Слезак, Вальтер

Вальтер Слезак
Walter Slezak
Дата рождения:	3 мая 1902(1902-05-03)
Место рождения:	Вена Австро-Венгрия
Дата смерти:	21 апреля 1983(1983-04-21) (80 лет)
Место смерти:	Флауэр-хилл Нью-Йорк США
Гражданство:	Австрия Австрия
Профессия:	актёр
Карьера:	1922—1980

Вальтер Слезак (нем. Walter Slezak), известный в США также как Уолтер Слезак (3 мая 1902 года — 21 апреля 1983 года) — австрийский и американский характерный актёр, который начал кинокарьеру в Германии в 1920-е годы, а после 1930 года играл в США в кино, театре и на телевидении.

Слезак начал сниматься в кино в 1922 году как «худой и красивый романтический главный герой», однако к 1930-м годам он «набрал солидный вес и был вынужден перейти в характерные актёры». В 1930 году он переехал в США, где первоначально играл в театре.

«Высокий и дородный Слезак стал развивать в США две различные карьеры — в театре он был звездой музыкальной комедии, а в кино изображал злодеев, хитрых проходимцев и напыщенных шутов». «В кино Слезак умел сочетать две крайности, одинаково искусно исполняя как комедийные, так и в отрицательные роли». В начале своей американской кинокарьеры, пришедшийся на период Второй мировой войны, Слезак часто играл нацистских злодеев в военных фильмах, а также снимался в фильмах нуар. С конца 1940-х годов Слезак, «озорной актёр с круглым усатым лицом и массивным крупным телом», стал сниматься преимущественно в лёгких приключенческих мелодрамах, комедиях и фильмах для семейного просмотра.

Лучшими фильмами Слезака были немая мелодрама «Михаэль» (1924), военная драма «Эта земля моя» (1943) и военный триллер «Спасательная шлюпка» (1944). К числу его лучших картин также относятся военная мелодрама «Когда мы встретимся снова» (1944), приключенческая комедия «Принцесса и пират» (1944), фильмы нуар «Загнанный в угол» (1945) и «Рождённый убивать» (1947), музыкальная приключенческая комедия «Пират» (1948), комедия «Ревизор» (1949), романтические комедии «Люди будут судачить» (1951) и «Приди сентябрь» (1961).

Ранние годы

Вальтер Слезак родился 3 мая 1902 года в Вене, Австрия, в семье «легендарного оперного тенора» Лео Слезака, чешского происхождения, и Эльзы Вертхайм, еврейского происхождения. После окончания школы он некоторое время изучал медицину, но быстро потерял к ней интерес и пошёл работать банковским клерком.

Когда Слезаку было 20 лет, его друг, актёр и режиссёр Майкл Кёртиц уговорил его сыграть в своём фильме «Содом и Гоморра» (1922), что положило конец карьере Слезака в финансовой сфере.

Худой и красивый, Вальтер Слезак подписал контракт с киностудией «Уфа», "быстро став любимцем женской аудитории", исполняя роли романтических главных героев в немых немецких фильмах 1920-х годов. Его наиболее значимой работой в этот период стала роль модели и любовника парижского художника, который уходит от него в молодой графине в мелодраме Карла Теодора Дрейера «Михаэль» (1924).

Всегда чересчур увлечённый кулинарным искусством, Слезак в годами начал страдать избыточным весом, и к концу десятилетия он уже больше не рассматривался как романтическая звезда. В итоге, не сумев удержать свой вес, в районе 1930 года Слезак решил перейти в характерные актёры.

Карьера на Бродвее в 1930-е и в 1950-е годы годы

В 1930 году Слезак эмигрировал в США, где немедленно обратил на себя внимание как зрителей, так и критики в своём бродвейском дебюте в музыкальной комедии «Знакомьтесь, моя сестра» (1930-31). Хотя Слезак скромно оценивал свои вокальные способности, тем не менее, он получил восторженный приём за исполнение роли в музыкальной комедии «Музыка в воздухе» (1932-33) на музыку Джерома Керна. В 1935—1941 годах Слезак сыграл ещё в пяти бродвейских постановках, преимущественно музыкальных комедиях, прежде чем перейти на постоянную работу в Голливуд.

В 1950-е годы Слезак вернулся на Бродвей, где вновь добился признания в качестве звезды таких комедий, как «Три моих ангела» (1953-54) в постановке Хосе Феррера и «Газебо» (1958-59). Однако самый крупный успех Слезаку принесла роль симпатичного скряги в мюзикле «Фэнни» Марселя Пиньоля. В 1954—1956 годах этот спектакль выдержал впечатляющие 888 представлений, а Слезак за свою роль в 1955 году был удостоен премии Тони.

