Ахтырский слободской казачий полк

Ахтырский слободской казачий полк

Административно-территориальная единица, Воинское формирование Российской империи
Флаг
Страна	Российская империя Российская империя
Адм. центр	Ахтырка
Население	В 1 655 году 1 339 казаков, чел.
Дата образования	1655 (1658)
Дата упразднения	1765
Преемственность ← Белгородский разряд Ахтырская провинция →

История Харькова Харьков · Герб · Флаг XVII—XVIII века Харько · Происхождение названия · Крепость · Казацкий полк · Наместничество · Губернаторство · Коллегиум XIX — начало XX веков Губерния · Университет · Политехнический институт · Крушение царского поезда · Русское собрание · Городская дума В годы Гражданской войны Советы · ДКР · Немцы и Гетманат · ГубЧК · Генерал Харьков · Армия Деникина · ОСВАГ · Область ВСЮР · Городская дума при Деникине В годы Великой Отечественной войны 1941 · 1942 · 1943 · Оккупация · Освобождение Харьков в советское время Первая столица · Казни польских офицеров (1940) · Падение Ан-10 (1972) История культуры Литература · Музыка · Кино · Наука и образование · Религия · Филателия · «Металлист» · Зоопарк Военная история Уланский полк · 3-й Корниловский полк · Военный округ · Т-34 История транспорта Конка · Трамвай · Троллейбус · Метрополитен · Ж/д · Детская ж/д · Речной транспорт Известные харьковчане Архитекторы · Профессора Университета · Почётные граждане · Уроженцы Харьковский Портал Проект «Харьков»

Ахтырский слободской казачий полк — слободской казачий полк, административно-территориальная и военная единица на Слобожанщине. Полковой центр — город Ахтырка. Полк появился между 1655 и 1658 годами.

Дата возникновения полка точно не документирована. Как Ахтырский казачий полк, так и его преемник — Ахтырский 12-й гусарский полк — официально вели своё основание от 1651 года. Ахтырский слободской казачий полк был окончательно сформирован в 1658 году, при царе Алексее Михайловиче, в составе Белгородского разряда. Основной и наследственный кадр полка составили переселенцы с Левобережной и Правобережной Украины, известные под именем черкас.

Исторические судьбы Ахтырского полка неотделимы от судеб других слободских казачьих полков. Вместе они составляли Слободское казачье войско, оно же — Слобожанщина. То было несуверенное государство, вассальное по отношению к Русскому царю, но со своим особым законодательством. Слободская (Слобожанская) юридическая система резко отличалась от русской и частично — от правовых систем других казачьих войск… За свою более, чем вековую историю, Ахтырский слободской казачий полк принял участие в многочисленных схватках с крымскими татарами, в Чигиринских походах, в Северной войне. В 1718 году Ахтырский полк участвовал в строительстве Царицынской сторожевой линии. Ахтырский казачий полк — один из четырёх полков СЛКВ, просуществовавших непрерывно от начала и до конца.

Конец СЛКВ наступил нежданно-негаданно. 26 июля 1765 года Манифестом «Ея императорского Величества Екатерины Второй» чисто-военное полковое устройство Слобожанщины преобразуется в военно-гражданское, управление территорией реформируется с учётом специфики Слобожанщины: созданные провинции территориально полностью соответствуют полкам. Учреждается Слободская губерния, в которую входят территории пяти бывших полков (Ахтырского, Сумского, Харьковского, Изюмского и Острогожского). И — самое главное — казачье звание упраздняется!

Начало Ахтырки

Первое упоминание Ахтырки относится к 1641 году, тогда ещё город входил (реально или номинально) в состав Речи Посполитой. После Поляновского мира (1634 год) был подписан договор о размежевании земель между Речью Посполитой и Московским царством. Размежевание происходило в 1635—1648 годах. По этому договору Ахтырка отошла Московскому царству. Г. Ф. Квитка-Основьяненко представлял предысторию Ахтырки следующим образом:

Ахтырка из прежнего татарского укрепления, опустевшая и считавшаяся в польском владении, возобновлена укреплением, и по многолюдству начала почитаться городом с 1645 года.

