Gorgoroth

Gorgoroth
Gorgoroth во время съёмок видеоклипа на песню «Carving a Giant».
Основная информация
Жанр	блэк-метал
Годы	с 1992
Страна	Норвегия Норвегия
Город	Берген
Язык песен	английский норвежский
Лейблы	Embassy Records Malicious Records Nuclear Blast Regain Records Season of Mist
Состав	Инфернус Торментор Томас Асклунд Atterigner
Бывшие участники	См. ниже
[www.gorgoroth.info Gorgoroth.info]

GorgorothGorgoroth

Gorgoroth — норвежская блэк-металическая группа, одни из самых известных представителей жанра. Основана в 1992 году. Название «Gorgoroth» взято из романа Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец»: Горгорот — это покрытое вулканическим пеплом плато в Мордоре.

В конце 2007 года в группе произошёл раскол. Основатель и единственный постоянный участник Gorgoroth гитарист Инфернус (настоящее имя Рогер Тиегс) с одной стороны и бас-гитарист Кинг ов Хелл (настоящее имя Том Като Виснес) и вокалист Гаал (настоящее имя Кристиан Эспедал) с другой заявили о своих правах на имя группы. Патентное бюро Норвегии вынесло решение в пользу Кинг ов Хелл и Гаала. В ответ Инфернус инициировал процесс в окружном суде Осло, который в марте 2009 года признал регистрацию товарного знака Gorgoroth Гаалом и Кингом недействительной и присудил право на имя группы Инфернусу.

Группа никогда не публиковала свои тексты, но даже по названиям песен можно судить, что основным мотивом является сатанизм. Сами музыканты неоднократно говорили, что в их творчестве музыка вторична, а ключевую роль играет антихристианская направленность песен. В документальном фильме Сэма Данна Путешествие металлиста, на вопрос: «Какая идеология стоит за песнями Gorgoroth?», Гаал ответил: «Сатана». Кроме этого, Gorgoroth получили скандальную известность благодаря различным инцидентам и нескольким уголовным делам, в которых фигурировали участники группы.

История группы

Ранние годы

Группа Gorgoroth была создана в 1992 году гитаристом Инфернусом, вокалистом Хатом (норв. Hat, «ненависть») и ударником Гоатом (англ. Goat — Козёл). Первым басистом стал Четтер (Kjetter), но в том же году он был арестован и сел в тюрьму за поджог деревянной церкви (в начале 1990-х поджоги церквей были распространёнными акциями антихристиан). В 1993 году вышла первая демозапись A Sorcery Written In Blood, которая позже была издана на сплите с Burzum под названием Burzum & Gorgoroth. После выхода A Sorcery Written In Blood Gorgoroth подписали контракт с лейблом Embassy Records и записали дебютный альбом Pentagram. В записи демо и альбома принимал участие басист Emperor Самот, но в 1994 году он тоже был приговорён к тюремному заключению за поджог церкви. Тогда же группу покинул Гоат, которого временно заменил Фрост из Satyricon. В мае 1994 года Gorgoroth выступили в Lusa Lottes Metal Pub в Осло вместе с Enslaved, Dissection, Gehenna и Dark Funeral.

В этом же составе группа записала второй альбом Antichrist (1996 год), который Инфернус посвятил памяти гитариста Mayhem Евронимуса, при этом Инфернус играл и на гитаре, и на бас-гитаре. Внутреннее оформление альбома включало лозунг в поддержку кампании «Never stop the madness» (кампании за легализацию тяжёлых наркотиков, вдохновителем которой был Евронимус, основной идеей кампании было то, что слабые умрут, оставив место сильным). По окончании работы над альбомом Хат ушёл из Gorgoroth. Он собирался уйти ещё до конца записи альбома, но оставался, чтобы записать вокальные партии. Хата заменил новый вокалист Пест (норв. Pest, «чума»). Также к группе присоединились басист Арес (наст. имя Ронни Ховланд) и барабанщик Грим (ранее играл в Immortal). В декабре 1995 года Gorgoroth выступили в Лондоне вместе с Cradle of Filth и Primordial.

