Sparks

Sparks
Основная информация
Жанры	глэм-рок арт-рок психоделический рок прото-панк синтипоп нью-вейв альтернативный рок диско
Годы	1970 — настоящее время
Страна	США США
Город	Лос-Анджелес Калифорния
Язык песен	английский
Лейблы	Bearsville Records Warner Bros. Records Island Records Columbia Records Virgin Records Atlantic Records Curb Records Roadrunner Records Gut Records
Состав	Рон Мэйл Рассел Мэйл
Бывшие участники	Earl Mankey James Mankey Harley A. Feinstein Martin Gordon Norman Diamond Adrian Fisher
Другие проекты	Halfnelson
[www.allsparks.com/ www.allsparks.com]

SparksSparks

Sparks — американская рок-группа, образованная в 1971 году братьями Роном и Расселлом Маэлами и исполнявшая экспериментальный поп-рок с элементами психоделии, прога, прото-панка, впоследствии — диско и клубной электроники. Время от времени группа радикально меняла направление развития (иногда пускаясь в рискованные авантюры), но в целом получала высокие оценки музыкальной (прежде всего, британской) критики, оказала влияние на целое поколение музыкантов (Depeche Mode, New Order, Morrissey и др.) и сохраняет репутацию одного из самых влиятельных и новаторских коллективов в истории современной музыки.

Семь синглов Sparks входили в UK Top 40; наивысшего результата (#2) в мае 1974 года добился первый из них, «This Town Ain’t Big Enough for Both of Us» (в 1997 году вошедший в хит-парад повторно, в новой версии — с Faith No More).

История группы

Братья Рон и Расселл Маэлы выросли в Пасифик Пэлисейдс, пригороде Лос-Анджелеса. Их две первых группы назывались Moonbaker Abbey и Farmer’s Market. Третья, Urban Renewal Project, возникла в 1967 году: в состав её вошли также друг Расселла Фред Фрэнк и его жена Ронна, игравшая на ударных.

Ключевым моментом в истории группы стало знакомство братьев с Эрлом Мэнки (англ. Earle Mankey), который не только мастерски играл на гитаре, но и был увлечён звуковыми экспериментами (позже он получил диплом инженера в Калифорнийском университете). Расселл Маэл в эти дни заканчивал среднюю школу, в свободное время занимаясь футболом и сёрфингом. Рон поступил в колледж, где начал изучать кинематографический и графический дизайн.

Halfnelson

Изменив название группы на Halfnelson, братья Маэлы и Эрл Мэнки приступили (работая дома у Эрла и на его аппаратуре) к записи одноимённого демо. Здесь Расселл пел и всё ещё играл на бас-гитаре (позже к трио присоединился четвёртый участник, басист Ральф Освальд), Рон играл на органе, а за ударные был приглашён Джон Мэнделсон (англ. John Mendelson), в будущем — известный рок-критик. Второй вариант демо, озаглавленный A Woofer In Tweeter’s Clothing, был выпущен тиражом 100 экземпляров и разослан разным рекорд-компаниям. Ни от одной из них группа не получила позитивного отклика.

Освальда и Менделсона из группы уволили, а братья Маэлы и Мэнки (в гостиной у последнего) втроём записали четыре новых песни: «Wonder Girl», «Fa La Fa Lee», «Slow Boat» и «High C». Эта пленка была отправлена адресно, Тодду Рандгрену, ещё недавно участнику Nazz (известному по прозвищу Runt). Рандгрен, специалист по эксцентричной, эклектичной поп-музыке, работавший в Bearsville Records, оценил оригинальный подход Halfnelson к песенным конструкциям и их очевидную любовь к европейской культуре.

В 1970 году Рандгрен, слегка подчистив звучание демо-пленки, предложил её Альберту Гроссману, руководителю Bearsville, который подписал с Halfnelson контракт. Об этом первом успехе Рон Маэл вспоминал:

Сам по себе контракт, конечно, волновал воображение, но не могу сказать, что мы тут же стали строить какие-то планы. Мы всегда думали только о ближайшем будущем, жили моментом… Конечно, каждый мечтает стать неприлично богатым. Но мы-то видели, какой <негативный> эффект оказывает массовый успех на музыкантов в творческом отношении.

