Феррер, Хосе
| Хосе Феррер | |
| José Ferrer | |
 Хосе Феррер в фильме «Кризис» (1950) | |
| Имя при рождении: |
José Vicente Ferrer de Otero y Cintrón |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1935—1992 |
| Награды: |
«Оскар» (1951) |
Хосе Феррер (исп. José Ferrer или José Vicente Ferrer de Otero y Cintrón) (8 января 1912, округ Сан-Хуан, Пуэрто-Рико — 26 января 1992, Корал-Гейблз, США) — американский актёр из Пуэрто-Рико, режиссёр.
Стал первым латиноамериканским актёром, получившим премию «Оскар».
Содержание
Биография
Хосе Феррер родился в городе Сан-Хуан, Пуэрто-Рико в семье поверенного. В 1933 году успешно окончил Принстонский университет, защитив дипломную работу на тему «Французский натурализм и Пардо Басан». Он являлся членом университетского театрального клуба «Принстонский треугольный клуб», участвуя в спектаклях вместе с такими актёрами как Джеймс Стюарт и Джошуа Логан.
Театр
Хосе Феррер впервые появился на театральных подмостках Бродвея в 1935 году. Начав с небольших ролей, Феррер довольно скоро стал одним из лидирующих актёров. В 1940 году он сыграл главную роль в бродвейской комедии «Тётушка Чарли». Затем получил роль Яго в бродвейской постановке «Отелло» в 1943 году. Роль Отелло исполнил Поль Робсон, а Дездемоны — Ута Хаген, первая жена Феррера. Это была самая продолжительная по времени показа постановка пьесы Шекспира в США, до сих пор существует запись этого спектакля. Его режиссёрские работы на Бродвее включают спектакли «The Shrike», «Шталаг 17», «Кровать с пологом на четырех ножках», «Двадцатый век», «Кармелина», «My Three Angels» и «The Andersonville Trial».
Лучшей ролью Феррера в театре стала роль Сирано де Бержерака в одноимённом спектакле на Бродвее в 1946 году. Феррер боялся провала этой пьесы, поставленной режиссёром Мелом Феррером, его однофамильцем, и обратился к Джошуа Логану, режиссёру «Тётушки Чарли» с просьбой отредактировать пьесу. Однако Логан предложил сделать это самому Ферреру. В бродвейском сезоне 1946—1947 годов спектакль «Сирано де Бержерак» пользовался огромным успехом у публики. Длинноносый дуэлянт Сирано принёс Ферреру его первую награду — премию «Тони» за лучшую роль, которую он разделил с Фредриком Марчем, сыгравшем в автобиографической пьесе Рут Гордон «Актриса».
Затем он повторил эту же роль на сцене нью-йоркского театра «New York City Center», являясь одновременно и режиссёром данного спектакля в 1953 году, а позднее в двух фильмах: «Сирано де Бержерак» (1950) по пьесе Эдмона Ростана режиссёра Майкла Гордона, принесшего Ферреру «Оскара» и французском фильме «Сирано и Д’Артаньян» режиссёра Ганса Абеля. Он также сыграл роль Сирано в двух телевизионных сериалах «The Philco Television Playhouse» в 1949 году и «Producers' Showcase» в 1953 году. За эти две постановки он получил премию Эмми, что вместе с его «Оскаром» и «Тони» сделало его единственным обладателем этих трёх премий за одну и ту же характерную роль, его рекорд не побит до сих пор.
Кинематограф
Дебют Хосе Феррера в кино состоялся в 1948 году в историческом фильме «Жанна д’Арк» . Он сыграл слабовольного дофина Карла в паре с Ингрид Бергман (Жанна д’Арк). Затем последовали главные роли в фильмах «Водоворот» (1949) вместе с Джин Тирни, «Кризис» (1950) с Кэрри Грантом и «Сирано де Бержерак». В 1952 году на экраны выходит фильм режиссёра Джона Хьюстона «Мулен Руж».
Хосе Феррер сыграл священника Дэвидсона в фильме «Мисс Сэди Томпсон» (1953), римейке фильма «Дождь» (1932), совместно с актрисой Ритой Хейворт. Затем роль лейтенанта Барни Гринвальда в фильме «Бунт на „Кейне“» (1954) и композитора Зигмунда Ромберга в музыкальном фильме компании «Metro-Goldwyn-Mayer» «Глубоко в моём сердце» (1954). В 1955 Феррер одновременно актёр и режиссёр в киноверсии спектакля «The Shrike» с Джун Эллисон. В 1956 году на экраны выходят фильмы «Герои утлых суденышек» и «Великий человек», а в 1958 году — «Я обвиняю!» и «Высокая цена любви», в которых Феррер является и актёром, и режиссёром. Из них наибольшее признание получила в чем-то напоминавшая знаменитого «Гражданина Кейна» Орсона Уэллса драма «Великий человек», в которой он был занят не только как актер и режиссёр, но и как сценарист-соавтор. Ещё одна его исключительно режиссёрская работа — фильм «Возвращение в Пейтон-Плейс» (1961) и неудачный римейк фильма «Ярмарка штата» (1962), положивший конец его режиссёрской карьере.
