Памятники Владивостока

Некоторые из наиболее значимых памятников города Владивостока

Львы Восточного института

Львы Восточного Института

Восточный институт — Дальневосточный государственный технический университет (ДВГТУ), в настоящее время Инженерная школа ДВФУ, расположенная по улице Пушкинская, 10.

Это старинное кирпичное здание, построенное в 1896—1899 гг. по проекту архитектора А. А. Гвоздзиовского, своим фасадом выходит на Пушкинскую, а со стороны улицы Светланской, там, где размещается двор, к нему пристроено ещё три параллельных корпуса в 3-5 этажей.

В середине 1890-х гг. во Владивостоке было решено построить новое здание для мужской гимназии. Она работала в бывших Алеутских казармах, которые давно уже стали для неё тесны. Тогда-то один из владельцев Торгового дома «Кунст и Альберс» А. В. Даттан (нем. A. Dattan) подарил городу участок земли под строительство гимназии, хотя многие не соглашались с этой идеей: уж очень далеко, по меркам тех далеких дней, было это место от центра Владивостока. Но, так или иначе, а 15 сентября 1896 г. состоялась закладка здания. Строилось оно около трех лет. В это время во Владивостоке было решено открыть Восточный институт. Тогда-то и задумали расширить здание с тем, чтобы открыть в нём и институт, и гимназию.

21 октября 1899 г. в торжественной обстановке состоялось освящение здания и открытие двух учебных заведений.

Особую красоту и колорит зданию придают два каменных льва, выполненных в восточном стиле, которые как будто охраняют вход в здание. По одной версии, они были привезены во Владивосток в 1900 г. из Тяньцзиня после подавления Боксёрского восстания, по другой — подарены китайским представителем при Приамурском генерал-губернаторе.

В Северной столице — Санкт-Петербурге находится ещё пара китайских львов — ши-цза, которые установлены на Петровской набережной. На постаменте этих львов высечена надпись: «Ши-цза из города Гирина в Маньчжурии перевезена в Санкт-Петербург в 1907 году. Дар генерала от инфантерии Н. И. Гродекова». У Владивостокских львов никакой надписи нет. Да и сами скульптуры ши-цза из Владивостока и Санкт-Петербурга совершенно разные. Гиды из Санкт-Петербурга любовно называют своих ши-цза за окружность форм «лягушками» — такой вид львов в Китае является самым распространенным. Львы из Владивостока — угловатые, из них как бы выплескиваются мощь, реальная сила, гордость и достоинство и, конечно, угроза для врагов и нечистой силы. Санкт-Петербургские львы изготовлены в 1906 г, о чём свидетельствуют надписи на китайском языке, высеченные на плинтах статуй. Возраст львов у Восточного института во Владивостоке отсчитывается с X века, а надписей никаких нет, не считая загадочного орнамента. Если встать спиной к входу в университет, то слева гордо восседает он — властелин мира, с достоинством положив лапу на шар, символизирующий нашу планету, а справа не менее гордо застыла львица: под левой лапой у неё изогнулся малыш-львёнок, а на спину заполз другой.

Памятник герою Гражданской войны Сергею Лазо. (Светланская ул. 47, сквер)

Памятник Сергею Лазо

Расположен в центре города, в одноимённом сквере, между улицами Петра Великого и Лазо. Открыт 12 августа 1945 г. Автором является скульптор Л. М. Писаревский.

Памятник был установлен Сергею Лазо — красному командиру, выдающемуся военному и политическому деятелю времён Гражданской войны.

Бронзовая фигура, выполненная во весь рост, установлена на гранитном пьедестале. Правая рука командира сжата в кулак, левая держит фуражку.

C 1908 по 1938 годы на этом постаменте стоял памятник адмиралу Завойко, который повредили войска Красной Армии после занятия города в 1922 году.

Тигр, памятный знак Владивостоку. 1992 г. (Набережная ул. 3, возле кинотеатра «Океан»)

Памятник амурскому тигру

Памятник амурскому тигру во Владивостоке расположен около кинотеатра «Океан» у подножия Тигровой сопки, что в самом центре города.

Памятник тигру во Владивостоке был открыт в 1992 году. Авторство памятника принадлежит скульпторам Монтач Н. П. и Кулеш О. О.

Памятник установлен на разломах камней, разбросанных и укреплённых прямо на тротуарной плитке аллеи. На памятной доске есть надпись «Столице Приморского края, городу Владивостоку, от Общественного объединения, клуба „Пионер“, Научно-производственной компании „Инаква“, Азиатско-Тихоокеанского „Кредобанка“».

Киноцентр «Океан» является местом проведения творческих встреч, выпускных вечеров, конференций, его окрестности очень популярны у гостей города и иностранных туристов.

Памятник исследователю Дальнего Востока Г. И. Невельскому. (Светланская ул, сквер имени Невельского)

Памятник Г. И. Невельскому

Бюст адмиралу Невельскому

Двуглавый орёл на вершине памятника

Памятник Г. И. Невельскому во Владивостоке был открыт 26 октября 1897 г. на улице Светланской.