Не всё ясно с этимологией. Хотя можно предположить, что казаки нарекли вновь приобретённую крепость в честь хорунжего Ахтырки (сподвижника гетмана Якова Острянина), растерзанного в 1641 году железными когтями в Варшаве.

Предыстория и ранняя история Ахтырского полка

Заселение будущих полковых земель переселенцами с территории Речи Посполитой, происходило на фоне непрекращавшихся боевых действий на территории Поднепровской и Западной Украины, отягощенных карательными экспедициями Речи Посполитой, а чуть позже (что ещё страшнее) — братоубийственной гражданской войной, с привлечением иноземных войск (татар и турок).

Причины массовой волны переселения с Левобережной — а ещё более с Правобережной — Украины на территорию Царства Русского, на границу с Диким полем, заключаются в поражении войск Хмельницкого под Берестечком, в 1651 году. После той злосчастной битвы, Западная часть Украины, по польско-казацкому договору, была закреплена снова за Речью Посполитой. В связи с чем, Гетман Богдан Хмельницкий издал универсал, разрешающий гражданам переселятся на земли Московского государства.

После смерти гетмана Богдана Хмельницкого, власть на Украине перешла в руки гетмана Ивана Выговского, коего считали настроенным про-польски. Начался период гражданских войн (1657—1658) между сторонниками московского и польского курса. Население Украины снова начинает убегать на более спокойные российские территории.

Структура Ахтырского полка

Полк

Во главе полкового управления стояли выборные полковник и полковая старшина. Избирались они не на ограниченное время, а пожизненно. Однако они могли быть лишены должности российским царем (позже императором), а также решением собрания старшины (что бывало очень редко в масштабах не только Слобожанщины, но и Гетманщины).

В отличие от воевод-полковников Древнерусского периода, и полковников регулярных армейских частей, полковник слободского казачьего полка представлял одновременно административную и военную власть. Полковник имел право издавать указы, за своей подписью — универсалы (как в Гетманщине). Символами полковничьей власти (клейнодами) были шестопёр (пернач, разновидность булавы шестигранной формы), полковая хоругвь, полковничья печать.

Полковая старшина (штаб) состояла из шести человек: полковой обозный, судья, есаул, хорунжий и два писаря.

• Полковой обозный — первый заместитель полковника. Заведовал артиллерией и крепостной фортификацией. В отсутствие полковника замещал его, но не имел права издавать приказы-универсалы (в отличие от наказного полковника).
  • Также существовала временная должность — наказной полковник. Он исполнял обязанности полковника при выступлении сводного казачьего отряда в поход или замещал полковника в случае невозможности исполнять им своих обязанностей.
• Судья — заведовал гражданским судом в полковой ратуше.
• Есаул — помощник полковника по военным делам.
• Хорунжий — командир «хорунжевых» казаков, охраны полковника и старшины. Заведовал полковой музыкой и отвечал за сохранность хоругви (знамени полка).
• Писари — секретари в ратуше. Один заведовал военными делами, второй — гражданскими.

Сотни

Полк делился на сотни.

Сотня — административно-территориальная единица в составе полка. Сотня возглавлялась сотником. Он обладал широкими военными, административными, судебными и финансовыми полномочиями. Первоначально избирался казаками сотни. Позже избирался сотенной старшиной и утверждался полковниками из числа старшины.

Сотенная старшина (штаб) состояла из сотника, сотенного атамана, есаула, писаря и хорунжего. Должности по обязанностям совпадали с полковыми:

• Сотенный атаман — заместитель сотника. Воплощал в себе обязанности обозного и судьи на сотенном уровне.
• Есаул — помощник сотника по военным делам.
• Писарь — секретарь.
• Хорунжий — заведовал флагом сотни, на котором изображалась эмблема сотни, в основном христианская. Это могли быть крест, ангел, ангел-хранитель, архангел Михаил, солнце (Иисус Христос), Дева Мария, а также воинские атрибуты. С 1700-х годов знамёна становятся двухсторонними — на каждой стороне разное изображение. Также на нём обозначались полк и название сотни.