Antichrist вывел группу в число лидеров блэк-металической сцены. Gorgoroth совершили турне по Норвегии и Великобритании с Satyricon и Dissection. Третий альбом Under The Sign Of Hell (1997 год) тоже стал очень успешным. Осенью того же года Gorgoroth совершили первое европейское турне, а в следующем году заключили контракт с одним из самых крупных металических лейблов — Nuclear Blast (Германия). В это же время Грим покидает группу чтобы сосредоточиться на участии в Borknagar. На его место приходит Вролок (наст. имя Эрик Хаггернес).

Период на Nuclear Blast

Следующий альбом — Destroyer (1998 год) был издан уже на Nuclear Blast. Альбом представляет собой сборник ранее записанных треков и включает различных участников группы. Тогда же у Gorgoroth в очередной раз поменялся вокалист, но сменивший Песта Гаал на Destroyer исполнил только заглавный трек. Также в написание музыки на альбоме большой вклад внёс новый гитарист Торментор (Болло Хейердал). Destroyer стал первым из двух альбомов, на котором группа использовала клавишные, для чего был приглашён Ивар Бьорнсон из Enslaved (aka Daimonion). После релиза Destroyer последовали турне с Cradle of Filth, Old Man's Child и Einherjer и выступления на крупнейших металических фестивалях Wacken Open Air и Tuska Open Air.

В 1999 году, перед тем, как Gorgoroth приступили к записи нового альбома Incipit Satan, произошла очередная смена состава. Басист Арес и барабанщик Вролок покинули группу в пользу своей основной группы Aeternus. Пришли новый ударник Эрленд Эриксен и басист Кинг ов Хелл (Том Като Виснес). Как и прежде, основным композитором выступил гитарист Инфернус, но на этот раз Gorgoroth решили добавить к классическому блэк-металическому звучанию элементы нойза, индастриала и дарк эмбиента. Они были заметны и на двух предыдущих альбомах, но на Incipit Satan группа больше всего отдалилась от традиционного блэк-метала. Песню «When Love Rages Wild In My Heart» приглашённый вокалист исполнил чистым вокалом.

Эриксена на ударных сменил Квитрафн (Kvitrafn, настоящее имя Эйнар Селвик). В июне 2000 года Gorgoroth выступили на фестивале Hole in the Sky в Бергене. Фестиваль, с тех пор ставший ежегодным, был посвящён памяти музыканта Эрик Брёдрешифта, более известного как Грим (Grim), который в разное время был ударником Immortal и Borknagar, а в 1997 году участвовал в записи Under the Sign of Hell. В августе 2001 года группа впервые выступила в США на фестивале в Милуоки, а осенью дала турне по Мексике и Колумбии. В феврале 2002 года Гаал был приговорён к году тюрьмы и штрафу в 190 000 норвежских крон за избиение человека .

В 2002 году из Gorgoroth ушёл Торментор, бывший гитаристом группы в течение шести лет. Новый альбом Twilight of the Idols (название взято из работы Фридриха Ницше) записывался уже без него. Альбом был выдержан в более привычном для блэк-метала стиле, хотя и отличался от ранних работ группы. На этом и следующем альбомах музыку писал в основном Кинг ов Хелл. Оригинальная обложка альбома была запрещена в Европе из-за того, что на ней была изображена сожжённая ставкирка в Фантофте.

Инцидент в Кракове, тюремные заключения и смена лейбла

1 февраля 2004 года в Кракове (Польша) состоялся концерт Gorgoroth, который транслировался польским государственным телеканалом и впоследствии должен был лечь в основу DVD Black Mass in Krakow. Во время концерта на сцене были выставлены овечьи головы, насаженные на колья, и сатанинская символика, сама сцена была залита кровью, на заднем плане стояли кресты с четырьмя обнажёнными распятыми моделями. В какой-то момент одна из моделей потеряла сознание, из-за чего потребовалось вызвать скорую помощь. Кассеты с записью шоу были конфискованы польской полицией, было возбуждено уголовное дело по факту оскорбления чувств верующих и жестокого обращения с животными, а сами участники группы после возвращения в Норвегию были допрошены в суде Бергена. Никому из участников Gorgoroth так и не предъявили обвинений, но организаторы выступления, которые заявляли, что не имеют представления о том, что будет происходить во время шоу, были вынуждены заплатить штраф в 10 000 злотых Из-за конфискации записи релиз концертного DVD состоялся только летом 2008 года.