В 1957 году Слезак пошёл по стопам отца и выступал в оперетте «Цыганский барон» в Метрополитен-опера в Нью-Йорке.

Кинокарьера в 1940-е годы

После 12 лет работы на сцене Слезак сыграл в своём первом американском фильме, приключенческой комедии «Однажды в медовый месяц» (1942), исполнив роль сотрудничающего с нацистами австрийского барона, за женой которого (Джинджер Роджерс) ухаживает репортёр в исполнении Кэри Гранта.

Слезак сыграл отрицательных персонажей (немецких офицеров или агентов) и в трёх последующих своих фильмах — «Эта земля моя» (1943), «Падший воробей» (1943) и «Спасательная шлюпка» (1944). В драме Жана Ренуара «Эта земля моя» (1943), действие которой происходит на оккупированной немцами французской территории, он сыграл майора немецкой армии, который предлагает скромному французскому учителю (Чарльз Лоутон) сделку — прекратить свои возбуждающие народ речи в обмен на снятие обвинений в убийстве нацистского информатора (Джордж Сэндерс).

В нуаровой драме Ричарда Уоллеса «Падший воробей» (1943) Слезак сыграл прикованного к инвалидному креслу норвежского профессора, с которым знакомится в Нью-Йорке главный герой, бывший заключённый нацистского лагеря на Гражданской войне в Испании (Джон Гарфилд), и который оказывается глубоко законспирированным нацистским агентом.

В «клаустрофобическом триллере» Альфреда Хичкока «Спасательная шлюпка» (1944) Слезак выдал неотразимую игру в качестве холодного и коварного капитана нацистской подводной лодки, который инкогнито принимает командование шлюпкой со спасшимися пассажирами с американского судна, затонувшем в бою вместе с его подводной лодкой. Кинокритик Босли Кроутер, который до этого был впечатлён игрой Слезака в роли нацистского агента в картине «Однажды в медовый месяц» (1942), отметил, что на этот раз «его персонаж не является полностью отталкивающий или вызывающей отвращение личностью. В исполнении Слезака это коварный и порой жестокий, но в то же время практичный, изобретательный и в принципе отважный человек. Некоторые из его поступков могли бы оцениваться как умные и героические, если бы таким образом поступил американец в той же ситуации». Изображение врага с определённой симпатией привело к критике как самого фильма, так и его режиссёра. В военной мелодраме Фрэнка Борзейги «Когда мы увидимся снова» (1944) действие вновь происходит на оккупированной немцами французской территории, а Слезак играет мэра французского городка, который ищет сбитого американского лётчика (Рэй Милланд), а затем пытается спасти французскую монахиню .

В середине 1940-х годов Слезак сыграл в двух значимых фильмах нуар. В детективном триллере Эдварда Дмитрика «Загнанный в угол» (1945) он играет запоминающуюся роль добровольного помощника канадского лётчика (Дик Пауэлл), прибывшего в Аргентину на розыск убийц своей жены. Несмотря на внешнее добродушие, желание понравиться и готовность услужить главному герою, персонаж Слезака оказывается тайным агентом нацистской подпольной организации. В нуаре Роберта Уайза «Рождённый убивать» (1947) Слезак сыграл роль «весёлого, продажного философствующего частного сыщика».

После этих серьёзных картин Слезак играл главным образом в комедиях, приключенческих фильмах и разнообразных богатых и красочных костюмированных спектаклях.

В музыкальной комедии «Шагай веселее» (1944) Слезак сыграл владельца гостиницы, в пентхаузс которой Фрэнк Синатра с коллегами репетирует новый мюзикл. В приключенческой комедии «Принцесса и пират» (1944) с Бобом Хоупом и Вирджинией Майо он был «ярким, броским пиратом». Затем Слезак предстал в роли коррумпированного, мстительного и зловредного губернатора испанской территории Картахена Доном Альворадо, который хочет жениться на красавице (Морин О’Хара) и враждует с благородным голландским пиратом (Пол Хенрейд) в приключенческом фильме Борзейги «Испанские владения» (1945). Он также незабываемо сыграл подлого варвара Малика, который предаёт Синдбада (Дуглас Фербенкс-младший), в фильме «Синдбад- мореход» (1947). В 1947 году он сыграл в приключенческой комедии Теда Тетцлаффа «Отбросы общества» (1947) с Пэтом О’Брайеном и Энн Джеффрис он ведёт охоту за картой, на которой нанесены ценные нефтяные месторождения в Перу. Слезак исполнил роль ещё одного испанца, мэра карибского городка, хама и тирана Дон Педро Варгаса, который собирается жениться на героине Джуди Гарланд в музыкальной мелодраме Винсента Миннелли «Пират» (1948).

