринимал военные походы, не ссылаясь на Евнутия.

Кейстут после смерти отца также сохранил свой удел и в это время принимал активное участие в военных и дипломатических предприятиях братьев. Так сразу после смерти Гедимина один из его сыновей Монвид совершил поход против прусских рыцарей, вытеснил их из Жмуди, вторгся в Пруссию и разбил противника в нескольких стычках. Как сообщается в Прусской хронике, в переговорах Монвида с магистром Людольфом Кёнигом принимали участие Ольгерд и Кейстут. Кроме того, благодаря посредничеству Кейстута из польского плена был освобождён его брат Любарт Гедиминович, попавший туда в ходе войны за галицко-волынское наследство. В ходе той же войны Кейстут принимал участие в набегах литовцев на Мазовию, происходивших с 1340 года. В 1342 году он принял участие в походе Ольгерда на защиту Пскова, предпринятом по просьбе самих псковичей против ливонских рыцарей. Наконец, по сообщению Т. Чацкого, в том же 1342 году Кейстут заключил от своего имени торговый договор с Англией, по которому англичане получили свободный въезд в его владения

Соправитель Ольгерда

Напор крестоносцев заставил литовских князей осознать необходимость восстановления власти великого князя и сплочения всех князей Гедиминова рода. Первыми пришли к этому осознанию Ольгерд и Кейстут, рождённые от одной матери, соединённые между собой узами дружбы и выделявшиеся политическим тактом и военными способностями. В 1345 году Кейстут, по предварительному уговору с братом, занял Вильну, где сидел младший сын Гедимина, Евнутий, и пригласил на великое княжение Ольгерда. Население не оказало сопротивления новому порядку. С тех пор до самой смерти Ольгерда братья действуют всегда солидарно.

Ольгерд интересовался всего более отношениями с Русью и собиранием под своей властью русских земель; Кейстут был всецело предан интересам коренной Литвы и Жемайтии. На его долю выпала трудная задача охранять западную границу Литовского государства от натиска крестоносцев, и эту задачу он выполнял около полустолетия с большим успехом. Своего рода диархия, при которой деятельность одного из соправителей Литвы была сосредоточена в западном направлении, а другого — в восточном, сохранялась позднее, в правление Витовта и Ягайло.

В 1360 году Кейстут попал в плен к крестоносцам, но вскоре был обменян на большое количество пленных. Спустя некоторое время он вновь попал в плен к тевтонцам, после того как в очередной битве его сбили с коня и пленили. Он был помещен в замковую тюрьму Мариенбурга. По преданию, благодаря помощи рыцаря литовского происхождения Альфа Кейстут смог бежать и вместе с ним добраться до Мазовии, где их приняла дочка Кейстута, княгиня Данута.

Борьба с Ягайло

После смерти Ольгерда (1377), Кейстут признал великим князем его сына от второго брака, Ягайло, назначенного Ольгердом себе в преемники. Благодаря огромному авторитету Кейстута в Литве и Жемайтии, он мог оказать важные услуги Ягайлу в борьбе с братьями и дать ему возможность утвердиться на великокняжеском столе. Однако Ягайло в 1379 году вступил в тайные переговоры с крестоносцами, а в 1380 году без согласования с Кейстутом заключил пятимесячное перемирие с Ливонским орденом и тайный Довидишковский договор с великим магистром Тевтонского ордена.

В 1380 году Ягайло выступил на стороне Мамая против промосковски настроенной части литовско-русской знати и в октябре 1381 года был свергнут с престола Кейстутом, проводившим политический курс на сближение с Москвой на антиордынской основе. Ягайло, захваченный Кейстутом в плен, подписал письменное признание Кейстута великим князем и был отпущен, получив назад во владение земли, оставленные ему отцом, — Крево и Витебск. Остальные Гедиминовичи также признали Кейстута великим князем. С Москвой удалось договориться ценой отказа от претензий на Смоленск и Верховские княжества.

Однако уже в мае 1382 года мятеж против Кейстута поднял новгород-северский князь Корибут. Почти одновременно в Вильне вспыхнуло восстание сторонников Ягайла. Восставшие овладели городом, весь гарнизон был уничтожен. Ягайло прибыл в столицу из Витебска. На его стороне выступили и вторгшиеся в Литву крестоносцы. Сил, которые удалось собрать Кейстуту и его сыну Витовту, оказалось недостаточно для того, чтобы рассчитывать на победу в сражении. Кейстут согласился на переговоры и был обманом захвачен в плен вместе с Витовтом и заключён в Кревский замок, где его задушили 15 августа 1382 года. Тело Кейстута было торжественно сожжено в Вильне по языческому обряду.

Оценки

Постоянная борьба за родную землю, преданность вере и обычаям отцов сделали Кейстута любимым героем литовского народа; брак его с Бирутой ещё более сблизил его с населением. И немецкие, и польские летописцы говорят о Кейстуте как о безупречном рыцаре.

Дети

Точное количество детей Кейстута и Бируты неизвестно. Обычно приводят имена шести сыновей и трёх дочерей:

• Войдат (ум. после 1401) — в надёжных источниках упоминается только дважды. По малодостоверной Хронике Быховца, скончался в молодом возрасте;
• Войшвил (Патерг ?) — умер в молодом возрасте;
• Бутовт — в 1365 году крестился в Кёнигсберге по именем Генрих, в 1369—1381 годах состоял при дворе императора Карла IV;
• Витовт (ок. 1350 — 27 октября 1430) — великий князь литовский (1392—1430);
• Жигимонт (Сигизмунд; убит в 1440) — великий князь литовский (1432 — 1440 год);
• Товтивил (в крещении — Конрад; убит в 1390) — сторонник Витовта;
• Мария (Микловса ?) — жена Ивана Тверского;
• Данута (в крещении — Анна) — жена Януша Мазовецкого;
• Римгайла (в крещении — Елизавета) — жена Генриха Мазовецкого.

Литература

• Tęgowski J. Kiejstut // Pierwsze pokolenia Giedyminowiczów. — Poznań — Wrocław, 1999. — S. 196—232.

Ссылки

• Кейстут // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Кейстут, князь Жмудский (Трокский) // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Войтович Л. [litopys.org.ua/dynasty/dyn.htm Князівські династії Східної Європи (кінець IX — початок XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне дослідження]. — Львів: Інститут українознавства ім. І.Крип’якевича, 2000. — 649 с. — ISBN 966-02-1683-1. (укр.)

Отрывок, характеризующий Кейстут

– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.