Оригинальный текст (англ.)  

When we started, it was just such a thrill to get a record deal, it wasn't like we started thinking that this would lead to something else, we've always worked in the short term, in the moment (...) Of course everybody wants to be filthy stinking rich. But we'd seen the effect that having that kind of massive success had had on other people musically.

— Рон Маэл

Sparks

Выяснилось, что для полноценной работы группе требуется ритм-секция. Эрл предложил своему брату Джеймсу Мэнки (из группы Three Days Blues) присоединиться к составу в качестве басиста и (временами) второго гитариста. Новым барабанщиком стал Харли Э. Файнстайн (англ. Harley A. Feinstein), на чьё объявление, помещенное на стенах музыкального магазина Ace Music в Санта-Монике (он искал музыкантов для совместного джэма) откликнулся Расселл Маэл.

Первый альбом, спродюсированный Рандгреном, вышел сначала под заголовком Halfnelson. Затем группа по предложению нового менеджмента изменила название на Sparks и, соответствующим образом переименовав альбом (который с тех пор в дискографиях фигурирует под заголовком Sparks/Halfnelson), приступила к концертной деятельности. Дебютный альбом не произвёл впечатления на музыкальную прессу, но в ретроспективе оценивается высоко: уже в первом треке «Wonder Girl» группа (согласно Allmussic) «заявила о себе столь идеально, что в течение всей своей дальнейшей карьеры практически занималась тем, что совершенствовала эту базовую формулу».

Сингл из альбома, «Wonder Girl», поднялся до # 92 в списках журнала Cash Box и возглавил местный чарт в Монтгомери Каунти (штат Алабама). Это ничуть не способствовало продвижению альбома в чартах, и всё же 29 июля 1972 года Sparks впервые появились на американском телевидении, в телепрограмме Дика Кларка «American Bandstand». Однако тут же в карьере группы наметился кризис. Предполагавшееся турне по США с Тоддом Рандгреном оказалось отменено. Bearsville, не обладая достаточными средствами для поддержки группы, но не желая её терять, приняли решение отправить Sparks на месяц в Великобританию — в надежде, что в более близкой для себя культурной среде они найдут поддержку.

Четыре месяца спустя, сразу же после своего нью-йоркского дебюта в клубе Max’s Kansas City, Sparks вылетели в Англию. Поначалу они поселились в Бекенхэме, графство Кент, затем перебрались в Южный Кенсингтон и расположились в подвальной квартире в доме, примыкавшем к резиденции Кеннета Тайнена, известного театрального критика. Группа провела европейский тур и отыграла 30 концертов в Великобритании, Голландии и Швейцарии. Её выступление в лондонском клубе Marquee прошло с аншлагом. Sparks исполнили «Wonder Girl» — сначала в телепрограмме BBC «Old Grey Whistle Test», затем в цюрихском телешоу «Hits A GoGo». Появление Sparks на британском телевидении возымело эффект. При том, что ведущий программы «Old Grey Whistle Test» Боб Харрис крайне саркастически охарактеризовал их как «среднее между Фрэнком Заппой и Monkees», добавив, что это — худшее из всего, что ему когда-либо приходилось видеть и слышать (он даже придумал новый термин для Sparks — «mock rock»), — телеаудитория пришла в восторг, не в последнюю очередь от внешнего вида братьев. Британская пресса заговорила о Sparks как об «американских T.Rex», что для самих братьев Маэлов явилось полной неожиданностью.

A Woofer In Tweeter’s Clothing

Спустя три месяца Sparks вернулись в США и сразу же в студии лейбла Bearsville (в Вудстоке, штат Нью-Йорк) записали с продюсером Ником Джеймсом свой ударный концертный номер «I Like Girls». Запись музыкантов не удовлетворила и то, что рассматривалось в качестве следующего сингла, отправилось на полку (оригинальный трек был включен в CD Profile, а другая его версия вошла в альбом Big Beat).