Другие примечательные роли Феррера включают роль турецкого бея в фильме «Лоуренс Аравийский» (1962), роль Ирода Антипы в библейском эпосе «Величайшая из когда-либо рассказанных историй» (1965), нациста в «Корабль дураков», чванливого профессора в комедии Вуди Аллена «Комедия секса в летнюю ночь» (1982), вероломного профессора Силетски в римейке «Быть или не быть» (1983) и падишаха-императора Шаддама Коррино IV в фильме «Дюна» (1984).
В тех же 80-х, в одном из интервью он сокрушался о недостатке хороших ролей для стареющих звёзд и признавался, что теперь играет в кино исключительно ради денег.
Награды
Впервые Феррер был выдвинут на премию «Оскар» в номинации «Лучшая мужская роль второго плана» за роль дофина Карла, ставшего впоследствии королём Франции, в фильме «Жанна д’Арк» в 1949 году. Свой «Оскар» за лучшую мужскую роль он получил за роль Сирано де Бержерака в одноимённом фильме 1950 года, став первым латиноамериканским актёром, получившим эту премию. Всего за несколько недель до этого события он предстал перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности по обвинению в коммунизме, что Феррер отрицал, и его карьера не пострадала. Трое других его коллег, связанных с фильмом: сценарист Карл Форман, режиссёр Майкл Гордон и актёр Моррис Карновски были занесены в так называемый Чёрный список Голливуда.
В третий раз Феррер был номинирован на «Оскар» за лучшую мужскую роль за роль французского художника Тулуза-Лотрека в фильме «Мулен Руж» (1952). В отличие от одноимённого фильма с Николь Кидман, он не был музыкальным.
На премию «Эмми» актёр номинировался дважды — в 1951 и 1956 годах. Обе премии за роль Сирано де Бержерака в двух разных телевизионных сериалах («Philco Television Playhouse» и «Producers' Showcase»).
В 1947 году Феррер получил премию «Тони» за роль Сирано в театре, а в 1952 году вновь «Тони» за режиссёрскую работу сразу в трёх пьесах одного театрального сезона («The Shrike», «Шталаг 17», «Кровать с пологом на четырех ножках») и за актёрскую работу в «The Shrike».
Номинирован на британскую премию BAFTA за фильм «Бунт на „Кейне“» в 1955 году. В 1985 году он стал первым актёром в США, награждённым Национальной медалью за искусства.
Имеет звезду 6541 на Голливудской аллее славы.
Личная жизнь
Первой женой Феррера в течение десяти лет была известная актриса и театральный педагог Ута Хаген (1938—1948), от этого брака родилась дочь Летиция Феррер.
Второй женой Феррера стала танцовщица и актриса Phyllis Hill (1948—1953). В третьем браке с эстрадной певицей Розмари Клуни (тётей актера Джорджа Клуни) появились сразу пятеро детей, двое из которых: Мигель и Рафаэль стали впоследствии актёрами, а Габриэль женился на певице Дебби Бун, дочери Пэта Буна. Хосе Феррер и Розмари Клуни поженились в 1953 году, развелись в 1961 и вновь поженились в 1964 году, чтобы расстаться через три года.
Незадолго до своей смерти Феррер женился на Стелле Маги, с которой он познакомился ещё в конце 60-х. В 1992 году актёр скоропостижно скончался от рака толстой кишки в городе Корал-Гейблз, штат Флорида и был похоронен на его родине, в городе Сан-Хуан в Пуэрто-Рико.
Хосе Феррер также приходился двоюродным братом первой ракетке мира в женском парном разряде Джиджи Фернандес.
Интересные факты
- Кроме Хосе Феррера только 8 актёров получили премии «Тони» и «Оскар» за одну и ту же роль: Юл Бриннер за «Король и я» (1956), Рекс Харрисон за «Мою прекрасную леди» (1964), Энн Бэнкрофт за « Сотворившая чудо» (1962), Джоэл Грей за «Кабаре» (1972), Пол Скофилд за «Человек на все времена» (1966), Ширли Бут за «Вернись, малышка Шеба» (1952) и Джек Альбертсон за «Если бы не розы» (1968).