Выдающийся русский моряк-географ Г. И. Невельской провёл масштабные исследования южного побережья Охотского моря, острова Сахалин, берегов Татарского пролива, низовий Амура. Он доказал существование пролива, отделяющего Сахалин от материка, доступность Амура для крупных морских судов, возможность судоходства между Японским и Охотским морями.

Памятник адмиралу Г. И. Невельскому — один из первых во Владивостоке, сооружён на общественные средства. Памятник представляет собой четырёхгранный обелиск, увенчанный двуглавым орлом, с нишей для бронзового бюста адмирала, на трёх гранях помещены плиты с текстом о деятельности Амурской экспедиции, руководимой Г. И. Невельским.

Памятный знак на месте высадки основателей поста Владивосток с корабля «Манджур» в 1860 году (Корабельная набережная, причал № 33)

Этот памятный знак на месте высадки основателей поста Владивосток расположен в самом центре города — на Корабельной набережной, у причала № 33.

Идея установки памятного знака на месте высадки основателей поста Владивосток принадлежит общественности города в 1980 году, приуроченная к 120-летию основания города. Однако идея не была реализована из-за окончания благоустройства Корабельной набережной и предположительного места для сооружения памятника, которое использовалось для швартовки вспомогательных судов Тихоокеанского флота. К празднованию 125-летия города был объявлен конкурс на проект памятного знака на месте высадки основателей Владивосток, где было представлено 12 работ. Первое место было присвоено авторскому коллективу архитекторов и скульпторов Б. Ф. Богомолова, Э. В. Барсегова, Д. Н. Лаврухина.

Памятник был торжественно открыт 2 июля 1985 года. Реставрационные работы проводились в 2010 году: восстановили разрушенные и повреждённые элементы металлического окрашенного обелиска, гранитной стены основания, лестниц и фонарей.

Сооружение представляет собой 12-метровый обелиск из титанового сплава, напоминающий раздуваемый ветром парус морского судна, изготовлен в цехах Дальзавода. Обелиск установлен в центре специальной террасы, врезанной в гранитную стенку набережной. С уровня Корабельной набережной спускаются две бетонные лестницы. По двум сторонам от конструкции установлены массивные стилизованные якоря, выполненные из бетона.

С восточной стороны от него, на обрамляющей террасу стенке, укреплена чугунная мемориальная доска с текстом: «Основатели Владивостока — солдаты 3-й роты 4-го отдельного линейного батальона под командованием прапорщика Н. В. Комарова высадились на этом берегу с транспорта „Манджур“ 20 июня (2 июля) 1860 года».

Памятный знак на месте высадки основателей поста Владивосток с корабля «Манджур»

Могила генерал-губернатора Восточной Сибири графа Николая Николаевича Муравьёва-Амурского (угол ул. Лазо и Суханова)

Могила генерал-губернатора Восточной Сибири графа Николая Николаевича Муравьёва-Амурского

Николай Муравьёв родился 11 августа 1809 г. в Санкт-Петербурге. В звании пажа участвовал в коронации императора Николая Павловича в Москве. 25 июля 1827 г. поступил на службу прапорщиком в лейб-гвардии Финляндский полк. За участие в русско-турецкой войне присвоено очередное звание поручика, был награждён орденом Св. Анны 3-й степени. За участие в подавлении Польского восстания 1830 г. награждён польским знаком «За военные достоинства» 4-й степени, орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом и золотой шпагой с надписью «За храбрость», 4 июня 1841 г. на Кавказе за отличие произведён в генерал-майоры. В 1844 г. получил орден Св. Станислава 1-й степени с высочайшей грамотой за «отличие, мужество и благоразумную распорядительность, оказанные против горцев». 16 июня 1846 г. назначен на должность военного губернатора Тулы и Тульского гражданского военного губернатора. 5 сентября 1847 г. назначен генерал-губернатором Восточной Сибири. 14 марта 1848 г. вступил в должность.

В 1881 г. Н. Н. Муравьёва-Амурского не стало. В метрической книге Свято-Троицкой Александро-Невской церкви, состоящей при Российско-Императорском посольстве в Париже записано: «1881 г., ноября 18-го дня скончался от гангрены член Государственного Совета, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, граф Николай Николаевич Муравьёв-Амурский, 72-х лет от роду. Перед смертью был исповедован и приобщён Святых Таин протоиереем Василием Прилежаевым. Тело предано земле на Монтмартовском кладбище в Париже».

На 25-летнем юбилее «амурских обедов» было принято решение увековечить память о Н. Н. Муравьёве-Амурском. Памятник бывшему генерал-губернатору, который вначале хотели установить во Владивостоке как «конечном морском пути», но большинством голосов решено было поставить прочный крест с надписью на месте слияния Шилки и Аргуни, откуда ушла в путь первая экспедиция Н. Н. Муравьёва. В первый состав комитета вошли адмирал П. В. Казакевич, тайные советники М. С. Волконский и М. Н. Галкин-Враский и отставной статский советник Ф. А. Анненков. Они-то и окончательно решили в пользу Хабаровки. 14 февраля 1888 г. царь утвердил модель памятника. Решено было постамент изготовить из местного камня, который нашли в окрестностях станицы Михайло-Семёновская, но оттуда далеко и было найдено месторождение светло-серого сиенита в 1889 г.

