Армия «Лодзь»

Армия «Лодзь» (польск. Armia "Łódź") — армия Войска Польского, сформированная весной 1939 года и участвовавшая в обороне Польши против войск Третьего рейха в сентябре 1939 года, ознаменовавшей начало Второй мировой войны.

История создания

15 марта 1939 года части вермахта вошли в Прагу, завершив раздел Чехословакии, а 23 марта заняли литовский порт Клайпеду. Двумя днями ранее в Берлине германский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп потребовал от польского посла Йозефа Липски окончательного ответа на требования Германии относительно присоединения Данцига и строительства экстерриториальной автострады через «Польский коридор».

В этих условиях 23 марта 1939 года началось скрытое мобилизационное развёртывание польских войск на основе мобилизационного плана «W» от апреля 1938 года. Одним из создаваемых объединений стала армия «Лодзь», командующим которой был назначен дивизионный генерал Юлиуш Руммель.

Армия была предназначена для заполнения бреши между армией «Познань» на севере и армией «Краков» на юге, и прикрытия мобилизации польских резервов. Основной её задачей была защита направлений на Лодзь и Пётркув-Трыбунальский, при удачном стечении обстоятельств она должна была наступать в направлении от Серадза на запад.

Боевой состав

В состав армии «Лодзь» входили следующие части и соединения:

• 2-я легионерская пехотная дивизия
• 10-я пехотная дивизия
• 22-я горная пехотная дивизия
• 28-я пехотная дивизия
• Кресовская кавалерийская бригада
• Бригада народной обороны «Серадз»
• Оперативная группа «Пётркув» (командир — бригадный генерал Виктор Томме)
  • Волынская кавалерийская бригада
  • 30-я пехотная дивизия

Боевой путь

К утру 1 сентября 1939 года армия «Лодзь» не успела завершить развёртывание на передовых позициях в 100-км полосе, её войска частично находились на марше. На рассвете на неё обрушился удар немецкой 10-й армии, получившей приказ «разбить противостоящие слабые силы противника, чтобы достигнуть свободы оперативного манёвра в излучине Вислы, в районах Краков, Демблин, Варшава, Бзура». 4-я танковая дивизия 16-го моторизованного корпуса 10-й армии атаковала в районе Мокра Волынскую кавалерийскую бригаду. В ходе последовавшего сражения польские уланы отбили несколько немецких атак и перешли в контратаку, нанеся немецкой танковой дивизии большие потери. Тем временем немецкая 1-я танковая дивизия прошла вглубь Польши на стыке армий «Лодзь» и «Краков», создав угрозу их флангам.

Незначительные успехи немецкой 10-й армии встревожили германское командование, одновременно это подняло дух поляков. Однако, осознав, что на юге, вблизи Ченстохова, наступает мощная немецкая танковая группировка, утром 2 сентября Рыдз-Смиглы пришёл к выводу, что армии «Лодзь» необходимо срочно отступить с передовых позиций обороны на главную. В 10 часов в армию «Лодзь» было отправлено телеграфное распоряжение: «…не дать противнику опередить себя в достижении главной позиции на Варте и Видавке и возможно дольше её удерживать». Однако Руммель не торопился выполнять приказ на отступление, и рассчитывал дать врагу отпор на передовых позициях. В первой половине дня начались упорные бои на всём фронте, однако после полудня в штаб армии начали поступать смутные сведения о движении немецких танковых колонн севернее Ченстохова. Вечером поступил категорический приказ Рыдз-Смиглы: ночью отвести все силы армии на главную линию обороны и создать сильный резерв. В 20:30 последовало распоряжение Руммеля: «главным силам армии отойти в течение ночи за реки Варта и Видавка, где перейти к упорной обороне подготовленных позиций».

Однако в это же время находившаяся южнее армия «Краков» начала отступление на восток и юго-восток. Это обнажило южный фланг армии «Лодзь», в результате чего её упорная оборона на главных позициях становилась бесперспективной с оперативной точки зрения.

Вечером 3 сентября штаб немецкой 10-й армии, приняв отход армии «Лодзь» за её полное отступление к Висле, и считая её разбитой, отдал войскам приказ на «продвижение вперёд через Варту и переход в беспощадное преследование разбитого противника в направлении Варшавы». К 4 сентября армия «Лодзь» вышла на главную позицию вдоль Варты и Видавки, но закрепиться не успела. На правом фланге Кресовская кавалерийская бригада отошла с рубежа Варты, и немцы обошли открытый фланг армии с севера; на левом фланге немецкая 1-я танковая дивизия прорвала оборону группы Томме и двинулась на север, в тыл армии, на Пётркув.

Генерал Руммель лишь около полуночи узнал о деталях обстановки на фронте и о том, что немцы могут выйти ему в тыл. Он по телеграфу попросил главнокомандующего поддержать его главным резервом, но Рыдз-Смиглы посчитал ввод в действие армии «Пруссы» преждевременным. Утром 5 сентября четыре немецкие дивизии прорвали оборону польской правофланговой 10-й дивизии. В 18.15 начальник штаба сообщил в штаб главнокомандующего: «10-я пехотная дивизия рассыпалась, собираем её в Лутомирск. Поэтому мы оставляем линию Варта-Видавка, которую невозможно было удержать… Просим уведомить армию „Познань“, чтобы она направила 25-ю пехотную дивизию на Унеюв и Поддембнице для обеспечения себя… Положение тяжёлое. Это — конец». Через 15 минут Руммель переговорил с Рыдз-Смиглы и получил формальное разрешение на отход на Лодзь, который уже и так происходил. Вечером 5 сентября генеральный штаб разослал по армиями директивы на общий обход за Вислу; армия «Лодзь» должна была отходить на Гура Кальвария.

Штаб немецкой группы армий «Юг» 5 сентября нацелил ударную группировку 10-й армии на Раву-Мазовецкую, чтобы преградить путь отхода армии «Лодзь» к востоку. К 6 сентября стало ясно, что окружить польскую армию западнее Вислы не удастся, и группе армий «Юг» было поручено уничтожить армию «Лодзь» и воспрепятствовать созданию обороны по Висле.

8 сентября для обороны столицы была создана армия «Варшава», которую возглавил пробившийся в Варшаву генерал Руммель. Командование остатками армии «Лодзь» принял генерал Томме. После боя у деревни Воля-Цырусова войска отступили в крепость Модлин, где и оборонялись вплоть до капитуляции 29 сентября.

Источники

• М. Мельтюхов «Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние. 1918—1939 гг.» — Москва: «Вече», 2001. ISBN 5-7838-0951-9

Отрывок, характеризующий Армия «Лодзь»

– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.