Вскоре после краковского концерта Gorgoroth покинули Nuclear Blast. Тогда же из группы ушёл ударник Квитрафн. Его должен был заменить Фрост, однако он не смог совместить работу в Gorgoroth и Satyricon.

В течение 2004 года Gorgoroth провели турне по Южной Америке, причём концерт в Сальвадоре сопровождался беспорядками, впервые выступили на Inferno Metal Festival (апрель 2004 года), осенью дали ряд концертов в Европе и Центральной Америке. Для осенних выступлений были приглашены концертные музыканты — гитарист Телох (Teloch) и ударник Дёрж Реп (Dirge Rep; настоящее имя Пер Хусебо, бывший ударник Enslaved). В 2005 году выступления продолжились.

Седьмой студийный альбом Ad Majorem Sathanas Gloriam вышел на шведском лейбле Regain Records 19 июня 2006 года. Запись альбома растянулась больше чем на год — с января 2005 года. Сессионным ударником снова был Фрост, игравший в группе ещё в 1994—1995 годах. Ad Majorem Sathanas Gloriam достиг 22-го места в норвежских чартах и был номинирован на главную норвежскую музыкальную премию Spellemannprisen как лучший металический альбом, но премия досталась альбому Enslaved Ruun. На песню «Carving a Giant» был снят первый за историю существования группы видеоклип. 27 июня 2006 года Кинг ов Хелл ушёл из группы, как было объявлено, из-за идеологических разногласий. В интервью, данном месяц спустя, Кинг подтвердил, что причиной ухода стали проблемы, которые он испытывал, поддерживая имидж Gorgoroth на публике.

Весной 2006 года Гаал снова сел в тюрьму, на этот раз за избиение 41-летнего мужчины и угрозы выпить его кровь, произошедшие ещё в 2001 году. Решение было вынесено в 2004 году: Гаал был приговорён к 18 месяцам тюрьмы и штрафу в пользу потерпевшего в 104 000 норвежских крон. После обжалования срок был уменьшен до 14 месяцев, а штраф увеличен до 190 000 крон. Запись вокала и написание текстов для Ad Majorem Sathanas Gloriam проходили в течение двух недель непосредственно перед тем, как Гаал должен был отправиться в тюрьму. Он вышел на свободу в декабре того же года.

Одновременно с Гаалом Инфернус отбывал срок за изнасилование. В мае 2005 года Инфернус и его друг получили по три года тюрьмы и по 155 000 крон штрафа (в том числе по 55 000 крон в пользу потерпевшей). После апелляции с Инфернуса были сняты обвинения в изнасиловании, но он был признан виновным в сексуальном домогательстве с отягчающими обстоятельствами. Приговор его друга был оставлен в силе. В марте 2007 года Инфернус досрочно вышел на свободу.

Кинг снова стал постоянным басистом группы, а в январе 2007 года представлял Gorgoroth на промоакции в Лос-Анджелесе.

Раскол

В октябре 2007 года Инфернус опубликовал на своей странице MySpace сообщение, в котором говорилось, что группа распалась, и Инфернус с одной стороны и Гаал и Кинг с другой стороны будут работать самостоятельно. При этом нерешённым остался вопрос о правах на имя группы. В тот же день Гаал и Кинг опубликовали аналогичное сообщение, которое в частности содержало заявления о том, что они продолжат концертный тур под именем Gorgoroth и что именно Гаал и Кинг были «движущей силой Gorgoroth в последние восемь лет». Через два дня было опубликовано ещё одно заявление Гаала. В нём говорилось, что «Gorgoroth не распались, а продолжают существовать в новом виде». Инфернус со своей стороны заявил, что претендует на имя Gorgoroth, как единственный участник группы, остававшийся в ней со дня основания.

Практически одновременно с публикацией этих заявлений Гаал и Кинг объявили имена музыкантов, с которыми они планировали отправиться в турне: гитарист Телох (Teloch, Мортен Иверсен) и Николас Баркер (бывший ударник Cradle of Filth и Dimmu Borgir). В качестве постоянного студийного ударника был заявлен Хеллхаммер.