После этого квинтет вернулся в Лос-Анджелес и выступил в клубе Whiskey A Go-Go. В этот момент вышел их второй альбом на Bearsville Records, A Woofer In Tweeter's Clothing, записанный продюсером Таддеусом Джеймсом Лоу (англ. Thaddeus James Lowe), в недавнем прошлом — вокалистом The Electric Prunes. Второй альбом остается самым необычным в истории Sparks: песни здесь предельно фрагментированы, некоторые из них трудны для расшифровки, но в целом он продолжает идеи, начатые Halfnelson, а мелодии (как отмечал критик Нед Раггетт) «…начинают здесь приближаться к уровню гиперактивности, характерному для последующих релизов». «Самый коммерческий трек весьма некоммерческой пластинки», «Girl From Germany» (песня о проблемах лирического героя с родителями, пережившими войну, которым не нравится, что его девушка — немка) была выпущена синглом (с «Beaver O' Lindy» на обороте). Коммерческого успеха альбом не имел и остался в истории (по словам биографа К. ван Брукелена) «непризнанной классикой».

Переезд в Англию

Будучи в Англии, Маэлы познакомились с продюсером Джоном Хьюлеттом, основателем легендарной андеграундной группы John's Children, где одно время играл Марк Болан. Именно Хьюлетт помог группе в организации первого европейского турне и сообщил Маффу Уинвуду из Island Records — экс-басисту Spencer Davis Group, который после распада группы в 1967 году возглавил отдел артистов и репертуара (A&R) в только образованной записывающей компании — о существовании Sparks. Уинвуд, имевший репутацию любителя «странных», коммерчески безнадежных групп, и уговорил Блэквелла подписать с братьями Маэлами долгосрочный контракт. Как пишет автор биографии Sparks Карл ван Брукелен, «сегодня кажется невероятным, что записывающая компания могла пойти на сделку, подобную той, что заключили Island, — руководствуясь лишь тем, что ей понравилась музыка группы; не помышляя ни о рыночном потенциале, ни о том, чтобы как-то подогнать звучание группы под коммерческие требования».

В конце 1972 года Рон и Рассел распустили американский состав и окончательно перебрались в Лондон, где к этому времени уже жили их мать Мириам и отчим Оскар Роджерсон. Во многом на их окончательное решение повлиял аншлаг в клубе Marquee, где группа получила резиденцию (предполагавшую по концерту в неделю в течение месяца). Если в США Sparks однажды в клубе Whiskey-a-Go-Go сыграли перед шестью зрителями, то Marquee каждый раз был забит до отказа, причём очереди за билетами вытягивались на квартал. На одном из концертов Sparks разогревщиками выступили тогда ещё никому не известные Queen (которые, как предполагает биограф Sparks Карл ван Брукелен, внимательно проанализировали стиль конкурентов и сделали для себя соответствующие выводы).

Kimono My House

Получив контракт, братья Маэлы вынуждены были срочно готовить новый материал. За это взялся Рон Маэл, с гитарой и фортепиано написавший летом 1973 года практически все песни третьего альбома — коллекцию композиций, которые (по слова Ван Брукелена) «…сегодня кажутся почти устрашающими в своем абсолютном совершенстве».

Вместе с Джоном Хьюлеттом братья Маэлы приступили к поиску музыкантов для новой группы. Барабанщик Крис Томпсон был взят из группы Jook, где играл сам Хьюлетт. Втроём музыканты приступили к работе над демо-плёнками в лондонской студии Island под руководством продюсера Джона Портера, бас-гитариста Roxy Music. Гитарные партии исполнил Пол Рудольф (англ. Paul Rudolph), в прошлом — участник Pink Fairies.