Список сотен

В 1732 году в состав полка входили 20 сотен:

• Ахтырские (Ахтырка)- 10 сотен
• Богодуховская (Богодухов)
• Боромлянская (Боромля)
• Грайворонская (Грайворон)
• Коломакская (Коломак)
• Колонтаевская (Колонтаев)
• Котельвецкая (Котельва)
• Ольшанская (Олешня)
• Краснокутская (Краснокутск)
• Мурафская (Мурафа)
• Рублевская (Рублёвка)
• Хухренская (Хухра)

На этот же год в составе полка были 13 городов и местечек, 63 сел и слобод и 11 хуторов.

Воеводы

Как и в некоторых других Слободских казачьих полках (в Харьковском), в Ахтырке находился воевода (представитель центральной власти). В его обязанности входило следить за состоянием Ахтырской крепости, также ему подчинялись российские служилые люди (в отличие от казаков, которые не были в его ведении). Но ввиду того, что круги обязанностей воеводы и полковника не были четко очерчены, между ними зачастую возникали конфликты.

Полковники

Полковники

• Иван Гладкий с1658. Считается первым Ахтырским полковником, в дальнейшем был полковником на Запорожской Сечи.
• Иван Донец — ок. 1658 года. Ахтырский полковник (или наказной полковник)
• Зиновьев Демьян 1668—1669 гг.(похвальная грамота от государя от 19 февраля 1668 года, грамота о привилегиях от 23 апреля 1669 года)
• Николай Матвее­вич — 1677—1679 год — Ахтырский полковник
  • Влас Андреевич — XVII в., наказной — Ахтырский полковник при полковнике Николае Матвеевиче
• Феодор Сагун — 1680—1681 гг. Ахтырский полковник
• Перекрестов Иван Иванович — 1681—1704 года (с перерывами). Стольник и — Ахтырский полковник (грамота о привилегиях от 28 февраля 1700 года).
  • Прокофьев Андрей — кон. XVII в., наказной — Ахтырский полковник (при полковнике И. И. Перекрестове)
  • Несвятипасха Андрей Прокофьевич — 1691,1691 гг., наказной — Ахтырский полковник (при полковнике И. И. Перекрестове и Р. Г. Кондратьеве)
  • Александр Иванович 1697,1703 г., наказной — Ахтырский полковник (при полковнике И. И. Перекрестове)
  • Перекрестов Даниил Иванович — в 1704 году наказной — Ахтырский полковник (по решению императора Петра I)
• Осипов Фёдор Осипович — в 1694, 1704—1711 годах стольник и — Ахтырский полковник (харьковский полковой писарь в 1690—1694 гг.). Позже бригадир слободских полков (с 1711 года).
  • Кондратьев Андрей Герасимович — в 1708 году наказной — Ахтырский полковник (при полковнике Ф. О. Осипове). Убит промазепинскими бунтовщиками.
• Осипов Максим Федорович с 1711 года.
  • Негребецкий Степан — в 1710,1711 году наказной — Ахтырский полковник
• Кондратьев Роман Герасимович — 1691,1699 год Назначен императором Петром І взамен смещённого Перекрестова И. И. (сын Сумского полковника Герасима Кондратьева)
• Лесевицкий Алексей Леонтьевич — 1724—1734 гг Ахтырский полковник
• Лесевицкий Иван Алексеевич — Ахтырский полковник (грамота о привилегиях от 22 ноября 1743 года)
• Лесевицкий Константин Алексеевич — Ахтырский полковник
• Лесевицкий Георгий (Юрий) Алексеевич — Ахтырский полковник
• Боярский Михаил Иванович- последний Ахтырский полковник (1765). Вступил во вновь созданный гусарский полк в чине подполковника.