- Хосе Феррер, Фредрик Марч, Хелен Хейз и Ингрид Бергман стали первыми лауреатами премии «Тони», основанной в 1947 году.
Избранная фильмография
| Год | Фильм | Роль | Примечания |
|---|---|---|---|
| 1948 | Жанна д’Арк Joan of Arc | дофин Карл | номинация на премию «Оскар» — Лучшая мужская роль второго плана, режиссёр Виктор Флеминг |
| 1949 | Водоворот Whirlpool | Дэвид Корво | режиссёр Отто Премингер |
| 1950 | Сирано де Бержерак Cyrano de Bergerac | Сирано де Бержерак | премия «Оскар» за лучшую мужскую роль, режиссёр Майкл Гордон |
| Кризис Crisis | режиссёр Ричард Брукс | ||
| 1952 | Мулен Руж Moulin Rouge | Анри де Тулуз-Лотрек | номинация на премию «Оскар» за лучшую мужскую роль, режиссёр Джон Хьюстон |
| 1953 | Мисс Сэди Томпсон Miss Sadie Thompson | священник Альфред Дэвидсон | режиссёр Кертис Бернхардт |
| 1954 | Глубоко в моём сердце Deep in My Heart | Зигмунд Ромберг | |
| Бунт на «Кейне» The Caine Mutiny | лейтенант Барни Гринвальд | режиссёр Эдвард Дмитрык | |
| 1955 | Герои утлых суденышек The Cockleshell Heroes | режиссёр Хосе Феррер | |
| Крик The Shrike | режиссёр Хосе Феррер | ||
| 1956 | Великий человек The Great Man | режиссёр Хосе Феррер | |
| 1958 | Высокая цена любви The High Cost of Loving | режиссёр Хосе Феррер | |
| Я обвиняю! I Accuse! | капитан Альфред Дрейфус | режиссёр Хосе Феррер | |
| 1961 | Возвращение в Пейтон-Плэйс Return to Peyton Place | режиссёр Хосе Феррер | |
| 1962 | Лоуренс Аравийский Lawrence of Arabia | турецкий бей | режиссёр Дэвид Лин |
| 1963 | Задержка в Мариенборне Delay in Marienborn | ||
| Девять часов до Рамы Nine Hours to Rama | |||
| 1964 | Сирано и Д’Артаньян Cyrano et d’Artagnan | Сирано де Бержерак | режиссёр Ганс Абель. |
| 1965 | Корабль дураков Ship of Fools | режиссёр Стэнли Крамер | |
| Величайшая из когда-либо рассказанных историй The Greatest Story Ever Told | Ирод Антипа | режиссёры Джордж Стивенс и Дэвид Лиин | |
| 1967 | Сервантес Cervantes | режиссёр Винсент Шерман | |
| Выход со смехом Enter Laughing | |||
| 1976 | Большой автобус The Big Bus | ||
| Путешествие проклятых Voyage of the Damned | |||
| 1977 | Личное дело Эдгара Гувера The Private Files of J. Edgar Hoover | ||
| Часовой The Sentinel | режиссёр Майкл Уиннер | ||
| 1978 | Рой The Swarm | режиссёр Ирвин Аллен | |
| Федора Fedora | режиссёр Билли Уайлдер | ||
| Возвращение капитана Немо The Return of Captain Nemo | капитан Немо | режиссёр Алекс Марч | |
| 1979 | Пятый мушкетёр The Fifth Musketeer | Атос | |
| 1980 | Большая драка The Big Brawl | режиссёр Роберт Клауз | |
| 1981 | Кровавый день рождения Bloody Birthday | доктор | |
| Берлинский тоннель номер 21 Berlin Tunnel 21 | Комански | режиссёр Ричард Мичелс | |
| 1982 | Комедия секса в летнюю ночь A Midsummer Night’s Sex Comedy | Леопольд | режиссёр Вуди Аллен |
| 1983 | Быть или не быть To Be or Not to Be | профессор Силетски | режиссёр Алан Джонсон |
| Существо The Being | |||
| 1984 | Дюна Dune | падишах Шаддам Коррино IV | режиссёр Дэвид Линч |
| Зло, творимое людьми The Evil That Men Do | |||
| 1990 | Наемные убийцы Hired to Kill | ||
| Старые первооткрыватели Old Explorers |
Напишите отзыв о статье "Феррер, Хосе"
Ссылки
- [ibdb.com/person.php?id=6934 Хосе Феррер] (англ.) на сайте Internet Broadway Database
- [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=7703 Хосе Феррер] (англ.) на сайте Find a Grave
Отрывок, характеризующий Феррер, Хосе
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