Уже после того, как работа над демо была завершена, в результате тщательного отбора музыкантов, явившихся на прослушивание, в группу были приняты басист Мартин Гордон (англ. Martin Gordon), барабанщик Норман Даймонд (англ. Norman Diamond) и гитарист Эдриан Фишер (англ. Adrian Fisher). Состав Sparks, который стал впоследствии называться «классическим», приступил к репетициям в Клэпхеме осенью 1973 года.

Альбом, записанный продюсером Маффом Уинвудом (Рой Вуд, на котором братья первоначально остановили свой выбор, оказался слишком занят) вышел в мае 1974 года и поднялся до #4 в Британии, оставшись совершенно незамеченным в США. New Musical Express назвал его «моментальной классикой», а Sounds написал: «Sparks обладают музыкальной экстравагантностью Wizzard, аурой искушенности Roxy Music и угрожающей мощью Третьего Рейха».

Выступление в программе Top of the Pops

В мае 1974 года вышел сингл This Town Ain’t Big Enough For Both Of Us поднявшийся до # 2 в Великобритании (#5 — в Голландии). Группа выступила с этой песней в программе Top of the Pops и произвела общенациональный фурор.

Расселл и Рон были поражены эффектом, который возымело их выступление. На следующий день люди окружали их на улице, все диджеи Radio 1 хором заговорили о «жутковатом парне с усиками». Есть сведения о том, что Джон Леннон на следующий день после концерта во время разговора воскликнул: «По телевизору показали Гитлера!»

Рон Маэл вспоминал в 2006 году:

Телевидение только-только стало приобретать силу, особое значение приобрёл крупный план. Перед камерой стало возможно произвести эффект малым, тонким жестом, который совершенно не возымел бы реакции во время концерта в большом зале. Оказалось, что можно поразить людей совсем малым — вздёрнутой бровью, изменением выражения лица, усами. Все это я делал и на концерте, но никто не замечал! Теперь эти вещи начали производить сильный эффект. Рон Маэл, The Word #36, 2006

Оригинальный текст (англ.)  

Television had just become important and the close-up had begun to matter. On TV you could make in impact with a small, subtle action that would have had no effect in concert, in a big hall. You could strike people in a big way - a raised eye-brow, a changed expression, a moustache. I'd done them live before, but nobody had noticed ! Now they began to have a massive effect.

По данным биографа Карла ван Брукелена, из более чем 3000 статей о группе, опубликованных в 1974-1975 годах, только две (!) не содержали упоминания об Адольфе Гитлере.

Сразу же после выступления в программе Top of the Pops Мартин Гордон, с некоторых пор конфликтовавший с братьями Маэлом, был из состава исключён. На смену ему менеджер Хьюлет пригласил Иэна Хэмптона из группы Jook. Некоторое время кандидатом на роль второго клавишника рассматривался Питер Оксендейл: предполагалось, что он на сцене будет исполнять всё, что в студии делалось наложением. Но Рон и Расселл передумали и решили для концертных выступлений взять второго гитариста: так в группу пришёл, снова из Jook, Тревор Уайт.

Propaganda

20 июня в Клитхорпсе начался британский тур в поддержку Kimono My House: он состоял из 15 концертов и завершился 7 июля 1974 года. В залах группу приветствовали беснующиеся толпы фанатов. К своей огромной радости, братья Маэлы вскоре узнали, что их аудитория состоит не только из визжащих девочек-подростков; там есть и серьёзные люди, в частности, оксфордские литературные критики.

При том, что в музыкальном отношении мы были достаточно сложны для восприятия (хотя при этом и совершенно доступны), встречали нас как The Bay City Rollers… Это казалось нам очень странным: исполнять песни с такими текстами, как «Talent Is An Asset» и при этом по очереди отражать атаки фанов, штурмовавших сцену. Вспрыгнув, они тут же пытались схватить тебя, и если уж хватали, ты точно не знал, как быть дальше! При этом наряду с визжащими девочками у нас были и другие фэны, которые понимали, что мы поглубже. Они не любили визжащих девочек. Оригинальный текст (англ.)   What we were doing - despite being I think a bit musically challenging, though totally accessible too - was being received as though it was the Bay City Rollers, as far as crowd reaction goes. (...) It was a bizarre phenomenon for us to be performing songs in concert with lyrics such as those in "Talent Is An Asset" about a young Albert Einstein growing up, and in turn having fans throwing themselves at us on stage. They'd run on stage and try to grab you, although if they got hold of you, they weren't quite sure what to do next. We had the screaming girls and the other fans who thought there was a deeper side to what we were doing... They didn’t like the screaming girls. Расселл Маэл