Последней заметной ролью Слезака в 1940-е годы стала роль цыганского барона, организовавшего торговлю поддельным целебным эликсиром, в музыкальной комедии «Ревизор» (1949) по мотивам одноимённой комедии Гоголя с Дэнни Кеем в главной роли

Фильмы 1950-60-х годов

В начале 1950-х годов Слезак сыграл в приключенческой комедии «Эбботт и Костелло в Иностранном легионе» (1950), романтической комедии «Таксист» (1950) с Редом Скелтоном, ещё одной романтической комедии «Люди будут судачить» (1951) режиссёра Джозефа Манкевича с Кэри Грантом и Джинн Крейн, в музыкально-романтической комедии «Зовите меня мадам» (1953), а также в приключенческой картине Генри Хэтэуэя «Белая шаманка» (1953) с Сьюзен Хейворд и Робертом Митчумом, действие которой происходит в Бельгийском Конго в 1907 году.

Во второй половине 1950-х годов Слезак вернулся на Бродвей, где сыграл несколько успешных ролей, кроме того, он снимался в телесериалах.

В начале 1960-х годов Слезак вернулся в большое кино, сыграв роль предприимчивого мажордома американского бизнесмена (Рок Хадсон), который тайно управляет его итальянской шикарной виллой как гостиницей одиннадцать месяцев в году, в романтической комедии Роберта Маллигана «Приди сентябрь» (1961). Кроутер назвал комическую игру Слезака в этом фильме «идеальной».

В фэнтези-мелодраме «Чудесный мир братьев Гримм» (1962), построенной вокруг биографий известных писателей и их сказок, Слезак сыграл роль благоразумного книготорговца и друга братьев. В 1964 году Слезак сыграл в семейной комедии «Эмиль и сыщики» (1964), а в 1965 году — в романтической комедии Майкла Гордона «Очень необычная услуга» (1965) с Роком Хадсоном и Лесли Карон он сыграл владельца гостиницы. В 1972 году Слезак исполнил роль доброго сквайра Трелони в приключенческом фильме «Остров сокровищ» (1972) по знаменитому роману Роберта Льюиса Стивенсона.

Его долгая карьера как одного из выдающихся характерных актёров своего времени закончилось выходом на пенсию в 1980 году.

Прочая деятельность

Слезак играл в различных программах на радио, а с 1951 года стал работать на телевидении, где его самой известной ролью стала роль Короля Часов в двух эпизодах телесериала «Бэтмен» (1966)

В 1962 году Слезак опубликовал автобиографию «А когда будет следующий лебедь?». Название книги связано со случаем в театральной биографии его отца. Отец Вальтера, Лео Слезак, известный венский оперный певец, в конце арии в спектакле «Лоэнгрин» должен был переплыть через озеро на механическом лебеде. Когда по ошибке лебедь «отплыл» слишком рано, Слезак-старший громко спросил: «А когда будет следующий лебедь?». Критик «Нью-Йорк таймс» Босли Кроутер отметил, что для книги Слезака характерны те же «веселье и энтузиазм, чувственность и сентиментальность, которые отличали его актёрскую игру с момента появления на нью-йоркской театральной сцене».

В 1970-е годы Слезак играл роль тюремщика Фроша (без пения) в постановке оперетты Иоганна Штрауса «Летучая мышь» в Опере Сан-Франциско.

Семья и личная жизнь

Слезак был известен как опытный пилот, ценитель искусства, любитель шахмат и хороших книг. Как и его отец, Слезак был одарённым оперным певцом.

С 1943 года и вплоть до своей смерти он был женат на Джоанне Ван Рин, у них было трое детей, старшая дочь Ингрид, Эрика и сын Лео. Эрика, которая родилась в 1946 году, стала актрисой.

Его дочь, актриса Эрика Слезак более всего известна своей многолетней игрой в мыльной опере «Одна жизнь, чтобы жить» (1971—2013), Вальтер Слезак был братом актрисы Маргарете Слезак, тестем актёра Брайана Дэвиса, дедом актрисы Аманды Дэвис и актёра Тобиаса Слезака.