Семейственность старшины

В современной украинской исторической литературе считается, что казачьи (гетманские и слободские) полки были вольными, и полковников избирали свободно. На практике это не всегда соответствовало действительности. Должность полковника всегда пытались передать по наследству. Из полковой и сотенной старшины (административно-военное руководство полка) сложились несколько родов, которые фактически по наследству передавали должности. Так, как старшина полка распоряжалась и гражданской и ратной жизнью полка, то в её руках находились большие денежные суммы, выделяемые Российским правительством на строительство, оружие и содержание полка. Так же в её ведение были земельные вопросы. Повсеместно отмечены факты отчуждения полковых земель в личную собственность представителями казачье-старшинских родов, многие же казаки (жившие на этих землях) превращались, по сути в батраков.

Из ахтырских старшинских родов (имевших доступ к полковничеству) можно назвать Лесевицких, Перекрестовых (Ахтырско-Сумской род), Осиповых (родственных Перекрестовым).

Факты передачи полковничьей власти можно проследить на данных примерах.

• Перекрёстов Иван Иванович- представитель Сумского старшинского (полковничьего) рода.
• Осипов Федор Осипович- представитель родственного Перекрёстовым рода.
• Лесевицкие- Иван, Константин и Георгий Алексеевичи, Ахтырские полковники — сыновья Ахтырского полковника Лесевицкого Ивана Леонтьевича.
• Так же на 1765 год полковым обозным являлся Степан Лесевицкий.

Такая же семейственность наблюдалась и на сотенных уровнях.

Преобразование полка в регулярный

В 1763 году, в начале нового царствования, Императрица Всероссийская Екатерина II поручила майору лейб-гвардии Измайловского полка Евдокиму Щербинину возглавить «Комиссию о Слободских полках» с целью изучения причин «неблагополучия» на этих землях для их устранения.

Она расследовала многочисленные жалобы населения на действия полковой старшины слобожанских полков (поскольку территория была «полувольная», полковники и сотники действительно себе весьма много позволяли). Были выявлены факты захвата старшиной общественных и полковых земель, крупное казнокрадство (государственных денег), присваивание денег общественных, продажа воинских и выборных должностей за деньги, нарушение делопроизводства и другие факты. Согласно докладу Комиссии Екатерина Вторая уверяется, что на Слобожанщине нет гражданской власти, и принимает решение о введении гражданского административного управления путём создания губернии (при сохранении основанной на полках структуры территории). Также в результате успешных русско-турецких войн граница значительно отодвинулась к югу от Слобожанщины, появилась новая защита от татар — Славяносербия со своими полками, и военное значение территории как барьера от татарских набегов уменьшилось. И поэтому также во вновь создаваемой губернии было введено гражданское управление.

Итогом стал манифест Екатерины ІІ от 28 июля 1765 года «Об учреждении в Слободских полках приличного гражданского устройства и о пребывании канцелярии губернской и провинциальной», согласно которому основывалась Слободско-Украинская губерния с пятью провинциями на месте полков и административным центром в Харькове. Евдоким Щербинин стал губернатором новой губернии. Согласно тому же манифесту принимается решение о преобразовании слободских полков в регулярные гусарские.

До того полки содержались «на местах», населением. Служившие до 1765 года в полку зачастую на свои деньги покупал лошадь и обмундирование (кроме оружия). С 1765 года полки стала содержать власть, а не местное население. Также вместо постоянных поборов старшины с местных жителей — на лошадей, амуницию, вооружение, фураж, провиант, жалование казакам и старшине, изъятие местных лошадей и волов для перевозок, и т. п. — был введён единый налог «с души», проживающей на Слобожанщине, имевший 4 градации и поступавший в казну. Самый большой налог был с привилегированных государственных войсковых обывателей (так переименовали казаков, их помощников и подпомощников), которые имели право гнать и продавать в разрешённых селениях «вино» — 90-95 копеек в год. С непривилегированных войсковых, которые вино не имели права гнать, — 80-85 копеек годовых с души. С цыган и инородцев — 70 копеек. С «владельческих подданных черкас» — 60 копеек. Дворяне, духовенство и женщины налогов не платили.

