Романов, Владимир Павлович (адмирал)
| Владимир Павлович Романов | ||||||
| Род деятельности: |
морской офицер, участник кругосветных плаваний, контр-адмирал | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения: | ||||||
| Место рождения: | ||||||
| Гражданство: | ||||||
| Дата смерти: |
11 октября 1864 (68 лет) | |||||
| Место смерти: | ||||||
| Награды и премии: |
Владимир Павлович Романов (12 июля 1796, Александрия , Екатеринославское наместничество — 11 октября 1864, Александрия , Александрийский уезд , Херсонская губерния) — морской офицер, участник кругосветного плавания на корабле Российско-американской компании «Кутузов» (1820—1822). Автор географических публикаций. В связи с событиями 14 декабря 1825 года был арестован и около девяти месяцев провёл в казематах Петропавловской крепости. По результатам следствия по решению императора был переведён из Петербурга в Черноморский флот. Участник морских сражений русско-турецкой войны 1828—1829 годов. Контр-адмирал. Дед философа-публициста В. С. Соловьёва. СодержаниеБиографияПроисхождение и образованиеРодился в уездном городе Александрия[~ 1], Екатеринославского наместничества[1] в дворянской помещичьей семье, связанной корнями с казацким родом, к которому по семейному преданию[2] принадлежал и известный украинский философ XVIII века Г. С. Сковорода[~ 2]. Брат — Василий Павлович (1799—1874), выпускник Морского кадетского корпуса, генерал-лейтенант флота. В 1810 году Владимир Романов стал кадетом Морского кадетского корпуса кадетом. 26 мая 1811 года был произведен в гардемарины. В октябре 1812 года по решению Комитета министров, опасавшегося за судьбу столицы из-за угрозы возможного наступления французов, воспитанники корпуса были отправлены в Свеаборг на линейных кораблях «Северная Звезда» и «Борей», которые после этого приняли участие в походе эскадры вице-адмирала Р. В. Кроуна к берегам Англии. Кадеты находились в Финляндии около четырёх месяцев. 19 февраля 1814 года был выпущен из корпуса в звании мичмана[3]. Морская службаНазначен командиром галета № 5. 24 июня 1814 года переведён на 66-пушечный линейный корабль «Всеволод». Участвовал в крейсерских плаваниях по Балтийскому морю и в походе до Копенгагена (1817). 26-го июля 1818 года был произведён в лейтенанты. За плавание в 1818 году на фрегате «Проворный» из Кронштадта в Кадикс был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени[~ 3]. В 1820—1822 годах под командованием П. А. Дохтурова участвовал в кругосветном плавании к берегам Русской Америки на корабле Российско-американской компании «Кутузов» вокруг мыса Горн в Ново-Архангельск. По возвращении в Кронштадт Романов, на основе собственных географических и этнографических наблюдений при ознакомлении с русскими владениями в Северной Америке, в декабре 1822 года обратился к начальнику Морского штаба А. В. Моллеру с предложениями по организации там сухопутной экспедиции для описания территорий от реки Медной до Гудзонова залива, где уже действовала британская Компания Гудзонова залива, с целью подтвердить отсутствие перешейка между Азией и Северной Америкой и установить удобный путь сообщения Русской Америки с британскими факториями на востоке континента[4][5]. В своём представлении «Предначертания экспедиции от реки Медной по сухому пути до Ледовитого моря и Гудзонскаго залива» он написал, что во время плавания на корабле «Кутузов» ему удалось собрать:
Несмотря на поддержку начинания В. П. Романова со стороны управляющего Русской Америкой М. И. Муравьёва его проект экспедиции был отклонён правлением Российско-Американской компании. 8 февраля 1823 года Романов представил Моллеру новое предложение — «Предначертание экспедиции для описи берега Америки между Ледяным мысом и Маккензиевою рекою», имея в виду возможность совместить его экспедицию с отправляемой в тот регион экспедицией О. Е. Коцебу на шлюпе «Предприятие». Но и это предложение было оставлено без внимания[~ 4]. Уверенный в целесообразности своих проектов В. П. Романов не оставлял попыток привлечь к ним общественное внимание. Он составил «Вопросник для сбора сведений об американской народности калошах», в 1825 году опубликовал в Петербурге в журнале «Северный архив» статью «Мысли о путешествии, которое можно предпринять от реки Медной по сухому пути до Ледовитаго моря и до Гудзонскаго залива». Почти одновременно в Москве в «Московском телеграфе» было напечатано изложение его предложения — «Предначертание путешествия от западных берегов Северной Америки до Ледовитаго моря и до Гудзонскаго залива». В 1829 году редакция «Отечественных записок» попросила Романова, как авторитета в области исследования северных территорий, написать примечания к публикуемой анонимной статье «Предположение об описи Ледовитого моря на нартах». В конце 1824 года лейтенант 2-го флотского экипажа В. П. Романов отпросился в отпуск по семейным обстоятельствам и уехал в Херсонскую губернию. В декабре 1824 года он написал просьбу об отставке, уведомив при этом Российско-американскую компанию о готовности участвовать в экспедиции, «ежели Компания хочет употребить меня для выполнения прожекта моего»[6]. 15 января 1826 года был уволен со службы с чином капитан-лейтенанта. Следствие по делу 14 декабря 1825 годаРабота над проектами сблизила В. П. Романова с участниками тайного Северного общества моряком Н. А. Бестужевым[~ 5] и правителем канцелярии Российско-Американской компании К. Ф. Рылеевым. После состоявшихся 14 декабря 1825 года событий, в бумагах арестованного Рылеева было обнаружено письмо В. П. Романова от 6 декабря 1825 года, в котором некоторые фразы, связанные с судьбой проекта северной экспедиции и его личным участием в ней, были истолкованы следователями, как свидетельства участия автора в деятельности тайного общества[6].