В феврале 1900 г. состоялся 37-й «Амурский обед», на котором предложили перенести прах Муравьева-Амурского из Парижа. Генерал-губернатору Приамурского края сразу же ушла телеграмма: «На Амурском обеде выражено общее желание просить Вас поднять вопрос переноса праха графа Муравьёва-Амурского из Парижа в Хабаровск под памятник. Не откажите исполнением сообщить. Генерал Александров, граф Игнатьев, Духовской, князь Волконский».

За согласием перенести прах амурцы обратились к военному агенту во Франции полковнику Валериановичу Муравьёву-Амурскому, который ответил 2 мая 1900 г. так: «… по вопросу о перевезении на берега Амура тела дяди моего, графа Н. Н. Муравьёва-Амурского, имею сообщить, что со стороны родных, из коих ближайший я, не только не будет препятствия к выполнению сего предложения, но полное и совершенное сочувствие и согласие». Что касается места нового погребения тела покойного, покорителя Амурской и Уссурийской страны. Думали перевезти во Владивосток, но начавшаяся вскоре Первая мировая война, а затем и революция отодвинули выполнение намеченного на долгие годы. В советское время крест на Шилке и памятник в Хабаровске были отправлены на переплавку. Только недавно хабаровчане вновь отлили памятник графу и установили на прежнем месте. Не остались в долгу и владивостокцы: в 1991 г. прах Н. Н. Муравьёва-Амурского был перенесён во Владивосток и похоронен в центре города на склоне горы, мимо которой он когда-то проходил на пароходо-корвете «Америка».

Памятник первому жителю Якову Семёнову (Алеутская ул, у жилого дома № 19а)

Памятник первому жителю Якову Семёнову

Общий вид памятника

Перед зданием Союза писателей Приморского края на ул. Алеутской установлен бюст первому гражданскому жителю Владивостока Якову Лазаревичу Семёнову.

Прибыв во Владивосток из Николаевска-на-Амуре в 1860 году купец прожил здесь 42 года. Он был избран первым старостой Владивостока, выпустил научные труды, посвящённые правилам добычи и приготовления водорослей, также являлся известным меценатом. Памятник был установлен 1 июля 1995 года.

Именем Якова Семёнова названа улица Владивостока.

Памятник вице-адмиралу Степану Осиповичу Макарову (Набережная ул, 3, возле кинотеатра «Океан»)

Памятник вице-адмиралу Степану Осиповичу Макарову

Памятник вице-адмиралу Макарову, общий вид

Мемориальная доска на памятнике

Памятник Макарову во Владивостоке украшает улицу Набережную, возвышаясь на склоне сопки возле кинотеатра «Океан». Он установлен 24 июля 1999 года (до этого располагался на Луговой). Авторы — скульптор А. И. Тенета, архитектор А. С. Усачев. Степан Осипович Макаров — выдающийся моряк, ученый и гражданин, внесший значительный вклад в освоение новых территорий. Создал ледокольный флот и воспитал целую плеяду морских офицеров.

Окончив морское училище в Николаевске-на-Амуре, Степан Осипович Макаров ходил в водах Тихого океана на различных военных кораблях. В 1871 году, уже лейтенантом, на шхуне «Тунгус» он заходил во Владивосток.

13 апреля 1904 года вице-адмирал Макаров вместе с штабом Первой Тихоокеанской эскадры во главе с начальником контр-адмиралом Михаилом Коласом (всего более 650 человек) погибли вместе с броненосцем «Петропавловск».

В 1980 году на лицевой гране постамента, по инициативе и на средства капитана Н. Г. Позднякова была укреплена бронзовая доска со словами адмирала о необходимости освоения русского Севера. К монументу ведёт широкая лестница. В 2010 году проведена реставрация чугунной скульптуры, ступенчатого стилобата, мемориальной доски.

В честь боевых заслуг вице-адмирала Макарова был возведён памятник и его именем названа улица города. Имя прославленного героя также носит Тихоокеанский военно-морской институт. По традиции ежегодно 8 января к памятнику приходят представители командования и ветераны флота, курсанты военного института, чтобы почтить великого флотоводца.

Памятник Герою Советского Союза Елизавете Чайкиной (Набережная ул, 1, у здания школы № 13)

На территории школы № 13 находится памятник Герою Советского Союза Чайкиной Елизавете Ивановне.

Чайкина Елизавета Ивановна — секретарь Пеновского подпольного райкома комсомола Калининской области, одна из организаторов партизанского отряда.