Стороны инициировали процесс в Патентном бюро Норвегии (Patentstyret) по вопросу о том, кто является законным правообладателем наименования группы. 13 декабря 2007 года лейбл Regain Records заявил, что считает Инфернуса единственным «законным правообладателем наименования, логотипа и товарного знака группы». По словам менеждера лейбла Пера Гюлленбека (швед. Per Gyllenbäck), при заключении контракта с Gorgoroth Инфернус представительствовал на переговорах и при подписании контракта по доверенности от имени всех участников группы. Однако Патентное бюро встало на сторону Гаала и Кинга. После этого Гаал и Кинг заявили, что прекращают сотрудничество с Regain и приступают к поискам лейбла для записи следующего альбома.

Инфернус запустил собственный сайт [www.gorgoroth.info/ www.gorgoroth.info] и объявил о планах записи своего альбома Quantos Possunt ad Satanitatem Trahunt на Regain Records и последующих выступлений. В состав Gorgoroth Инфернуса вошли американский гитарист Фрэнк Уоткинс (Obituary) и шведский ударник Томас Асклунд (Dissection, Dark Funeral).

В июне 2008 года на польском лейбле Metal Mind Productions наконец вышел концертный DVD Black Mass Krakow 2004, записанный во время памятного краковского концерта, и сразу попал на четвёртое место в норвежских чартах. 23 июня на Regain Records вышел концертный альбом True Norwegian Black Metal — Live in Grieghallen. Работа над альбомом началась ещё до раскола, поэтому в записи принимали участие и Инфернус, и Гаал. Но уже в конце июля суд шведского города Мальмё наложил запрет на продажи диска из-за предполагаемого нарушения прав на имя Gorgoroth. Гаал и Кинг кроме того обвиняли лейбл в незаконной перезаписи партий бас-гитары, якобы изначально сыгранных Кингом. Позже решение было поддержано вышестоящим судом.

Гаал и Кинг с сессионными музыкантами начали работу над новым альбомом в августе 2008 года. Хеллхаммер не смог приступить к работе из-за напряжённого графика, поэтому ударником стал Фрост. В свою очередь к Инфернусу, Уоткинсу и Асклунду присоединились гитарист Торментор, игравший в Gorgoroth в течение шести лет, и бывший вокалист Пест, которого Гаал сменил в 1998 году.

Инфернус инициировал новый процесс, обвинив оппонентов в том, что они за его спиной подавали заявление о регистрации товарного знака. Дело слушалось в конце января 2009 года, решение было вынесено в марте 2009 года. Суд отменил регистрацию товарного знака за Гаалом и Кингом и признал законным правообладателем Инфернуса. После этого Гаал и Кинг ов Хелл объявили о создании группы God Seed (по названию песни с Ad Majorem Sathanas Gloriam). В августе 2009 года года Гаал решил отойти от металлической музыки.

На данный момент Томас Асклунд остается чисто студийным членом группы, на концертах работают сессионные музыканты. Торментор числится в составе чисто номинально, все гитарные партии в студии исполняет Инфернус.

В 2012 году было объявлено об изгнании из рядов группы Песта, причиной явилось его нежелание участвовать в турне по Южной Америке. Сессионным вокалистом стал Хоест (Taake, Ragnarok). На данный период времени постоянным вокалистом стал Аттеригнер из сербской группы Triumfall.

В сентябре 2013 группа начала запись нового альбома Instinctus Bestialis, выпуск которого запланирован на 8 июня 2015 года. В состав группы для записи альбома вошли: Infernus (гитара), Tomas Asklund (ударные; ex-Dissection, Dark Funeral), Bøddel (также известный как Frank Watkins, бас; ex-OBITUARY) и новый вокалист Atterigner из сербской группы Triumfall.

18 октября 2015 года от рака скончался басист группы Френк Уоткинс. Фрэнку было 47 лет.