Сестра — актриса Маргарет (Гретл) Слезак (1901—1953), несмотря на еврейское происхождение, была дружна с Адольфом Гитлером. Это привело к её разладу с братом.

Смерть

21 апреля 1983 года незадолго до своего 81-го дня рождения Слезак покончил с собой, застрелившись из револьвера 38 калибра во дворе своего дома во Флауэр-хилл, Нью-Йорк, вероятно, из-за отчаяния по поводу тех болезней, от которых он к тому времени страдал.

Фильмография

1922 — Содом и Гоморра / Sodom und Gomorrha — Эдуард Харбер, студент Кембриджского университета / Ювелир из Галилеи 1924 — Михаэль / Michael — Михаэль 1924 — Мой Леопольд / Mein Leopold — Леопольд, сын 1925 — О, великолепие юности / O alte Burschenherrlichkeit 1925 — Болото и мораль / Sumpf und Moral 1926 — Молодая кровь / Junges Blut — Старшеклассник 1926 — Как я остаюсь молодой и красивой — Брак сестры / Wie bleibe ich jung und schön — Ehegeheimnisse 1926 — Из Рейнской области судьбы дней / Aus des Rheinlands Schicksalstagen — Вальтер Тирман, инженер при Гроссмане 1926 — Морской кадет / Der Seekadett 1926 — Маркос сделал ставку / Marccos tollste Wette 1926 — Передавай привет светлому ребёнку на Рейне / Grüß mir das blonde Kind am Rhein 1927 — Лорелей / Die Lorelei 1927 — Большая пауза / Die große Pause — Оттокар, их сын 1927 — Знаменосец в седане / Der Fahnenträger von Sedan 1927 — Любовь идёт странными путями / Liebe geht seltsame Wege — Флоризел, «Фло-Фло» 1927 — Право на жизнь / Das Recht zu leben 1927 — Прощай, молодость! / Addio giovinezza! — Марио 1928 — Одинокая мать / Ledige Mütter 1928 — Ханнерл из Роландсбогена / Das Hannerl von Rolandsbogen 1928 — Альпийская роза и эдельвейс / Almenrausch und Edelweiss — Ментел 1929 — Страсть в цепях / Eros in Ketten — Хайнц Эвер 1929 — Роковые ночи / Osudné noci — Беллини 1932 — Шпионы в отеле Савой / Spione im Savoy-Hotel — Курт 1942 — Однажды в медовый месяц / Once Upon a Honeymoon — Барон Франц фон Любер 1943 — Эта земля моя / This Land Is Mine — Майор Эрих фон Келлер 1943 — Падший воробей / The Fallen Sparrow — Доктор Кристиан Скаас 1944 — Спасательная шлюпка / Lifeboat — Вилли 1944 — Шагай веселее / Step Lively — Джо Гриббл 1944 — Когда мы увидимся снова / Till We Meet Again — Витри, мэр 1944 — Принцесса и пират / The Princess and the Pirate — Ля Рош 1945 — Саломея, где она танцевала / Salome Where She Danced — Димитриофф 1945 — Испанские владения / The Spanish Main — Дон Хуан Алворадо 1945 — Загнанный в угол / Cornered — Мельхиор Инча 1947 — Синдбад-мореход / Sinbad, the Sailor — Мелик 1947 — Рождённый убивать / Born to Kill — Эрнетт 1947 — Отбросы общества / Riffraff — Эрик Молинар 1948 — Пират / The Pirate — Дон Педро Варгас 1951—1956 — Первая студия / Studio One (телесериал, 4 эпизода) 1949 — Ревизор / The Inspector General — Яков 1950 — Таксист / The Yellow Cab Man — Доктор Байрон Докстеддер 1950 — Охота на шпиона / Spy Hunt — Доктор Стал 1950 — Эбботт и Костелло в Иностранном легионе / Abbott and Costello in the Foreign Legion — Сержант Эксманн 1950—1951 — Саспенс / Suspense (телесериал, 5 эпизодов) 1951 — Бонзо пора спать / Bedtime for Bonzo — Профессор Ханс Нойманн 1951 — Люди будут судачить / People Will Talk — Профессор Баркер 1951—1952 — Опасность / Danger (телесериал, 6 эпизодов) 1952 — Театр звезд «Шлитц» / Schlitz Playhouse of Stars (телесериал, 1 эпизод) 1953 — Сборник / Omnibus (телесериал, 2 эпизода) 1953 — Доверительно Конни / Confidentially Connie — Эмиль Спанденберг 1953 — Зовите меня мадам / Call Me Madam — Авугст Тантиннин 1953 — Белая шаманка / White Witch Doctor — Хюйсман 1954 — Стальная клетка / The Steel Cage — Луис, тюремный повар 1954—1958 — Час «Юнайтел стейтс стил» / The United States Steel Hour (телесериал, 3 эпизода)