Родилась 28 августа 1918 года в деревне Руна Пеновского района Тверской (бывшей Калининской) области. Член ВКП(б) с 1939 года. В 1939 году избрана секретарем Пеновского райкома комсомола.

С 14 октября 1941 года до дня гибели сражалась в партизанском отряде на территории Калининской (ныне Тверской) области. Смелая и энергичная комсомолка ходила в разведку, пробиралась в захваченные врагом населенные пункты и добывала ценные разведывательные сведения. Своим страстным и пламенным словом воодушевляла народ, поднимала его на борьбу с фашистскими оккупантами. Она принимала участие в самых смелых и дерзких налетах на фашистские гарнизоны.

Однажды Чайкина получила задание командира партизанского отряда пробиться в Пено, разведать численность вражеского гарнизона и местонахождение его штаба. 22 ноября 1941 года Елизавета Чайкина по пути в Пено зашла на хутор Красное Покатище к своей подруге. Её заметил бывший кулак и донёс фашистам. Гитлеровцы ворвались в дом Купровых, расстреляли семью, Чайкину увезли в Пено. Здесь её зверски пытали, требуя указать, где находятся партизаны. Ничего не добившись, фашисты 23 ноября 1941 года расстреляли мужественную партизанку. Похоронена в сквере посёлка городского типа Пено. Звание Героя Советского Союза Елизавете Ивановне Чайкиной присвоено посмертно 6 марта 1942 года.

Памятник Герою Советского Союза Олегу Кошевому (ул. Олега Кошевого, 26, у здания школы № 50)

Находится на территории школы № 50 по адресу: ул. Олега Кошевого, д. 19 «а».

Во время подготовки к празднованию Дня Победы администрацией района и города было принято решение об увековечении имен героев Великой Отечественной войны в названиях улиц, площадей, установкой памятников. На собрании учителя школы внесли предложение о постановке памятника Олегу Кошевому в школьном парке. Ученики написали письмо матери Олега с просьбой дать согласие на установку памятника, Елена Кошевая в ответном письме выразила ученикам и учителям школы благодарность и дала согласие на установку памятника.

30 октября 1969 г. состоялось торжественное открытие, на котором присутствовала скульптор О. Сушкова. С тех пор ежегодно в День Победы учащиеся школы возлагают цветы к памятнику.

Памятник Герою Советского Союза Дмитрию Карбышеву (ул. Генерала Карбышева, 11)

Памятник Герою Советского Союза Дмитрию Карбышеву

В сквере улицы, названной в честь Героя Советского Союза Д. М. Карбышева, которая находится на границе Советского и Первореченского районов, установлен памятник Карбышеву во Владивостоке. Автор — скульптор О. Кулеш, памятник был открыт в 1945 году, отреставрирован в 1987 и 2010 годах. Проведено восстановление элементов постамента, стилобата, бюста и мемориальной доски памятника.

Дмитрий Михайлович — легендарный генерал-лейтенант инженерных войск, доктор военных наук. Потомственный казак, уроженец города Омска. Принимал участие в строительстве Владивостокской крепости. Во время Русско-японской войны 1904—1905 гг. он заслужил пять орденов и две медали. В августе 1941 года попал в плен, многократно отвергал предложения фашистов о сотрудничестве. Погиб в концентрационном лагере в 1945 году.

Памятник Карбышеву во Владивостоке представлен постаментом с бетонным стилобатом, облицованным мраморной плиткой, на котором установлен его бюст. За постаментом расположена мраморная мемориальная доска с надписью и Звездой Героя. Приморцам и гостям города он известен как настоящий боец войны с фашизмом.

Памятник герою-комсомольцу Виталию Баневуру (ул. Володарского, 8а, сквер)

Памятник Виталию Баневуру

Памятник Виталию Баневуру во Владивостоке расположен в небольшом скверике, носящем его имя, что на улице Володарской. Памятник был торжественно открыт 30 октября 1966 года. Авторы — скульптор В. Е. Гринева и архитектор М. С. Смирнов.

Виталий Баневур родился в семье ювелира в Варшаве. В 1915 году вместе с семьёй был эвакуирован в Москву, а в 1917 году — во Владивосток, где окончил Владивостокскую мужскую гимназию в 1919 году.

Будучи гимназистом, увлекся политической деятельностью и с весны 1918 года входил в Союз учащихся социалистической интеллигенции. Впоследствии участвовал в партизанском движении, став руководителем комсомольского подполья. Был схвачен в плен белогвардейцами и убит руками казаков, выдержав нечеловеческие пытки — на груди ещё живого комсомольца озверевшие бандиты вырезали пятиконечную звезду и вырвали горячее сердце. Жизнь Виталия Баневура отражена в романе Д. Нагишкина «Сердце Бонивура» [lib.ru/PRIKL/NAGISHKIN/bonivur.txt Дмитрий Нагишкин «Сердце Бонивура», роман.]. Этот роман был написан во Владивостоке в годы Великой Отечественной войны.