Письмо В. П. Романова К. Ф. Рылееву (Александрия. 6 декабря 1825 года) 30 декабря 1825 года на письме Романова Николай I оставил пометку-указание: «Надо послать приказание губернатору его выслать сюда, а бумаги запечатать». Арестованный 17 января 1826 года в селе Березовке Александрийского уезда Херсонской губернии, только что получивший отставку и чин капитан-лейтенанта, В. П. Романов 28 января 1826 года был доставлен в Петербург на главную гауптвахту и в тот же день переведён в Петропавловскую крепость[~ 6]. Так как на предварительном допросе он не признал своего участия в тайном обществе, то на 46-м заседании следственного комитета 31 января 1826 года было решено потребовать от «2-го флотского экипажа лейтенанта Романова» ответов на вопросные пункты, в ответах на которые Романов продолжал отрицать какое-либо участие в деятельности заговорщиков Знакомство и переписку с Рылеевым он объяснял только тем, что к последнему попали и заинтересовали его предложения по организации экспедиций Российско-американской компании и что «Рылеев вызвался стараться согласить директоров, чтобы я был туда отправлен». Следствие располагало также показаниями Н. А. Бестужева, считавшего, что Романов был принят Рылеевым в общество осенью 1825 года, но в деятельности его не участвовал. Сам Рылеев, на следствии пытавшийся отрицать членство в тайном обществе лиц, которые могли быть уличены только им, показал, что он лишь рассказывал о целях общества Романову, обещавшего ему своё участие в их достижении.
Ответ К. Ф. Рылеева на вопрос о причастности к тайному обществу В. П. Романова После очной ставки с Рылеевым 22 марта 1826 года Романов признал, что «знал о существовании тайного общества, имеющего целью предложить введение конституционного правления, но никакого обещания в содействии не давал»[7]. Дело В. П. Романова, переданное в ведение занимавшегося в ходе следствия Северным обществом А. Х. Бенкендорфа, оказалось в числе 127 дел на подозреваемых лиц, участие которых в деятельности тайных обществ и в событиях 14 декабря 1825 года не было доказано или было незначительным, и большая часть которых не была передана в суд[8][9][~ 7]. В «Алфавите Боровкова» отмечено, что В. П. Романова «по докладу Комиссии 15-го июля высочайше повелено, продержав ещё три месяца в крепости, отправить на службу в Черноморский флот и ежемесячно доносить о поведении». Продолжение службыС 15 сентября 1826 года продолжил службу лейтенантом сначала в Николаеве, затем в Севастополе. В 1827 году участвовал в плаваниях на шлюпе «Диана» вдоль берегов Абхазии. Во время Русско-турецкой войны на корабле «Париж»[~ 8] участвовал в сражениях у Анапы и Варны. В июле 1828 года был освобождён от полицейского надзора. 18-го августа 1828 года получил звание капитан-лейтенанта. Во время штурма Варны 22 сентября того же года был ранен в голову. Награждён орденом Св. Анны 2-й степени и золотой саблей «За храбрость». В 1829 году Романов, командуя флотилией гребных судов, отличился в военных действиях в Бургасском заливе. В 1830—1831 годах командовал бригом «Мингрелия», исполнявшим сторожевые функции на рейдах Одессы и Николаева. В 1833 году был награждён орденом Станислава 2-й степени за участие в плавании на флагманском корабле «Память Евстафия» адмирала М. П. Лазарева в составе эскадры, направленной с десантными войсками из Севастополя в Босфор. В 1834—1842 годах находился в долгосрочном отпуске из-за полученных ранений. 18 марта 1842 года был зачислен в 30-й флотский экипаж, но уже 22 июля того же года по семейным обстоятельствам вышел в отставку с чином капитана 2-го ранга. 12 лет занимался обустройством своего имения в Херсонской губернии, способствовал распространению передовых методов ведения сельского хозяйства в южной России. Был избран в члены Вольного экономического общества, Московского общества сельского хозяйства и других. Надворный советник. В связи с началом Крымской войны В. П. Романов своим пожертвованием принял участие в оснащении малых судов для Российского императорского флота на Балтике, 14 апреля 1854 года вступил в морское ополчение, сформированное по указу императора от 2 апреля 1854 года. Командовал флотилией, из 15 гребных канонерских лодок, построенных на собранные по вей России средства. Участвовал в боевых действиях против английских кораблей в финляндских шхерах. В июле 1854 года капитан-лейтенанту В. П. Романову было поручена операция по переводу из Свеаборга в Або отряда из пяти военных пароходов на виду английских крейсеров. Понимая рискованность операции, командиры российских кораблей договорились, в случае окружения, «сцепиться с неприятелем и взорваться на воздух»[10]. За успешное выполнение задания Романов был отмечен императорским благоволением. В ноябре 1854 года он был произведён в капитаны 2-го ранга. В декабре 1854 года Николай I личным указом, опубликованным на страницах «Морского сборника», выразил монаршую благодарность «волонтёру гребной флотилии и капитану 2-го ранга Владимиру Романову».