Царская невеста (опера)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Опера
Царская невеста
Композитор

Николай Римский-Корсаков

Автор(ы) либретто

Илья Тюменев

Источник сюжета

драма Льва Мея

Жанр

Драма

Действий

4

Первая постановка

22 октября 1899

Место первой постановки

Московское товарищество частной русской оперы

«Царская невеста» — опера в 4 действиях Николая Андреевича Римского-Корсакова по драме Льва Мея в обработке Ильи Тюменева. Первое представление состоялось 22 октября 1899 года в театре Московского товарищества частной русской оперы.





История создания

Опера была начата в феврале 1898 года и закончена 24 ноября того же года. Сценарий был создан самим композитором по драме Мея, причем с сохранением не только общего плана драмы, но и многих текстов из неё. Небольшие изменения и добавления для арий и ансамблей делал бывший ученик Римского-Корсакова Илья Тюменев. Летом того же года в Вечаше Римский-Корсаков показывал оперу В. И. Бельскому. В одном из писем к нему сам автор характеризует свою оперу в шутливой манере:

… было б хорошо, когда б в Вечашу
Приехали вы к нам, на долю нашу
Взглянуть, послушать Царскую невесту.
В ней есть Andante, Moderato, Presto,
Ансамбли, арии, речитативы,
Мелодии, аккорды, лейтмотивы.
И кривда драматическая есть,
А правды музыкальной и не счесть…[1].

К последним двум строчкам автор сделал примечание: «Слова кривда и правда, а также драматическая и музыкальная могут быть переставлены. Это зависит от точки зрения на оперную музыку».

Написание этой оперы было связано с желанием автора создать оперу, в которой он мог бы показать богатство и драматические возможности традиционных оперных форм, а также настоящей вокальной кантилены (в противовес кучкистским устремлениям к отказу от мелодий ариозного типа и замкнутых оперных номеров).

Еще на стадии работы над оперой летом 1898 года было решено, что её премьера пройдёт в театре Мамонтова, тем более, что партию Марфы композитор писал «в расчете на голос и умение» Н. И. Забелы[2]. Однако между Мамонтовым и Римским-Корсаковым возникли разногласия по поводу распределения остальных ролей. Переписка между ними внезапно прекратилась, а вскоре после этого Мамонтов перестал участвовать в деятельности Частной оперы по независящим от него причинам. Премьера оперы состоялась в Москве 22 октября 1899 с блестящим успехом, который во многом способствовал дальнейшему существованию Частной оперы в виде самостоятельного Товарищества.

Действующие лица

  • Василий Степанович Собакин, новгородский купец — бас
  • Марфа, его дочь — сопрано
  • Григорий Григорьевич Грязной, опричник — баритон
  • Григорий Лукьянович Малюта Скуратов, опричник — бас
  • Боярин Иван Сергеевич Лыков — тенор
  • Любаша, любовница Грязного — меццо-сопрано
  • Елисей Бомелий, царский лекарь — тенор
  • Домна Ивановна Сабурова, купеческая жена — сопрано
  • Дуняша, её дочь, подруга Марфы — контральто
  • Петровна, ключница Собакиных — меццо-сопрано
  • Царский истопник — бас
  • Сенная девушка — меццо-сопрано
  • Молодой парень — тенор
  • Два знатных всадника

Опричники, песенники и песенницы, плясуньи, бояре и боярыни, сенные девушки, слуги, народ

Содержание

Действие происходит в Александровской слободе осенью 1572 года

Первое действие: «Пирушка». Боярин Грязной в тяжелом раздумье: он горячо полюбил Марфу, но она просватана за Ивана Лыкова. Чтобы забыться, Грязной устраивает пирушку. Приходят гости, среди них — Иван Лыков, недавно возвратившийся из поездки по Европе, царский лекарь Елисей Бомелий, Малюта Скуратов. Грязной представляет свою любовницу Любашу. Когда гости стали уходить, Грязной задержал Бомелия: «Есть у меня приятель, зазнобила ему сердечко красная девица». После чего спросил — нет ли такого зелья, чтоб девица полюбила друга? Бомелий отвечает, что есть такое зелье, чтобы девушка полюбила. Грязной уговаривает Бомелия приготовить это зелье, посулив награду, и лекарь соглашается его сделать. Их разговор подслушала Любаша.