Памятник председателю Владивостокского совета К. А. Суханову. 1894—1918 гг. (ул. Суханова, сквер)

Памятник председателю Владивостокского совета К. А. Суханову

Суханов Константин Александрович (1894—1918), участник борьбы за установление Советской власти на Дальнем Востоке, член Коммунистической партии с 1913 года. С октября 1917 член бюро краевой партийной организации Дальнего Востока. С ноября 1917 председатель Владивостокского совета. Член Дальневосточного СНК. В июне 1918 после захвата Владивостока белогвардейцами был арестован, затем расстрелян.

Памятник одному из первых председателей Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов был установлен во Владивостоке на улице, носящей его имя и в сквере, названном в его честь в 1969 году.

Памятник поэту-партизану Д. Давыдову. 1784—1839 гг. (ул. Давыдова, 3, сквер)

Памятник Давыдову расположен в сквере на улице Давыдова. Открытие состоялось в 1986 году. Автором памятника является скульптор Б. В. Волков.

Это место в городе называется «Вторая Речка». Новые улицы здесь появились в начале 60-х годов прошлого столетия и названы в честь героев Бородинской битвы: Кутузова, Багратиона, Давыдова, а также Бородинская и Русская. На улице Русской много зелени, скверов, цветов. Минуя здание детской балетной студии, восле шумного перекрёстка стоит 16-этажный жилой дом, напротив которого небольшой сквер с памятником Денису Давыдову и отсюда начинается улица, носящая его имя. 29 марта 2010 года на карте города возле памятника появилась аллея Дениса Давыдова, к сожалению нуждается в благоустройстве, а памятник — в реставрации.

В настоящее время памятник Давыдову во Владивостоке представлен мраморной площадкой и мраморным постаментом, на котором установлен бюст поэта-партизана.

Памятник Маршалу Советского Союза В. К. Блюхеру 1890—1938 гг. (ул. Овчинникова, 34, сквер школы № 52)

Памятник Блюхеру во Владивостоке установлен на улице Овчинникова, в сквере перед зданием средней школы № 52. Авторы памятника Блюхеру в во Владивостоке — скульпторы А. Лапина и В. Гончаров. Памятник Блюхеру во Владивостоке представлен стилобатом и блочным постаментом, на котором установлен его бюст. На постаменте имеется табличка с памятной надписью: «Блюхеру В. К. (1890—1938 гг.) Маршалу Советского Союза от учащихся школы 52 Владивостока». В настоящее время нуждается в реставрации. Василий Константинович Блюхер (1890—1938 гг.) — выдающийся советский военачальник, за заслуги перед народом был награждён двумя орденами Ленина, пятью орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды и другими высокими правительственными наградами. В 1918 году руководил походом Уральской армии. Также был начальником 51-й стрелковой дивизии при обороне Каховского плацдарма и штурме Перекопа, в 1921—1922 годах — военным министром, главкомом Народно-революционной армии Дальневосточной республики, руководил Волочаевской операцией, а в 1929—1938 командующим Особой Дальневосточной армией.

В 1931 году был награждён орденом Красной Звезды № 1. В 1935 году получил звание Маршала Советского Союза. Первый кавалер почётных боевых орденов, он скончался 9 ноября 1938 года от жестоких пыток в Лефортовской тюрьме НКВД, куда его поместили по сфабрикованному делу во время необоснованных репрессий в период культа личности Сталина. Тело сожгли в крематории, а приговор вынесли за «шпионаж в пользу Японии» и «участие в антисоветской организации правых и в военном заговоре» уже мёртвому полководцу и приговорили его к высшей мере наказания.

Памятник русскому поэту, прозаику, эссеисту, переводчику и литературному критику Осипу Мандельштаму (ул. Гоголя 41, сквер ВГУЭС)

Автор бронзовой фигуры поэта приморский скульптор Валерий Ненаживин.

Осип Мандельштам был арестован в мае 1934 года за стихотворение, посвящённое самому И. Сталину. Оно существовало только в рукописном виде. Передавалось шепотом. А впервые было опубликовано 30 лет спустя: «Мы живём, под собой не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны…». Мандельштам получил три года ссылки в Воронеже, подальше от столицы.

Во второй раз поэта арестовали в Москве в мае 1938 года, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности. Следствие длилось не долго. Мандельштам был вынужден признать обвинения. Осенью он написал письмо брату, которое чудом дошло до адресата: «Я нахожусь — Владивосток, СВИТЛ, 11-й барак. Получил пять лет за контрреволюционную деятельность. Из Москвы этап выехал 9 сентября, приехал 21 октября. Здоровье очень слабое. Истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти…»

Немногие оставшиеся в живых обитатели 11-го барака вспоминали позже, что Мандельштам был крайне слаб и не мог ходить на работы. Попал в лагерную больницу. А небывалые морозы начала зимы 1938 года ускорили его смерть. Теперь известно, что 47-летний Осип Мандельштам погиб от истощения в декабре 1938 года в пересыльном лагере Владивостока и был похоронен в общей могиле в районе нынешней Второй Речки.

