HMS Revenge (1915)
HMS «Revenge» (Корабль Его Величества «Ривендж») — британский линкор типа «Ривендж». Имел бортовой номер 06, являлся девятым в истории кораблестроения Великобритании кораблём с подобным именем. Спущен на воду в 1915 году, прошёл обе мировые войны. Очень часто именуется кораблём типа «Ройял Соверен».
Содержание
Служба
Первая мировая война
В состав Королевского флота вошёл накануне Ютландского сражения и принял участие в составе 1-й линейной эскадры в той битве. Командовал кораблём капитан Э. Б. Киддл, эскадру возглавлял вице-адмирал сэр Сэсил Берни как командир судна «Мальборо». Адмиральский флаг в ходе сражения был передан экипажу линкора «Ривендж», поскольку «Мальборо» был торпедирован. «Ривендж» сражался в течение полутора часа и не пострадал, не было убитых и раненых среди членов экипажа. За день до того, как Королевский флот отправился на контроль за интернированием немецких судов, судно посетил король Георг V, а также его жена Мария Текская и принц Уэльский Эдуард.
Между войнами
В 1919 году в Скапа-Флоу на Оркнейских островах должно было произойти затопление Флота Открытого Моря, однако немецкий адмирал Людвиг фон Ройтер отказался выполнять данный приказ, отданный военным командованием стран-победительниц. Фон Ройтера вызвали в штаб-квартиру Королевского флота, на «Ривендж». Вице-адмирал Сидней Фремэнтл обвинил немецкого командующего в посрамлении морской чести, и тот возразил: «Я заверяю, что любой другой морской офицер Великобритании, будь он на моём месте, поступил бы точно также». После этих слов обвинения с фон Ройтера были сняты.
В январе 1920 года 1-я линейная эскадра была переведена в Средиземноморье ввиду разгоревшейся греко-турецкой войны. «Ривендж» обеспечивал поддержку вооружённым силам Греции и оказывал также помощь Белой армии в России до июля месяца. Позднее судно вернулось в состав Атлантического флота. В 1922 году корабль снова отправился в экспедицию в Средиземноморье при поддержке «Рамилиз», «Резольюшн» и «Ройял Соверен». Судну предстояло вывезти всю семью отрекшегося от престола Константина I, греческого короля. Корабль пребывал в Константинополе и Дарданеллах.
В 1928 году встал на ремонт в доках Девонпорта, в марте 1929 вернулся в состав Средиземноморского флота. 16 июля 1935 корабль принял участие в церемонии празднования серебряной свадьбы Георга V. Позднее был переведён в Александрию из-за нараставшего напряжения в Эфиопии. В 1936 года снова стал на ремонт, через год перешёл во 2-ю линейную эскадру. 9 августа 1939 приняла участие в смотре кораблей королём Георгом VI, позднее была переведена в Северо-Атлантические силы сопровождения.
Вторая мировая война
5 октября 1939 «Ривендж» был переведён в Северо-Атлантические силы сопровождения и в тот же день отправился в Канаду. 12 мая 1940 во время перехода около Галифакса столкнулся с тральщиком «Ипр» и потопил его. Хотя пострадавших не было, однако дальнейшее участие линкора в манёврах было ограничено, и его предназначением стало сопровождение конвоев. Так, корабль участвовал в сопровождении конвоя, на кораблях которого переправлялись части 9-й австралийской пехотной дивизии в феврале 1943 года на свою родину.
3 июля 1940 экипаж линкора посетил французский корабль «Париж», а также подводные лодки «Темза» и «Сюркуф», которые успели покинуть оккупированную Францию. В августе месяце нёс службу в Английском канале, предотвращая захват французских судов немцами. В марте 1942 года перешёл в состав 3-й линейной эскадры на Коломбо, затем перебазировался в Килиндини. В октябре 1943 года линкор снялся с боевой службы из-за своего плохого состояния и был переведён в резерв. Его основным предназначением стало обучение моряков, однако против этого выступил Уинстон Черчилль, который был против превращения линкора в огромное учебное судно. Корабль отправился на Мальту во время Тегеранской конференции.
В мае 1944 года главное вооружение с корабля было снято и передано судам «Рамилис» и «Уорспайт», как и боевым мониторам. Эти суда позднее вели прибрежную бомбардировку Нормандии во время операции «Оверлорд». Судно снова получило статус учебного. 8 марта 1948 корабль был исключён из списков КВМС и через 4 месяца разобран. Несколько турелей с судна стали материалом для строительства радиотелескопа «Лавелл».
Известные моряки
- Клод Шулз (1901—2011) — последний из ветеранов Первой мировой войны.
Напишите отзыв о статье "HMS Revenge (1915)"
Ссылки
- [www.naval-history.net/xGM-Chrono-01BB-Revenge.htm Корабль на сайте naval-history.net]
- [www.maritimequest.com/warship_directory/great_britain/battleships/revenge_1915/hms_revenge_1915.htm Фотогалерея судна]
| ||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий HMS Revenge (1915)
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.
Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