Второе действие: «Приворотное зелье». После церковной службы на улице Марфа и Дуняша ждут Лыкова. На девушек обращает внимание проезжавший мимо всадник, в котором они не узнали Ивана Грозного. Вскоре появляются Собакин и Лыков, все идут к Собакиным. Вечером Любаша приходит к Бомелию и просит отравляющее зелье, чтоб извести в лице Марфы соперницу за любовь Грязного. Взамен Бомелий требует любви, ставит Любашу в безвыходную ситуацию. Она соглашается.

Третье действие: «Дружко». Дома у Собакина Лыков и Грязной в ожидании. Царь собрал на смотрины 2000 девушек, из которых осталось только 12, среди них Дуняша и Марфа. Опасаются, что царь может выбрать Марфу, тогда не быть её свадьбе с Лыковым. Грязной вызывается быть на свадьбе дружкой. Приходит Домна Сабурова и рассказывает, что Иван Грозный «положил глаз» на Дуняшу, и скорее всего невестой быть ей. Грязной предлагает за это выпить, наливает в бокалы мёд, Марфе подсыпает зелье. Но Любаша поменяла зелья и вместо приворотного тот подсыпает девушке отравляющее. Приходят Дуняша и Марфа, которая выпивает мёд с зельем. Сабурова и Дуняша поют величальную песню жениху Лыкову и невесте Марфе. Неожиданно в дом приходят бояре во главе с Малютой Скуратовым с новостью: царь выбрал в жёны именно Марфу.

Четвёртое действие: «Невеста». Перед свадьбой Марфа живёт в царских палатах, её губит неизвестный недуг. Появляется Грязной и говорит, что под пыткой Лыков признался, что хотел отравить Марфу, за что по приказу царя казнён. Марфа в безумии принимает Грязного за Лыкова. Грязной понимает, что желая приворожить Марфу, он её отравил. Не выдержав, он сознаётся во всём: это он оклеветал Лыкова, он подсыпал зелье для приворота, а оно оказалось отравой. Просит бояр забрать его, но прежде разделаться с Бомелием. Появляется Любаша и говорит, что зелье подменил не Бомелий, а она сама. Рассказывает, что подслушала разговор и подменила зелье, от которого Марфа совсем зачахнет и умрёт. В гневе Грязной зарезает Любашу и прощается с Марфой, которая в безумии снова принимает его за Лыкова и поёт «Приходи же завтра, Ваня».

Постановки

Среди лучших исполнителей : Антонина Нежданова, Валерия Барсова, Елена Степанова, Елена Катульская, Наталья Шпиллер, Елизавета Шумская, Ирина Масленникова (Марфа); Надежда Обухова, Бронислава Златогорова, Вера Давыдова, Вероника Борисенко, Лариса Авдеева (Любаша); Сергей Мигай, Елена Образцова, Николай Ушаков, Евгений Кибкало (Грязной), Владимир Маторин, Агунда Кулаева.

Постановки в других городах: Хельсинки (1906) Минск (1933, 1938, 1949, 2015) Харьков (1937, 1940, 1945, 2013), Баку (1938, 1944), Тбилиси (1939, 1952), Ереван (1940), Алма-Ата (1940, 1946, 1957), Львов (1945), Ташкент (1945), Одесса (1946, 1957), Рига (1950), Вильнюс (1952), Душанбе (1953), Ашхабад (1956), Таллин (1959), Йошкар-Ола (2011) и Москва (17 марта 2015 г.)

Постановки за рубежом: Прага (1902), Хельсинки (1927), Париж (1911, на рус. яз.), Нью-Йорк (1922, на рус. яз.), Берлин (1923), София (1923), Любляна (1924). Загреб (1924), Лондон (1931, на рус. яз.), Таллин (1932), Брио (1934), Стокгольм (1945), Лондон (2011), Берлин (2013)

Записи

Аудиозаписи

Год Организация Дирижёр Солисты Издатель и каталожный номер Примечания
1943 Хор и оркестр Большого театра Лев Штейнберг Собакин — Максим Михайлов, Марфа — Наталья Шпиллер, Грязной — Пётр Медведев, Лыков — Анатолий Орфёнов, Любаша — Мария Максакова, Сабурова — Софья Панова Мелодия

М10-43753-8 (1981)

1953? Хор и оркестр театра оперы и балета им. Т. Шевченко УССР Владимир Пирадов Собакин — Борис Гмыря, Марфа — Елизавета Чавдар, Грязной — Михаил Гришко, Лыков — Пётр Белинник, Любаша — Лариса Руденко, Сабурова — Вера Любимова Д-02307-14 (1954),