Именно во Владивостоке десять лет назад появился первый в мире памятник поэту. Но поскольку на месте прежних лагерных бараков теперь стоят жилые дома, а точное место захоронения Мандельштама неизвестно, для этого был выбран сквер за кинотеатром «Искра». В октябре 1998 года к трагической дате 60-летия со дня смерти поэта, там была установлена скульптура работы Валерия Ненаживина.

Второй после Владивостока памятник появился летом 2007 года в Санкт—Петербурге во дворе Фонтанного дома — Музея Анны Ахматовой.

В апреле 1999 года железобетонная скульптура была разрушена. В декабре 2001 года памятник был повторно установлен в том же самом сквере, но поэта в покое не оставили. После пяти повторных инцидентов в 2003 году коллектив ВГУЭС обратился к городским властям с предложением перенести многострадальный монумент в сквер университета.

Героям Русско-японской войны 1904—1905 гг. (Светланская ул, 66)

Церемония закладки первого камня памятника героям Русско-японской войны 1904—1905 годов во Владивостоке состоялась в июне 2006 года. Мемориал открылся на территории музея Тихоокеанского флота и стал первым памятником героям Русско-японской войны 1904—1905 годов во Владивостоке, установленном в Приморье, в память о событиях войны. Этот памятный знак — дань уважения и восхищения мужеством и героизмом русских моряков, офицеров и солдат, защищавших свою родину в эти годы, приуроченный к 250 летию со дня основания Тихоокеанского флота России.

Главной композицией архитектурного ансамбля является статуя архангела Небесного Воинства Михаила. Мемориал был освящён Архиепископом Владивостокским и Приморским Вениамином, который совершил заупокойную литию по павшим войнам.

К подножию памятника героям Русско-японской войны 1904—1905 годов во Владивостоке возложили цветы, почтили подвиг героев минутой молчания. Почётный караул и часть личного состава ТОФ прошли торжественным маршем с равнением на мемориал.

В память о танковой колонне «Приморский комсомолец». 1941—1945 гг. (просп. Столетия Владивостока, 103)

Памятник танковой колонне «Приморский комсомолец» 1941—1945 гг. находится в сквере у Приморского краевого дома молодёжи в районе проспекта Столетия Владивостока.

Танковая колонна была создана на деньги, собранные комсомолом и молодёжью Приморского края.

Свой первый бой колонна «Приморский комсомолец» приняла под Киевом в 1943 году в составе Третьей гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. Её бойцы освобождали Украину и Польшу, штурмовали Берлин и помогали восставшей в мае 1945 года Праге.

Памятник открыт в 1987 году, накануне 70-летия Великого Октября.

Морякам-тихоокеанцам, погибшим в войне с Японией, 1945 г. (Светланская ул, Гайдамакский сквер)

Морякам-тихоокеанцам, погибшим в борьбе с Японией

В августе 1945 г. Советский Союз, верный союзническому долгу, объявил войну империалистической Японии. За несколько дней советскими воинами были освобождены от японских войск побережье Северной Кореи, Южный Сахалин, Курильские острова. В боевых операциях моряки-тихоокеанцы проявили чудеса храбрости и героизма.

Тысячи из них удостоены правительственных наград, 52 воинам-тихоокеанцам присвоено звание Героя Советского Союза. В ожесточённых боях многие моряки пали смертью храбрых.

5 сентября 1945 г. Приморский крайком ВКП(б) и Военный совет ТОФ приняли совместное решение о создании во Владивостоке памятника морякам-тихоокеанцам, отдавшим жизнь в боях с империалистической Японией. Из мест боёв за города Сейсин и Расин во Владивосток были доставлены останки восьми неопознанных моряков-десантников и 30 сентября торжественно захоронены в братской могиле. Над могилой установлен обелиск, сооружённый по проекту архитектора М. С. Смирнова. Памятник морякам, установлен в Гайдамакском саду, названном так в честь одного из первых русских кораблей, плававшего в дальневосточных водах в XIX веке.

Был открыт 30 сентября 1945 года.

Морякам 1-й Краснознамённой бригады торпедных катеров. 1941—1945 гг. (Светланская ул, 66а, сквер)

«Павшим смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.» — эти слова высечены на монументе. Памятник морякам-катерникам 1-й Краснознаменной бригады Тихоокеанского флота сначала был установлен на полуострове Назимова, позже перенесён в сквер у Матросского клуба.

Этот скромный монумент, открытый во Владивостоке в 1987 году стал не только первым памятником в нашем городе, но и первым официальным мемориалом на Тихом океане погибшим морякам-тихоокеанцам в водах Дальневосточной окраины Российской империи.

Памятник Петру и Февронии Муромским

Три года назад в России начали отмечать ежегодно 8 июля Всероссийский день семьи, верности и любви. Произошел он от легенды о святых Петре и Февронии. На Руси в этот день молодые молились о любви, кто постарше — о согласии в семье. В этот же день совершались помолвки и свадьбы. Идея возрождения этого старинного русского праздника родилась в городе Муроме — именно там, в XIII веке княжили святые Пётр и Феврония. И именно в Муроме на территории Свято-Троицкого женского монастыря покоятся чудотворные мощи, к которым приезжают со всех концов страны верующие, дабы найти свою любовь, создать семью, завести детей.