[11][12]. В 1855 году, по собственной просьбе, был переведён в Севастополь. Участвовал в обороне города. 28 августа 1855 года был контужен. Награжден знаком Императорской короны ордена Св. Станислава 2-й степени. 26 августа 1856 года за отличие был произведён звание капитана 1-го ранга. 7 марта 1860 года был зачислен в резерв. 30 августа 1861 года вышел в отставку с присвоением чина контр-адмирала. Исполнял обязанности мирового посредника по Александрийскому уезду Херсонской губернии. Был дружеских отношениях с поэтом А. А. Фетом[13]. Умер в Александрии 11 октября 1864 года. Исследования и публикацииИсследовательская деятельностьСвои первые этнографические наблюдения и заметки Романов сделал в городе Кадиксе во время плавания на фрегате «Проворный». В период пребывания «Кутузова» в Русской Америке он собирал географические сведения об островах и северо-западных берегах Америки, о хозяйственной жизни и обрядах коренных жителей — индейцев. На обратном пути, при заходе в Бразилию, В. П. Романов сопровождал в поездке по провинции Минас-Жерайс российского консула Г. И. Лангсдорфа, который в июле 1822 года отправил на «Кутузове» в Петербургскую академию наук коллекцию зоологических трофеев[14]. Во время крейсерских плаваний шлюпа «Диана» у Кавказского побережья он проводил картографические работы и составил описания и карты заливов Сухуми и Редут-Кале, а составленный им «Словарь абазинский» сохранил сведения об языках абхазо-адыгской группы начала XIX века[15]. В 1857 году Русское общество пароходства и торговли поручило ему составление описи и карты реки Днестр. Позднее, Романов, как акционер этого Общества, по итогам проведенной им инспекции его транспортной системы, пришёл к выводу о необходимости перемен в кадровой политике и настаивал на выдвижении людей «со специальными сведениями или оказавшими уже свои способности; таких людей нужно стараться заинтересовать к делу…»[16]. 27 марта 1861 года получил благодарность генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича за сбор материалов по истории Российского флота для подготовки проектов нового Морского устава. Был избран членом-корреспондентом Морского ученого комитета и членом нескольких императорских обществ, в том числе, Вольного экономического общества, Русского географического общества, Московского общества сельского хозяйства и других. ПубликацииСклонность к писательству проявилась у В. П. Романова в годы учения в Морском кадетском корпусе[17]. Познакомившись с издателем П. П. Свиньиным он начал сотрудничать с «Отечественными записками», где в 1820 году был опубликован фрагмент его записок о плавании на фрегате «Проворный»[~ 9] и другими современными ему журналами:
СемьяВ конце 1824 года женился на Екатерине Фёдоровне Бржеской. Сын — Вадим (1841—1890), выпускник Морского кадетского корпуса, писатель. Событиям, связанным с судьбой отца, посвящена его повесть «Сестра декабриста». Дочь — Поликсена (? −1909), в замужестве — Соловьёва. Мать философа В. С. Соловьёва. ПамятьОчерком «Бумаги запечатать» о жизни моряка и исследователя В. П. Романова открывается историко-научное повествование В. М. Пасецкого о поисках Северо-Западного морского пути из Тихого океана в Атлантический — «В погоне за тайной века»[18]. Напишите отзыв о статье "Романов, Владимир Павлович (адмирал)"Комментарии
Примечания
Ссылки
При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
| |||||
Отрывок, характеризующий Романов, Владимир Павлович (адмирал)
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.
Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 12 июля
- Родившиеся в 1796 году
- Умершие 11 октября
- Умершие в 1864 году
- Кавалеры ордена Святого Владимира 4 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 2 степени
- Кавалеры золотого оружия «За храбрость»
- Выпускники Морского кадетского корпуса
- Родившиеся в Александрийском уезде
- Военные моряки Российской империи
- Декабристы
- Участники Русско-турецкой войны (1828—1829)
- Участники Крымской войны
- Адмиралы (Российская империя)
- Путешественники Российской империи
- Члены Русского географического общества до 1917 года
