HMS Hood (1891)
Корабль Его Величества «Худ» (англ. HMS Hood) — британский эскадренный броненосец, спущенный на воду в 1891 году.
«Худ» представлял собой модификацию додредноута типа «Ройял Соверен» и дополнял исходную серию из семи кораблей, отличаясь от проекта установкой орудийных башен вместо барбетов и пониженной высотой надводного борта. Нёс службу в Средиземноморском флоте и флоте Метрополии. С началом Первой мировой войны затоплен в Портлендской гавани для перекрытия южного фарватера.
Конструкция
Додредноут «Худ» продолжал конструкцию броненосцев типа «Ройял Соверен», но отличался от семи серийных кораблей цилиндрическими башенными установками главного калибра вместо барбетных. Массивные вращающиеся башни устаревшего типа существенно утяжелили корабль. Следствием этого стало сокращение высоты надводного борта на 2.5 метра: с 6 до 3.5 м. И хотя низкий борт имел свои преимущества — требовалось меньше брони и корабль становился менее уязвимой целью, они перекрывались чрезвычайным снижением мореходности. Палубу «Худа» заливало в штормовую погоду, что ограничивало максимальный ход при волнении. Такая конструкция была пригодна только для службы в спокойном Средиземном море, и, в целом, была сочтена неудачной. Все последующие британские корабли строились только с высоким бортом.
Вооружение, бронирование и силовая установка корабля соответствовали серийным. Низкая осадка делала корабль более остойчивым и менее подверженным качке. Метацентрическая высота корабля возросла на 14 %. Вместе с тем, сокращенный период качки делал артиллерийскую стрельбу менее точной. В 1911 году был добавлен скуловой киль для улучшения управляемости.
Служба
«Худ» заложен в доках Чатема 12 августа 1889 года и спущен на воду 30 июля 1891 года виконтессой Худ. Ходовые испытания были завершены в мае 1893 года, после чего корабль был зачислен в состав флота и убыл на Средиземноморский флот в июне.
По прибытии на Мальту «Худ» сменил броненосец «Колоссус». В 1897—1898 годах в составе международной эскадры Великих держав обеспечивал блокаду Крита после событий Первой греко-турецкой войны и восстания на острове в 1897—1898 гг. В апреле 1900 года броненосец вернулся в Метрополию, где распустил экипаж в Чатеме 29 апреля и поступил в резерв. В декабре возвращен на службу для замены сторожевого броненосца «Тандерер» в Пембрук-Докe.
В конце 1901 года возвращен на Средиземноморский флот. Участвовал в учениях вместе с кораблями флота Метрополии близ Кефалинии, во время которых повредил руль. Ремонтировался на Мальте и позже в Метрополии. После ремонта в 1903 году распределен во флот Метрополии. Был помещен в резерв в январе 1905 года и затем переделан в блокшив в Квинстауне (Ирландия). В 1911 году корабль был назначен к списанию и продаже на слом. В 1913—14 гг. использовался как корабль-мишень и исследования противоторпедных булей. После начала Первой мировой войны, 4 ноября 1914 года «Худ» был выведен в гавань Портленда и затоплен на южном фарватере, преграждая путь немецким подводным лодкам к военно-морской базе.
Напишите отзыв о статье "HMS Hood (1891)"
Ссылки
- Фотографии [www.maritimequest.com/warship_directory/great_britain/battleships/hood_1891/hms_hood_1891.htm Maritimequest HMS Hood Photo Gallery]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий HMS Hood (1891)
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