Согласно легенде, простолюдинка Феврония вылечила Муромского князя Петра от проказы и за это потребовала жениться на ней. Князь согласился, однако после выздоровления не исполнил своего обещания. Но вскоре он вновь заболел, и Феврония опять излечила его. Тогда князь все-таки женился на ней.

Между тем бояре воспротивились этому браку и поставили Петру ультиматум: либо жена, либо княжение. Супруги покинули город, после чего в нём началась смута и бояре вскоре попросили их вернуться. В старости Пётр и Феврония приняли монашеский постриг в разных монастырях. Они просили Бога послать им смерть в один и тот же час и завещали похоронить их в одном каменном гробу, с перегородкой посредине. Гроб был исполнен, как того пожелали святые. Умерли они действительно в один и тот же день, вот только люди не решились похоронить монаха и монахиню в одном гробу. Петра похоронили в городском соборе, а Февронию — в монастыре за городом. Двойной же гроб остался стоять пустым в сборе. Наутро все увидели, что тела обоих супругов лежат в этом гробу, как они и завещали. Их вновь попытались разделить, но утром следующего дня всё повторилось так же. С тех пор Петр и Феврония покоятся вместе, уже навсегда.

Памятник святым Благоверным Петру и Февронии появился во Владивостоке в Покровском парке 2 июля 2009 г. Высокие фигуры святых расположены на пьедестале лицом друг к другу, держа в руках пару голубей. А за Февронией, сзади, прижался к её ногам её заяц.

Гранитная статуя Будды Мира и Дружбы России и Японии

Гранитный монумент Будды появился во Владивостоке ещё в 1993 году, когда он был передан Приморскому отделению Общероссийского общественного фонда «Российский фонд мира» от общества «Япония-Россия» из префектуры Тоттори. Установленная изначально на сопке Орлиное Гнездо статуя подверглась акту вандализма и после этого случая было принято решение перенести монумент в более безопасное место. Так гранитный Будда появился у корпуса ДВФУ на Океанском проспекте. Открытие отреставрированной статуи Будды на новом месте состоялось в 2010 году, а японская сторона изъявила желание завершить этот культурный проект сооружением над статуей традиционной для Японии крыши.

Установка обновлённой статуи Будды Мира на территории государственного университета стала ещё одним шагом на пути укрепления дружбы Японии и России, развития экономических и культурных связей между Приморьем и Японской префектурой Тоттори.

Памятник А. С. Пушкину

3 июля 1997 года в Пушкинском сквере состоялась торжественная церемония открытия во Владивостоке памятника великому русскому поэту А. С. Пушкину работы выдающегося скульптора Михаила Аникушина.
При строительстве моста через Золотой Рог Пушкинский сквер и бюст Пушкина были убраны. Однако в 1999 году на улице Пушкинской был открыт памятник Пушкину работы Эдуарда Барсегова. Памятник находится возле Пушкинского театра.

Памятник «Пионерам подводного плаванья на Тихоокеанском флоте»

5 января 2012 года во Владивостоке на Корабельной набережной у памятника «Пионерам подводного плаванья на Тихоокеанском флоте» прошли торжества, посвящённые 105-й годовщине образования подводных сил Тихоокеанского флота России.

Первые российские подводные лодки появились на Тихом океане накануне Русско-Японской войны. 5 января 1905 года был создан отдельный отряд миноносцев, приданный отдельному отряду крейсеров с базированием на полуострове Эгершельд. Миноносцами в то время называли подводные лодки. Принято считать, что наличие подводных миноносцев в составе Владивостокского отряда крейсеров стало одним из фактов, который сдержал появление у берегов Приморья вражеских кораблей.

В годы Великой Отечественной войны отряд подводных лодок Тихоокеанского флота совершил переход через Тихий и Атлантический океаны и вошёл в состав Северного флота. Подводники-тихоокеанцы громили врага в Атлантике и Северном ледовитом океане.

Сегодня подводные силы Тихоокеанского флота оснащены современными атомными и дизельными подводными лодками, которые несут межконтинентальные баллистические ракеты, ударное и противолодочное оружие. Подводники-тихоокеанцы ежедневно несут боевое дежурство по защите Дальневосточных рубежей Российской Федерации.

Памятник приморцам, погибшим в ходе локальных войн и военных конфликтов

Памятник приморцам, погибшим в ходе локальных войн и военных конфликтов

Памятник приморцам, погибшим в ходе локальных войн и военных конфликтов сооружён Приморской краевой общественной организацией ветеранов боевых действий «Контингент».