Также т. н. «казачьи подпомощники» были освобождены от батрацких работ у казаков, атаманов, есаулов, сотников и прочих лиц. Отныне вся администрация полков поступала на довольствие государства (на казённое жалование и казённый харч). Все «подпомощники», которых было очень много, ликвидировались как сословие и переводились в войсковых обывателей, как и казаки, которых было мало — что нивелировало превосходство казаков и им не нравилось.

Сохранялись льготы (не все), дарованные слобожанам Петром Первым. Самое главное — в войсковых селениях, слободах, местечках, городах (кроме нескольких) разрешалось винокурение. Также приблизительно двум третям населения губернии была разрешена соледобыча, за которой ездили на Тор. «Непривилегированные» вынуждены были покупать казённое вино либо у «привилегированных», а также казённую соль, на которую была государственная монополия. Также привилегированным разрешались другие промыслы (изготовление на продажу различных вещей, продажа продуктов и пр.) — без уплаты налогов.

Войсковые обыватели и мещане (кроме владельческих подданных и крепостных крестьян) по жребию (от которого теперь некоторые увиливали) служили в территориальных гусарских полках постоянного состава. Полковой состав в мирное время был установлен маленький — 1000 человек на полк, но зачастую превышался, иногда значительно. Остальные войсковые обыватели призывного возраста, не прошедшие по жребию, периодически проходили учебные сборы. При начале войны полки расширялись по штату военного времени, и в её продолжении по мере надобности получали из мирной губернии в зону боевых действий пополнения из прошедших подготовку в составе маршевых эскадронов.

Казачьи воинские звания были заменены на общевойсковые кавалерийские. Полковая старшина получала русское дворянство (высшая — потомственное, низшая — личное) и все дворянские права. Полковые и сотенные формы гражданского управления были формально упразднены. Но на деле полковники и сотники имели власть на своих территориях не только военную; она была окончательно упразднена в 1780 году при реорганизации провинций и комиссарств в уезды.

Территории полковых сотен объединялись в комиссарства — при сохранении самих сотен. В центрах комиссарств были организованы: комиссарское правление, комиссарская канцелярия, местный суд. Комиссарства объединялись в провинции, которые территориально точно соответствовали полкам. Все провинции составили губернию.

В связи с преобразованием слободского казачества в «войсковых обывателей» в 1765 году территориальный Ахтырский полк был реорганизован в регулярный Ахтырский гусарский полк Императорской армии, существовавший до 1918 года, а его территория в 1765 году стала основой созданной Слободско-Украинской губернии, территориально являясь её центральной Ахтырской провинцией. Большинство служивших в полку так и осталось в нём служить.

Перевод старшинских должностей в табель о рангах (1765)

В связи с переформированием Слободских (в том числе Ахтырского слободского казачьего полка) в регулярный гусарский полк, казацкой старшине было предложено вступить на службу в формируемый полк или получить абшит (отставку). Так как армейские чины присваивались на одну-две ступени ниже, а также из-за того, что разница во власти казачьего старшины и армейского офицера не была равноценна, многие представители старшины вышли в отставку. Средний же и рядовой казачий состав, составили основу вновь формируемого полка.

Все вышедшие в отставку и продолжившие служить получили чины (военные и гражданские) согласно Табели о рангах.