Несколько месяцев спустя парижская девочка так стиснула Расселла в своих объятиях, что у того после этого обнаружилась трещина в ребре.

В августе 1974 года Sparks с продюсером Маффом Уинвудом приступили к работе над четвёртым альбомом Propaganda. Работа была завершена месяц спустя. Альбом сразу же вошёл в британские чарты и поднялся до #9. Месяц спустя сингл «Never Turn Your Back On Mother Earth» поднялся до #13. Второй сингл «Something For The Girl With Everything» поднялся до #17. Так Sparks в течение девяти месяцев 4 раза побывали в UK Top 20. Успех группы в Европе вынудил Bearsville перевыпустить дебютный альбом и синглом издать «Girl From Germany» из второго альбома A Woofer In Tweeter’s Clothing.

Британское турне

Успех альбомов Kimono My House и Propaganda сделал Sparks в Великобритании открытием 1974 года: они и возглавили соответствующий список еженедельника Melody Maker. «Были только две группы, которые так вот выглядели, и по поводу которых все недоумевали, что-то они ещё выкинут эдакое? Мы и Roxy Music», — говорил Рон Маэл. Сопоставление с Roxy Music имело под собой все основания. Как отмечал в биографии Карл ван Брукелен, — «Музыкальные критики, восторгаясь группой, так и не смогли найти ей точного места в своей классификации, расположив её где-то между глэмом и арт-роком, хотя к обоим жанрам Sparks имели косвенное отношение… В глэм-лагере, где господствовали андрогинный имидж (T.Rex, Дэвид Боуи) и глиттер-рок (Гари Глиттер, Mud, Sweet), Sparks выглядели почти авангардными фигурами. Для арт-рока они были слишком несерьезны и театральны».

Концерты группы были выдержаны в жанре арт-хауса, основной автор Рон Маэл обладал мощным интеллектуальным потенциалом. Но при этом Sparks уютно чувствовали себя в подростковой среде; более того, братья Маэлы сделались завсегдатаями страниц детских изданий, а Расселл взялся вести еженедельную колонку в журнале для девочек Mirabelle («Любимые конфеты», «Пирожки: за и против», «Ваши любимые цвета» и т. д.) «Одна из главных целей группы состояла в том, чтобы заставить всех десятилетних английских мальчиков зачесать назад набриолиненные волосы и карандашиками подвести себе под носом усики, прежде чем прийти к нам на концерт», — замечал Рон Маэл.

8 ноября 1974 года в Редингском университете Sparks начали выступления в рамках продолжавшегося 20 дней Propaganda Tour. В ходе британского турне Sparks сопровождала шотландская группа Pilot. 30 ноября Sparks выступили в парижском зале Olympia Theatre, затем отправились в Нидерланды, Бельгию, Швецию и Германию.

Уход Эдриана Фишера

К моменту окончания турне стало ясно, что разногласия между гитаристом Эдрианом Фишером и братьями Маэлами достигли предела. Фишер, взращённый на блюз-роке, не вписывался в Sparks, но настаивал на том, чтобы ему были предоставлены новые возможности для того, чтобы определять развитие группы. По словам Расселла Маэла, Эдриан Фишер «был величайшим талантом и экспертом по блюзовому исполнению», но группе пришлось расстаться с ним из-за творческих разногласий. «В конце нашего первого европейского турне дело дошло чуть ли не до драки, и мы решили уволить Эдриана», — говорил он в интервью журналу Rock & Folk (октябрь 1974).