Стиль, влияние

В ранний период, когда Gorgoroth играли «сырой» блэк-метал, сильное влияние на музыку оказывали прото-блэк-металические группы, игравшие на стыке блэка и трэш-метала, такие как Celtic Frost и Bathory. На Pentagram критики отмечали влияние даже панк-рока и хардкора. Несмотря на постоянную смену составов Gorgoroth на всех альбомах сохраняли «фирменное» скоростное агрессивное звучание. Как и многие блэк-металические группы (Mayhem, Satyricon, Emperor, Ulver), Gorgoroth на определённом этапе экспериментировали со звучанием: на альбомах Destroyer и Incipit Satan можно найти элементы нойза и эмбиента, но на последних записях группа вернулась к традиционному блэк-металу. Гаал в интервью говорил, что его музыкальные вкусы не ограничиваются металом, а охватывают самых разных исполнителей от Вивальди до Дэвида Боуи. Торментор в свою очередь упоминал о влиянии таких групп, как Mercyful Fate, Black Sabbath, Slayer, Possessed и Tormentor.

Важную роль в музыке Gorgoroth играет идеологическая составляющая. Во время выступлений участники группы используют чёрные одежды, корпспэйнт и шипы, а при оформлении альбомов Gorgoroth использовали сатанисткую символику. По словам Инфернуса, музыкант, играющий блэк-метал, должен быть сатанистом. Гаал, исповедующий скандинавский шаманизм, в интервью говорит, что не является сатанистом, но не возражает против того, чтобы к нему относились, как к сатанисту, поскольку сатанизм противопоставляет себя христианству. Кроме этого музыканты неоднократно говорили о влиянии, которое на них оказали работы Ницше. Название альбома Twilight of the Idols (с англ. — «Сумерки богов») взято из одноимённой книги Ницше, Ницше указан в буклете альбома Incipit Satan как один из вдохновителей. Торментор в качестве источников вдохновения отмечает работы Фридриха Ницше, Мартина Хайдеггера и Бенедикта Спинозы.

Дискография

Альбомы

Год	Дата выхода	Название	Лейбл
1994	12 октября	Pentagram	Embassy Productions
1996	3 июля	Antichrist	Malicious Records
1997	20 октября	Under the Sign of Hell	Malicious Records
1998	18 мая	Destroyer — Or About How To Philosophize With the Hammer	Nuclear Blast
2000	7 февраля	Incipit Satan	Nuclear Blast
2003	21 июля	Twilight of the Idols — In Conspiracy With Satan	Nuclear Blast
2006	19 июня	Ad Majorem Sathanas Gloriam	Regain Records
2009	21 октября	Quantos Possunt ad Satanitatem Trahunt	Regain Records
2015	8 июня	Instinctus Bestialis	Soulseller Records

Концертные альбомы

Год	Дата выхода	Название	Лейбл	Примечания
1996		The Last Tormentor	Malicious Records	мини-альбом
2007	ноябрь	Bergen 1996	Regain Records (MCD)/Forces of Satan Records (7" виниловый picture disc)	Переиздание The Last Tormentor
2008	23 июня	True Norwegian Black Metal — Live in Grieghallen	Regain Records

Демо

Год	Дата выхода	Название	Лейбл
1993	28 апреля	A Sorcery Written In Blood	Самостоятельно
1994		Promo '94	Самостоятельно

DVD

Год	Дата выхода	Название	Лейбл	Примечание
1999	8 ноября	Death... Is Just the Beginning V	Nuclear Blast	Сборник с выступлениями групп, издававшихся на Nuclear Blast. На него вошла композиция Revelation of Doom, записанная на Wacken Open Air 1998
2008	9 июня	Black Mass Krakow 2004	Metal Mind Productions

Участники

• Инфернус (Infernus; Рогер Тиегс) — гитара (с 1992 года)
• Томас Асклунд — ударные (с 2007 года)
• Торментор (Tormentor; Болло Хейердал) — гитара (1996—2002, с 2008 года)
• Atterigner — вокал (с 2012 года)

Бывшие и сессионные участники

Гитара

• Торментор (Tormentor; Болло Хейердал) (1996—2002)
• Аполлион (Apollyon; Оле Йорген Мо) — концертный гитарист (2003—2004)
• Скагг (Skagg; Стиан Легрейд) — концертный гитарист.

