Усадьба Гальперина

Дом
Усадьба Гальперина Садиба Гальперіна
Страна	Украина
Город	Киев
Архитектурный стиль	Неоренессанс
Автор проекта	Владимир Николаев
Строительство	????—1899 годы

К:Википедия:Ссылка на Викисклад непосредственно в статье

Усадьба Гальперина — памятник архитектуры в Печерском районе Киева. Расположена на углу улиц Грушевского и Шелковичной. Построена в 1890-х годах архитектором Владимиром Николаевым в формах и декоре венецианского палаццо эпохи Высокого Возрождения. Является одним из лучших образцов застройки Липок конца XIX века.

История

Аптека Приказа общественного призрения

Усадьба на углу современных улиц Грушевского и Шелковичной известна с конца XVIII века — здесь располагалась аптека управления общественной опеки. От этой аптеки, одной из первых в Киеве, пошло первое название Шелковичной улицы — Аптекарская. Полноценно функционировать аптека начала 1799 года, её первым провизором стал Илья Чекалов, который впоследствии получил аптеку в выкупное содержание на восемь лет. В 1811 году аптеку выкупил Григорий Бунге из киевской династии аптекарей Бунге. После его смерти заведование аптеки перешло к зятю Г. Бунге — Ивана Богдановича Тецнера. После подольского пожара 1811 года аптека на Печерске некоторое время была единственной в Киеве.

Главный корпус аптеки был деревянный на каменном фундаменте, имел 8 саженей в длину и 6 саженей в ширину. В главном корпусе в четырёх комнатах располагалась собственно аптека и жили аптекарь с помощником. Отдельно стоял каменный домик лаборатории со склепистым погребом. Ещё одна лаборатория помещалась в деревянном флигеле, где также жили лаборант, гезель и «рабочие люди». Также в усадьбе, огороженной дощатым забором, были конюшня на двух лошадей и сарай для разной посуды.

В 1815 году киевские католики получила от императора Александра I разрешение на строительство римско-католического костёла. Одним из перспективных мест для строительства храма признали как раз участок напротив Мариинского дворца, на месте деревянного здания аптеки. Архитектор Андрей Меленский составил план здания аптеки, а независимые городские оценщики оценили её в 25 637 рублей 50 копеек. Некоторое время шли переговоры с владельцем аптеки, который не желал переезжать на другое место, предложенное католической общиной, другие варианты не нравились самой общине, поэтому строительство костела началось в 1817 году на Михайловской горе, которая впоследствии получила название Владимирской горки.

Строительство особняка

В 1875 году участок приобрел коллежский асессор, директор киевского Промышленного банка Всеволод Абрамович Рубинштейн. В том же году городской землемер А. Терский составил план усадьбы: здесь находились два дома, один из которых фасадом выходил на Александровскую улицу (современная улица Грушевского), а второй — на Левашовскую (современная улица Шелковичная). К последнему В. Рубинштейн в том же 1875 году сделал по проекту архитектора Ромуальда Тустановского каменную пристройку.

Существует две версии истории строительства особняка на месте бывшей аптеки. По одной из них особняк возведён в середине 1890-х годов и его заказчиком был Рубинштейн. По другой, Рубинштейн в конце 1890-х годов продал участок купцу 1-й гильдии Н. Гальперину, который, соответственно, и был заказчиком особняка, возведённого по этой версии в 1899 году. Известно, что ещё в 1894 году Рубинштейн здесь жил — его имя и адрес фигурируют в путеводителе по Киеву издания. Д. Бублика 1894 года. Тот самый адрес указан для него и в справочнике «Весь Киев» 1899 года. Поэтому можно с большой долей вероятности утверждать, что особняк был возведён по заказу именно Рубинштейна, но из-за того, что Рубинштейн жил в нём довольно недолго, в истории дом остался известным как особняк Гальперина.

В начале XX века в особняке уже жила многочисленная семья Гальпериных. Глава семьи, Моисей Борисович (Беркович) Гальперин был сахаропромышленником и известным благотворителем. Конторы и управления сахарных заводов Гальперина по тогдашней традиции располагались также в особняке, но вход в них был с улицы Шелковичной (ныне закрыт). Главный вход в особняк находился на улице Грушевского. Женой Моисея Гальперина была София Ионовна из семьи крупных сахаропромышленников Зайцевых. Гальперины вырастили пятерых детей (двух дочерей и трёх сыновей), которые позже со своими семьями также жили в этом особняке.

18-19 октября 1905 года в Киеве состоялся еврейский погром. В разных частях города толпа в присутствии войск и полиции грабила и крушила магазины и дома, принадлежащие евреям. Особняк Гальпериных, как и некоторые особняки липских евреев, также был ограблен.

Дальнейшая судьба особняка

После переворота 1917 года и установления советской власти в Киеве особняк Гальпериных было национализирован. В 1921 году здесь находилось управление артиллерии 44-й дивизии, позже — Киевское окружное статистическое бюро. В 1925 году особняк был передан Музыкально-драматическому институту им. М. Лысенко, однако институт так и не въехал в новое помещение. После переноса столицы УССР из Харькова в Киев и до начала Второй мировой войны в особняке находилось Главное управление милиции НКВД.