Д 06589-94 (1960)

1958 Хор и оркестр Большого театра Евгений Светланов Собакин — Александр Ведерников, Марфа — Елизавета Шумская, Грязной — Алексей Иванов, Лыков — Андрей Соколов, Любаша — Вероника Борисенко, Сабурова — Татьяна Тугаринова Aquarius - The Best of Opera
1972 Хор и оркестр Мариинского театра Владимир Федотов Собакин — Игорь Наволошников, Марфа — Галина Ковалёва, Грязной — Владимир Киняев, Малюта Скуратов — Владимир Морозов, Лыков — Михаил Егоров, Любаша — Ирина Богачёва, Бомелий — Иван Бугаев Запись 30 декабря 1972 года. Не издавалась?
1973 Хор и оркестр Большого театра Фуат Мансуров Собакин — Евгений Нестеренко, Марфа — Галина Вишневская, Грязной — Владимир Валайтис, Лыков — Владимир Атлантов, Любаша — Тамара Синявская, Сабурова — Элеонора Андреева Мелодия

CM 03899-904

1975 Хор и оркестр Большого театра Фуат Мансуров Собакин — Евгений Нестеренко, Марфа — Галина Вишневская, Грязной — Владимир Валайтис, Лыков — Владимир Атлантов, Любаша — Ирина Архипова Не издавалась?
1991 Русский хор имени А.В. Свешникова и оркестр Большого театра Андрей Чистяков Собакин — Пётр Глубокий, Марфа — Екатерина Кудрявченко, Грязной — Владислав Верестников, Лыков — Аркадий Мишенькин, Любаша — Нина Терентьева Le Chant du Monde «Saison Russe» LDC288 056-7
1999 Хор и оркестр Мариинского театра Валерий Гергиев Собакин — Геннадий Беззубенков, Марфа — Марина Шагуч, Грязной — Дмитрий Хворостовский, Лыков — Евгений Акимов, Любаша — Ольга Бородина Philips

462 618-2

Источники:[operadis-opera-discography.org.uk/CLRITSAR.HTM], [records.su/]

Видеозаписи

Год Организация Дирижёр Солисты Производитель Примечания
1983 Хор и оркестр Большого театра Юрий Симонов Собакин — Александр Ведерников, Марфа — Лидия Ковалева, Грязной — Юрий Григорьев, Лыков — Евгений Шапин, Любаша — Нина Терентьева, Бомелий — Константин Пустовой Гостелерадио СССР [gtrf.ru/product/show/id/11237]
2013 Берлинская государственная опера Даниэль Баренбойм Собакин — Анатолий Кочерга, Марфа — Ольга Перетятько, Грязной — Иоганнес Мартин Кренцле, Лыков — Павел Черноч, Любаша — Анита Рачвелишвили, Сабурова — Анна Томова-Синтова Bel Air Classics

Источник: [www.operaclass.com/catalogo/opera.asp?idOpera=259&idCat=oc&idioma=]

Фильмография

Год Организация Дирижёр / Режиссёр Солисты Производитель Примечания
1965 Хор и оркестр Большого театра Евгений Светланов / Владимир Гориккер Марфа — Галина Олейниченко, Любаша — Лариса Авдеева, Грязной — Евгений Кибкало, Александр Ведерников, Евгений Райков Рижская киностудия Фильм-опера "Царская невеста". На экране играют драматические актёры [gtrf.ru/product/show/id/12009]

Напишите отзыв о статье "Царская невеста (опера)"

Примечания

  1. Цит. по: Римский-Корсаков А. Н. Н. А. Римский-Корсаков. Жизнь и творчество. — М.: Музгиз, 1937. — Вып. 4. — С. 126.
  2. Там же. С. 133.

Ссылки

  • [100oper.nm.ru/090.html Краткое содержание (синопсис) оперы «Царская невеста» на сайте «100 опер»]
  • [www.belcanto.ru/nevesta.html «Царская невеста» на сайте «Belcanto.ru»]
  • [classiclive.org/index.php?option=com_content&view=article&id=89:2011-05-04-15-39-27&catid=60:2011-05-02-07-39-29&Itemid=83 Либретто оперы Царская невеста]

Отрывок, характеризующий Царская невеста (опера)

И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…