Вокал

• Хат (Hat) (1992—1995)
• Пест (Pest) (1995—1997, 2008—2012)
• Гаал (Gaahl; Кристиан Эспедал) — (1998—2007)

Бас-гитара

• Кьеттар (Kjettar) (1993)
• Самот (Samoth; Томас Хауген) (1994: на Pentagram).
• Сторм (Storm) (1996)
• Арес (Ares; Ронни Ховланд) (1996—1998)
• Т-Рипер (T-Reaper; Торгрим Ойре) (1998)
• Кинг ов Хелл (King ov Hell; Том Като Виснес) — (1999—2006, 2007)
• Фрэнк Уоткинс — бас-гитара (2007 - 2015)

Ударные

• Гоат Первёртор (Goat Pervertor) (1992—1994)
• Фрост (Frost; Видар-Кьетил Харальстад) (1994—1996, 2006: на Antichrist и Ad Majorem Sathanas Gloriam).
• Грим (Grim; Эрик Брёдрешифт) (1996—1997). Также играл в Immortal и Borknagar. Покончил с собой 4 октября 1999 г.
• Вролок (Vrolok) (1998)
• Серсьянт (Sersjant; Эрленд Эриксен) (1999—2000)
• Квитрафн (Kvitrafn; Эйнар Селвик) (2000—2004)
• Дёрж Реп (Dirge Rep; Пер Хусебо) — концертный ударник.

Клавишные

• Даймонион (Daimonion; Ивар Бьорнсон) (1998, 2000: на Destroyer и Incipit Satan)

История составов до раскола

(1992) Хат — вокал Инфернус — гитара, бас Гоат Первёртор — ударные (1993) Хат — вокал Инфернус — гитара Кьеттар — бас Гоат Первёртор — ударные (1994) Хат — вокал Инфернус — гитара Самот — бас Гоат Первёртор — ударные (1994—1995) Хат — вокал Инфернус — гитара, бас Фрост — ударные (1995) Пест — вокал Инфернус — гитара, бас Фрост — ударные (1996) Пест — вокал Инфернус — гитара Сторм — бас Фрост — ударные (1996) Пест — вокал Инфернус — гитара Арес — бас Фрост — ударные (1996—1997) Пест — вокал Инфернус — гитара Арес — бас Грим — ударные (1998) Пест — вокал Инфернус — гитара Арес — бас Вролок — ударные (1998) Гаал — вокал Инфернус — гитара Торментор — гитара Т-Рипер — бас Вролок — ударные (1999—2000) Гаал — вокал Инфернус — гитара Торментор — гитара Кинг ов Хелл — бас Серсьянт — ударные

(2000—2002) Гаал — вокал Инфернус — гитара Торментор — гитара Кинг ов Хелл — бас Квитрафн — ударные (2002—2003) Гаал — вокал Инфернус — гитара Кинг ов Хелл — бас Квитрафн — ударные (2003—2004) Гаал — вокал Инфернус — гитара Аполлион — концертная гитара Кинг ов Хелл — бас Квитрафн — ударные (2004) Гаал — вокал Инфернус — гитара Аполлион — концертная гитара Кинг ов Хелл — бас Дёрж Реп — концертные ударные Фрост — студийные ударные (2004—2005) Гаал — вокал Инфернус — гитара Телох — концертная гитара Кинг ов Хелл — бас Дёрж Реп — концертные ударные Фрост — студийные ударные (2005) Гаал — вокал Инфернус — гитара Скагг — концертная гитара Кинг ов Хелл — бас Дёрж Реп — концертные ударные (2006) Гаал — вокал Инфернус — гитара Кинг ов Хелл — бас (2006) Гаал — вокал Инфернус — гитара (2007) Гаал — вокал Инфернус — гитара Телох — концертная гитара Кинг ов Хелл — бас Дёрж Реп — концертные ударные

Ссылки

• [gorgoroth.info/ официальный сайт]
• [www.allmusic.com/cg/amg.dll?P=amg&sql=11:d9ftxq9jldhe Gorgoroth] (англ.) на сайте Allmusic
• [www.discogs.com/artist/Gorgoroth Gorgoroth] (англ.) на сайте Discogs
• [www.metal-archives.com/band.php?id=770 Gorgoroth] (англ.) на сайте Encyclopaedia Metallum

Отрывок, характеризующий Gorgoroth

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.