Джойс Флери, поначалу секретарь фэн-клуба, а затем и менеджер группы, высказывалась определеннее. «С гитаристом Эдрианом Фишером возникли серьёзные проблемы. Ему не нравилась группа, ему не нравилась музыка группы, он участвовал в группе просто ради денег. Рон и Расселл начали подыскивать ему замену, и некоторое время казалось, что подойдет Иэн Норт из американской группы Milk n' Cookies, но… этого не случилось», — говорил Дэйв Томпсон.

Indiscreet

В январе 1975 года альбом Propaganda вышел в США и поднялся до #63 в Billboard 200. Синглом из него была выпущена песня «Achoo» («Something For The Girl With Everything» на обороте). Sparks вылетели на родину и выступили на телевидении — сначала на канале NBC в программе «Midnight Special», затем в «In Concert» (ABC) — во втором случае их представили Кейт Мун и Ринго Старр. Восторженные отзывы появились в журналах Hit Parader и Creem. Несколько интервью с группой взял журналист Ланс Лауд. Шесть песен группа исполнила в сборном концерте «Don Kirschner’s Rock Concert». Bearsville Records перевыпустил два первых альбома под одной обложкой (переработанный дизайн альбома Halfnelson), назвав релиз «2 Originals Of Sparks» — специально для английского и европейского рынка.

Весной 1975 года Рон и Расселл пригласили к работе над следующим альбомом продюсера Тони Висконти (записывавшего, в числе прочих, Дэвида Боуи и T.Rex). 17 марта 1975 года в Good Earth Studio (Сохо, Лондон) началась работа над Indiscreet, третьим альбомом группы для Island и пятым по счету. В альбоме (как отмечает рецензент Allmusic Алекс Хендерсон) Sparks соединили «…захватывающий мелодичный пауэр-поп с юмористическими текстами» («Pineapple», «Happy Hunting Ground», «Tits», «Get in the Swing»), сделавшими Расселла и Рона рок-эквивалентом Monty Python’s Flying Circus". Однако некоторые критики сочли, что Висконти излишне «запродюсировал» звук, назвали его работу «помпезной» и отметили наличие «ужасно скучных, невероятно раздутых номеров среди лаконичных поп-шедевров». Синглы «Get in the Swing» и «Looks Looks Looks» хитами не стали, и сам альбом даже в Великобритании пользовался гораздо меньшим успехом, чем два предшественника, поднявшись до #18.

Разочарованные относительной неудачей и чувствуя приближение эры качественно новой, более жёсткой и агрессивной музыки, братья Маэлы решили распустить английский состав и вернуться в США. Иэн Хэмптон, Тревор Уайт и Динки Даймонд с пониманием приняли это решение: расставание прошло без взаимных претензий. В начале 1976 года Рон и Расселл подписали контракт с CBS на выпуск шестого альбома Sparks. Он стал их последним релизом на Island и первым — для Columbia Records.

Возвращение в США

Сначала Рон и Расселл Маэлы прибыли в Лос-Анджелес, чтобы здесь записать альбом в духе «звучания Западного побережья». Затем перебрались в Нью-Йорк, где к ним присоединились продюсер Руперт Холмс, а также музыканты нового (временного) состава: бас-гитарист Сэл Майда (англ. Sal Maida, экс-Roxy Music, Milk 'n' Cookies), барабанщик Хилли Майклс (англ. Hilly Michaels) a также Мик Ронсон. Братья Маэлы хотели уговорить Ронсона войти в группу на постоянной основе, но тот принял участие в записи лишь трёх песен («Big Boy», «Everybody’s Stupid» и «I Want To Be Like Everybody Else»), после чего — в силу занятости с Иэном Хантером и проектом Rolling Thunder Tour Боба Дилана — уступил место гитаристу Джеффри Салену из группы Tuff Darts.