Должность (казачья старшина)	Военный чин	Гражданский чин	Класс
Полковник	Подполковник	Надворный советник	VII
Обозный	Премьер-майор	Коллежский асессор	VIII
Судья	Секунд-майор	Коллежский асессор	VIII
Есаул	Ротмистр	Титулярный советник	IX
Хорунжий	Поручик	Губернский секретарь	XII
Сотник	Поручик	Губернский секретарь	XII
Старший полковой писарь	—	Губернский секретарь	XII
Младший полковой писарь	—	Кабинетский регистратор	XIII
Сотенный хорунжий	Вахмистр	—	ниже табели о рангах
Остальные	Унтер-офицеры, капралы	—	ниже табели о рангах

Если же представитель старшины не был участником походов, то он получал чин на ступень ниже установленной. К примеру: Полковой обозный при переводе на общеимперсую систему получал чин премьер-майора, но если он не был участником походов, то мог рассчитывать лишь на чин секунд-майора.

Преемники

Так как полк носил дуалистический характер (военный и территориальный), то его правопреемниками можно назвать и административную единицу Российской империи Ахтырская провинция, и воинское формирование Ахтырский гусарский полк.

После упразднения Ахтырского слободского казачьего полка как территориальной единицы и реформирования его как военной единицы в регулярный полк в 1765 году его территория, как и территория других четырёх слободских казачих полков, была объединена в Слободско-Украинскую губернию.

Из личного состава казачьего полка был набран личный состав для Ахтырского гусарского полка.

Примечания

.

Библиография

• Юркевич В. Еміґрація на схід і залюднення Слобожанщини за часів Богдана Хмельницького — К, 1932. — с. 143
• В. А. Потто и С. И. Одинцов История Ахтырского полка. СПБ. Типография «В. С. Балашев и Ко». 1902.
• Альбовский Евгений. [slavs.org.ua/ealbovskii-istoriya-kharkovskogo-kazachestva История Харьковского слободского казачьего полка 1650-1765 гг]. — Харьков: Типография губернского правления, 1895. — 218 с. (13МБ).
• Багалей Д. И. История Слободской Украины. Харьков, «Дельта», 1993.
• Квитка-Основьяненко Г. Ф. Основание Харькова, собр. соч., т.6, Киев, Наукова думка, 1981.
• Квитка-Основьяненко Г. Ф. Татарские набеги, собр. соч., т.6, Киев, Наукова думка, 1981.
• Альбовский Евгений. [slavs.org.ua/ealbovskii-istoriya-kharkovskogo-kazachestva Харьковские казаки. Вторая половина XVII ст]. — История Харьковского полка. — С-Птб., 1914. — Т. 1. (26МБ).
• И. А. Устинов Описательные труды; материалы и источники, касающиеся истории, археологии, этнографии, географии и статистики: слободской украйны, харьковских: наместничества и губернии. (1705—1880 год) Харьковский губернский статистический комитет 1886.
• Щелков К. П. Историческая хронология Харьковской губернии — Х., Университетская типография, 1882.
• «Описание городов и знатных местечек в провинциях Слободской губернии в 1767—1773 годах». Губернская канцелярия, затем архив Харьковского Императорского университета. В: «Харьковский сборник. Литературно-научное приложение к „Харьковскому календарю“ на 1887 г.» Харьков: 1887.
• Щелков К. П. [book-old.ru/BookLibrary/index.php?searchtext=%D0%A9%D0%B5%D0%BB%D0%BA%D0%BE%D0%B2&option=com_booklibrary&task=search&Itemid=54&searchtype=simplesearch Историческая хронология Харьковской губернии — Х., Университетская типография, 1882.]
• Гумилевский Д. Г. (Филарет) Историко-статистическое описание Харьковской епархии — М., 1857—1859.

См. также

• Слободские полки
• Слободско-Украинская губерния
• Балаклейский слободской казачий полк
• Изюмский слободской казачий полк
• Острогожский слободской казачий полк
• Сумский слободской казачий полк
• Харьковский слободской казачий полк
• Административно-территориальные образования с центром в Ахтырке

Отрывок, характеризующий Ахтырский слободской казачий полк

Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?