1956 — Добрая фея / The Good Fairy (телефильм) — Макс Спорум 1956 — Час «Двадцатого века Факс» / The 20th Century-Fox Hour (телесериал, 1 эпизод) 1956 — Роберт Монтгомери представляет / Robert Montgomery Presents (телесериал, 1 эпизод) 1957 — Десять тысяч спален / Ten Thousand Bedrooms — Папа Виттоорио Мартелли 1957 — Телевизионный театр «Гудйир» / Goodyear Television Playhouse (телесериал, 1 эпизод) 1958 — Пиноккио / Pinocchio (телефильм) — Гепетто 1958 — Телефонное время / Telephone Time (телесериал, 1 эпизод) 1958 — Театр 90 / Playhouse 90 (телесериал, 1 эпизод) 1959 — Чудо / The Miracle — Флако 1959 — Рождественский фестиваль / A Christmas Festival (телефильм) — Мистер Рилибиг 1959 — Кукольный дом / A Doll’s House (телефильм) — Рассказчик 1959 — Театр «Алкоа» / Alcoa Theatre (телесериал, 1 эпизод) 1959 — Время старта / Startime (телесериал, 1 эпизод) 1959 — Письмо к Лоретте / Letter to Loretta (телесериал, 1 эпизод) 1960 — Час великих тайн «Доу» / Dow Hour of Great Mysteries (телесериал, 1 эпизод) 1960 — Детективное шоу «Шеви» / The Chevy Mystery Show (телесериал, 1 эпизод) 1961 — Приди сентябрь / Come September — Морис Клавель 1961 — Вне закона / Outlaws (телесериал, 1 эпизод) 1962 — Чудесный мир братьев Гримм / The Wonderful World of the Brothers Grimm — Стоссел 1962 — Сотня Кейна / Cain’s Hundred (телесериал, 1 эпизод) 1963 — Сыромятная плеть / Rawhide (телесериал, 1 эпизод) 1963 — Сансет-Стрип, 77 / 77 Sunset Strip (телесериал, 4 эпизода) 1963 — Плач ангелов / A Cry of Angels (телефильм) — Джордж Фредерик Хандел 1964 — Чудесная жизнь / Wonderful Life — Ллойд Дэвис 1964 — Эмиль и сыщики / Emil and the Detectives — Барон 1964 — Доктор Килдэр / Dr. Kildare (телесериал, 1 эпизод) 1965 — Человек, который купил рай / The Man Who Bought Paradise (телефильм) — Капитан Мирз 1965 — 24 часа для убийства / Twenty-Four Hours to Kill — Малуф 1965 — Очень необычная услуга / A Very Special Favor — Этьенн, владелец ресторана 1966 — Бэтмен / Batman — Король Часов (телесериал, 2 эпизода) 1966 — Конгресс развлекается / Der Kongreß amüsiert sich — Гид в музее восковых фигур 1966 — Фантастический мир доктора Коппелиуса / El fantástico mundo del doctor Coppelius — Доктор Коппелиус 1967 — Скачки золотых быков / The Caper of the Golden Bulls — Антонио Гонзалес 1967 — Я — шпион / I Spy (телесериал, 1 эпизод) 1968 — Хохмы Роуэна и Мартина / Laugh-In (телесериал, 1 эпизод) 1968 — Легенда Робина Гуда / The Legend of Robin Hood (телесериал, 1 эпизод) 1968 — Одна жизнь, чтобы жить / One Life to Live — Ласло Бредекер (1976) 1968 — Хайди / Heidi (телефильм) — Отец Рихтер 1970 — Жонглер Богоматери / The Juggler of Notre Dame — Владелец гостиницы 1971 — Черный красавчик / Black Beauty — Хакеншмидт 1972 — Остров сокровищ / Treasure Island — Сквайр Трелони 1973 — Задание: Вена / Assignment: Vienna (телесериал, 1 эпизод) 1976 — Таинственный дом доктора К. / The Mysterious House of Dr. C. — Доктор Коппелиус 1980 — Лодка любви / The Love Boat (телесериал, 2 эпизода)

Ссылки

• [www.allmovie.com/artist/p66229 Вальтер Слезак] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/person/179128%7C153662/Walter-Slezak/ Вальтер Слезак] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Слезак, Вальтер

– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.