В августе 1976 года Sparks и продюсер Холмс приступили к работе над альбомом Big Beat в манхэттенской студии Mediasound Recording. Основным синглом из него стал «Big Boy» (с «Fill-er-Up» на обороте), успеха в чартах не имевший. Sparks отправились в американское турне в изменённом составе: сюда вошли басист Дэвид Свонсон (англ. David Swanson), гитаристы Люк Замперини (англ. Luke Zamperini) и Джимми Макалистер (англ. Jimmy McAllister). Ранее планировавшееся турне с Патти Смит осталось неосуществленным. Концерт Sparks в Гринвич-виллидж 21 декабря 1976 года был записан и позже вышел бутлегом. Впоследствии все сошлись на том, что эксперимент Sparks с «ужесточением» звука оказался неудачным. Рон Маэл отмечал также, насколько записи, сделанные с Ронсоном, звучат лучше, чем всё, что было сделано без него.

В 1976 году Sparks попытались заявить о себе в кинематографе, но фильм «Rollercoaster», в котором они снялись, оказался провальным. В 1977 году вышел Introducing Sparks, альбом, записанный братьями Маэлами с группой сессионных лос-анджелесских музыкантов. Пластинка, рассчитанная исключительно на американский рынок и выдержанная в соответствующем ключе, успеха не имела и не удовлетворила самих братьев.

1979—2000

В 1979 году в беседе с германским журналистом братья Маэлы выразили восхищение Джорджио Мородером (автором многих диско-хитов). Журналист познакомил их с диско-продюсером, и тот записал для Sparks No. 1 In Heaven. Альбом, выдержанный в синт-поп-ключе, имел успех в Европе — во многом, благодаря хит-синглам «The Number One Song in Heaven», «Beat the Clock» и «Tryouts for the Human Race».

Харольд Фальтермайер (сотрудник Мородера) спродюсировал следующий альбом Sparks Terminal Jive, откуда вышел сингл «When I’m With You», имевший огромный успех во Франции; в результате Маэлы на год задержались в этой стране. Сингл был также популярен в Австралии, где поднялся до #14.

В 1981 году Sparks так же неожиданно вышли из стиля «диско», как и вошли в него, выпустив Whomp That Sucker. Альбом был записан в Мюнхене с группой, в состав которой вошли гитарист Боб Хааг (англ. Bob Haag), бас-гитарист Лесли Боэм (англ. Leslie Bohem) и ударник Дэвид Кендрик (англ. David Kendrick): все трое играли прежде вместе под названием Gleaming Spires. Затем последовали Angst in My Pants (1982) и Sparks in Outer Space (1983), откуда вышел сингл «Cool Places», записанный Расселлом в дуэте с участницей The Go-Go’s Джейн Уидлин, которая в то время руководила собственным Sparks-фэн-клубом. Альбом остановился на подступах к U.S. Top 40 и остался величайшим достижением группы в США. Во многом этим (относительным) успехом группа была обязана лос-анджелесской станции KROQ, которая начала кампанию по восхвалению Sparks как «местных героев». Однако критики отметили «безликость» большей части песен и почти полное отсутствие прежнего остроумия в текстах.

Альбом 1984 года Pulling Rabbits Out of a Hat, записанный продюсером Иэном Литтлом, многими критиками был расценен как «катастрофический» (Allmusic), другие (Айра Роббинс, Rolling Stone) отметили ощущение незавершённости, характерное и для предыдущего релиза. После выхода Music That You Can Dance To (1986), название которого полностью характеризовало его содержание, Рон и Расселл опять стали дуэтом и в этом качестве записали Interior Design (1988), за которым последовала долгая пауза. Во многом она была вызвана тем, что в конце 1980-х — начале 1990-х годов братья Маэлы всё своё внимание сконцентрировали на попытке сделать фильм из японского комикса «Mai, The Psychic Girl». Несмотря на то, что интерес к этому проекту некоторое время проявлял Тим Бёртон, шесть лет работы над ним прошли для Маэлов впустую.