Осенью 2003 года группа бывших военнослослужащих дивизии морской пехоты Тихоокеанского флота приняла коллективное решение о необходимости создания общественной организации. 27 ноября 2003 года такая организация была создана и получила название «Общественная организация социальной поддержки и защиты ветеранов боевых действий на территории РФ, на территории других государств и семей погибших ветеранов „Контингент“ Приморского края» (сокращенное название — Приморская краевая общественная Организация ветеранов боевых действий «Контингент»). Среди тех, кто стоял у истоков создания организации были в основном морские пехотинцы, прошедшие через боевые действия в Чечне и Дагестне.

Первоочередной задачей организации было решено считать сооружение Мемориала памят боевым товарищам и всем, кто погиб в локальных войнах и вооружённых конфликтах.

Скульптор — заслуженный художник России, член Союза художников Ненаживин Валерий Геннадьевич.

Архитектор — Шевелев Станислав Федорович.

Комплекс памятника состоит из четырёхметровой стены, выполненной из неражавеющей стали, фигуры сидящего воина, отлитой из чугуна и тумбы из нержавеющей стали. Элементы памятника установлены на постаменте размером 6×7 метров, возвышающемся над уровнем земли на 30 сантиметров.

На стене из нержавеющей стали по всему периметру нанесены выписки из писем военнослужащих, погибших в Чечне, из писем родственников и выписки из официальных документов. В верхней части стены изображены стилизованные лица воинов. В целом стена напоминает о жертвах войны, доносит до нас их мысли и переживания.

Скульптура представляет из себя солдата, вышедшего из тяжёлого боя живым, но потерявшего в бою своих товарищей. В руках он держит личные номера (жетоны смерти) погибших друзей. Номера на жетонах принадлежат реальным военнослужащим, погибшим в бою.

В целом скульптурный комплекс олицетворяет собой скорбь и память о наших боевых товарищах, погибших в бою, увековечивает память сыновей, отцов, мужей и братьев, которые отдали свои жизни, отстаивая государственные интересы.

Прообразом скульптуры вышедшего из боя солдата является спецназовец, старшина контрактной службы Роман Вдовин. Он прошёл нелёгкий путь по дорогам Кавказской войны. Десять раз судьба забрасывала его на Северный Кавказ в качестве бойца спецназа. Он участвовал в многочисленных боевых операциях, получал государственные награды и терял товарищей. На его долю выпало немало невзгод и лишений. Именно его военная судьба вдохновила скульптора на создание фигуры скульптурного комплекса.

Мемориальный комплекс «Памяти подводников „всех поколений“»

Мемориальный комплекс «Памяти подводников „всех поколений“»

Памятник Петру I

Памятник Крылову А. Н.

Находится на территории ФВО ДВФУ. Мемориальный комплекс открыт 19 марта 2006 г. и посвящён истории создания и становления современного атомного ракетоносного подводного флота России. Комплекс состоит из ограждения боевой рубки с выдвижными устройствами, частью носовой надстройки, макета центрального поста головного ракетного подводного крейсера стратегического назначения проекта 667А «К-399» и последнего в этой серии атомного подводного крейсера «К-430».

Подводные лодки проекта 667А «Навага» спроектированы в ЦКБ морской техники «Рубин» (г. Ленинград) и построены заводом им. Ленинского Комсомола в Комсомольске-на-Амуре.

Мемориальный комплекс посещают моряки-подводники, учёные, конструкторы, кораблестроители, десятки людей, судьба которых связана с созданием ракетно-ядерного щита Родины на Дальнем Востоке.

Статуя «Чужого»

Находится в центре, по адресу Фонтанная 42а, недалеко от отеля Hyundai, кто установил скульптуру, неизвестно.

Более 2 метров в высоту, статуя выполнена из металла. Появление "Чужого" во Владивостоке никак не анонсировалось. Начальник отдела дизайна городской администрации Павел Шугуров сообщил, что о появлении "Чужого" ничего не слышал.

Первый научно-фантастический фильм ужасов "Чужой" вышел на экраны в 1979 году, став культовым и положив начало одноимённой серии. Образ "Чужого" создал известный швейцарский художник Ганс Рудольф Гигер, известный своими мрачными и шокирующими работами, использующими образы биомеханизмов, в которых соединяются плоть и металл.

Стела «Владивосток — город воинской славы»

Памятник солдатам правопорядка

Ссылки, примечания

• [www.m-necropol.ru/muraviyev-amurskiy.html Могила Николая Николаевича Муравьёва-Амурского во Владивостоке]
• [primamedia.ru/news/vladivostok/02.07.2012/214051/dmitriy-medvedev-vo-vladivostoke-ne-uvidit-serebryaniy-venok-s-mogili-muraveva-a.html Могила Николая Николаевича Муравьёва-Амурского во Владивостоке]
• [www.ampravda.ru/2009/07/01/022119.html Могила Николая Николаевича Муравьёва-Амурского во Владивостоке]
• [www.newsvl.ru/photos/2012/06/22/100818/ Могила Николая Николаевича Муравьёва-Амурского во Владивостоке]

Отрывок, характеризующий Памятники Владивостока

Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.