В 1946-1951 годах в особняке находился Музей партизанской славы и проводилась выставка «Партизаны Украины в борьбе против немецко-фашистских захватчиков». Позже располагалась организация под названием «Дом политпросвещения».

В 1970-х годах особняк передали Верховному Совету УССР и соединили подземным тоннелем со зданием Верховного Совета, некоторое время здесь располагался правительственный Дом приёмов. При независимой Украине в особняке размещаются постоянные комиссии Верховной рады Украины. Также для них на месте бывшего сада усадьбы дополнительно возведен современный многоэтажный дом.

Архитектура

Особняк расположен на красной линии застройки, на углу улиц Грушевского и Шелковичной (старый адрес — ул. Александровская, 19/2 или ул. Левашовская, 2/18). Здание двухэтажное, кирпичное, прямоугольное в плане (сначала имело Г-образную форму), главный фасад выходит на улицу Грушевского. В центре главного фасада — парадные двери с большим балконом над ними. Аналогичный балкон размещён посередине бокового фасада, где раньше был вход в служебные помещения.

Композиция особняка формами и декором напоминает венецианские палаццо эпохи Возрождения, с таким же ритмичным расположением окон и отделкой. Очень похожим по архитектуре является особняк Ханенко на современной Терещенковской улице, построенный в 1891-1892 годах.

Стены первого этажа штукатуренные, с участками гладкого руста и фризом с триглифами и розетками; окна простые, прямоугольные. Окна второго этажа имеют полуциркульную форму и окаймлены небольшими полуколонками и балюстрадой. Заполнение окон раньше имело Т-образную раму. В межоконных простенках второго этажа размещены тричетвертевые колонки с ионическими капителями. Фасад завершается фризом с гирляндами и карнизом большого выноса на консолях. По краю крыши раньше шёл парапет-балюстрада с вазами на пьедесталах. Дворовый фасад украшен довольно скромно.

В части усадьбы со стороны улицы Шелковичной ранее располагался небольшой садик, ограждённый высокой штукатуренной стеной, декорированной неглубокими нишами и пилонами с каменными шарами. Вход во двор был через ворота с калиткой. С правой стороны особняка, по улице Грушевского, в 1910-х годах был возведён четырехэтажный доходный дом.

Интерьеры особняка также приобрели черты дворцовой роскоши. Сохранилось лепное убранство потолков и карнизов. Парадные помещения были сгруппированы вдоль уличных фасадов, к ним вела парадная мраморная лестница с кованым ограждением в стиле Возрождения. На втором этаже парадная лестница сочетались с боковыми коридорами через аркадные лоджии, декорированные пилястрами.

В 1976 году была проведена капитальная реставрация особняка, во время которой со стороны двора были достроены трёхэтажный объём и двухэтажный служебный флигель, которой сообщается с особняком переходом на уровне второго этажа. Балюстраду на крыше заменили глухим парапетом, что визуально перегрузило фасады.

Интерьеры дома

• Грушевського Михайла вул., 18-2 04.jpg
• Грушевського Михайла вул., 18-2 27.JPG
• Грушевського Михайла вул., 18-2 25.JPG
• Грушевського Михайла вул., 18-2 14.jpg
• Грушевського Михайла вул., 18-2 30.JPG

Источники

• Забудова Києва доби класичного капіталізму / Кальницький М.В., Кондель-Пермінова Н.М.. — К. : Варто, 2012. — 560 с. — 1000 прим. — ISBN 978-966-2321-21-0.
• Малаков Д., Нельговский Ю. Грушевского улица. Особняк Гальперина М. Б.) 1890-е гг. // Свод памятников истории и культуры Украины: Киев: Энциклопедическое издание. Кн. 1, ч. 1.: А-К / Редкол. поэтому: Отв. ред. П. Тронько и др. Сост.: В. Горбик, Н. Кипоренко, Л. Федорова. — К.: Глав. ред. Свода памятников истории и культуры при изд-ве «Украинская энциклопедия» им. М. П. Бажана, 1999. — С. 346. — ISBN 966-95478-1-4.
• В. Ковалевський Приказ громадської опіки // Київські мініатюри. — К. : Купола, 2007. — Т. 6-й «Київ аптечний». — 624 с. — 2000 прим. — ISBN 966-8679-06-7.
• Друг О.М., Малаков Д.В. М. Грушевського, 18/2 (кол. Олександрівська, 19/2, або Шовковична, 2/18) // Особняки Києва. — К. : Кий, 2004. — С. 49-55. — ISBN 966-7161-60-9.

Ссылка

• [meget.kiev.ua/news/view/10132/ Архитектура Киева: Особняк Гальперина] (08.04.2010).
  
• [news.tochka.net/ua/113748-osobnyak-galperina-kupecheskie-pokoi-dlya-deputatov-foto/ Особняк Гальперіна: купецькі покої для депутатів (фото)] (28.03.2012).
• [www.shukach.com/uk/node/9746 Особняк Гальперина] (06.05.2012).

Достопримечательности Киева  

</td> </tr>

Отрывок, характеризующий Усадьба Гальперина

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.