Лишь в 1994 году Sparks вернулись с альбомом Gratuitous Sax and Senseless Violins, откуда вышли имевшие умеренный успех синглы «When Do I Get To Sing My Way?» и «When I Kiss You (I Hear Charlie Parker Playing)». В 1997 году вышел Plagiarism, альбом кавер-версий их песен, исполненных другими музыкантами (Faith No More, Erasure, Джимми Соммервилом) при участии Рона и Расселла Маэлов . Половина альбома была записана Тони Висконти в Лондоне, другую половину братья записали сами в специально для этого созданной лос-анжелесской студии.

В 1998 году Рон и Расселл Маэлы записали саундтрек к фильму «Knock Off», с Жаном-Клодом ван Даммом в главной роли, снятом гонконгским продюсером и режиссёром Цю Харком (которому была посвящена одна из песен альбома Gratuitous Sax and Senseless Violins).

2000 — настоящее время

Альбом Balls (2000) был встречен критикой равнодушно, но Lil' Beethoven (2002), в котором были использованы квазиклассические аранжировки с хоралом и струнными, напротив, был объявлен символом возрождения Sparks, а сами участники дуэта определили его как «жанроопределяющий опус». Журнал Record Collector назвал пластинку одним из лучших альбомов 2002 года, а год спустя предположил, что это «…возможно, один из лучших альбомов, вообще когда-либо выпускавшихся».

Группа провела европейское турне, в первом отделении которого играла от начала и до конца свой последний альбом, а второе составляя из любимых песен зрителей. С Роном и Расселлом играли гитарист Дин Мента (экс-Faith No More) и Тэмми Гловер за ударными. В 2004 году Моррисси, давний почитатель творчества Sparks, пригласил их на фестиваль Meltdown, который возглавил в качестве куратора: здесь группа исполнила полностью — сначала Kimono My House album, затем Lil Beethoven.

В феврале 2006 года вышел 20-й студийный альбом Sparks Hello Young Lovers, высоко оценённый критикой.

16 мая 2008 года Sparks начали британское турне, в ходе которого исполнили материал всех своих студийных альбомов в хронологическом порядке. В лондонском зале Shepherd’s Bush Empire 13 июня (это был 21-й по счёту концерт тура) Рон и Расселл Маэлы исполнили все песни нового альбома Exotic Creatures Of The Deep, официальный релиз которого состоялся 19 мая 2008 года.

В 2009 году группа презентовала радио-мюзикл The Seduction of Ingmar Bergman.

В 2012—2013 годах братья выступали в формате дуэта (без сопровождающего оркестра) с туром Two Hands One Mouth.

В 2015 году в результате сотрудничества с шотландской инди-группой Franz Ferdinand, образовали супергруппу FFS и выпустили одноименный альбом.

Состав группы

Многие музыканты, которым нравилась музыка группы Sparks, помогали им в их творчестве. Сейчас в состав группы, за исключением Рона и Рассела Маэлов, входят: Стивен Нистор, Джим Уилсон, Маркус Блэйк, Стивен МакДональд, Дин Мэнта и Тэмми Глоуэр.

Дискография

Альбомы

• Sparks/Halfnelson (1971)
• A Woofer in Tweeter’s Clothing (1972)
• Kimono My House (1974)
• Propaganda (1974)
• Indiscreet (1975)
• Big Beat (1976)
• Introducing Sparks (1977)
• No. 1 In Heaven (1978)
• Terminal Jive (1980)
• Whomp That Sucker (1981)
• Angst in My Pants (1982)
• In Outer Space (1983)
• Pulling Rabbits Out of a Hat (1984)
• Music That You Can Dance To (1986)
• Interior Design (1988)
• Gratuitous Sax & Senseless Violins (1994)
• Plagiarism (1998)
• Balls (2000)
• Lil' Beethoven (2002)
• Hello Young Lovers (2006)
• Exotic Creatures Of The Deep (2008)
• The Seduction Of Ingmar Bergman (2009)

Примечания

Комментарии

Источники

Отрывок, характеризующий Sparks

В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене: