Бежаницы

Запрос «Бежаницы» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Поселок городского типа Бежаницы Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Псковская областьПсковская область Муниципальный район Бежаницкий Координаты 56°58′00″ с. ш. 29°53′00″ в. д.56.96667° с. ш. 29.88333° в. д. / 56.96667; 29.88333    Основан XVI век ПГТ с 1961 Население ↘3630 человек (2016) Названия жителей бежанича́нин, бежанича́нка, бежанича́не Часовой пояс UTC+3 Телефонный код +7 81141 Почтовый индекс 182840 Автомобильный код 60 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=58204551 58 204 551]

Бежа́ницы — посёлок городского типа (с 1961) на востоке Псковской области. Административный центр сельского поселения «Бежаницкое» (в которое сам посёлок не входит) и Бежаницкого района. Составляет муниципальное образование «Бежаницы» (со статусом «городское поселение» — в границах посёлка).

Посёлок расположен вблизи реки Льста (бассейн реки Великой) и озера Дубец. Находится на автодороге Псков — Великие Луки: в 180 км к юго-востоку от Пскова и в 82 км к северо-западу от Великих Лук. Железнодорожная станция (Сущёво) на ветке Дно — Новосокольники.

Является самым крупным населённым пунктом Бежаницкого района (с населением 3744 человека на начало 2015 года).

История

В составе Российской империи

Село Бежаницы было основано беглыми псковичами, новгородцами, литовцами в XVI веке. В Бежаницком краеведческом музее имеется топографическая схема-карта 1581 года, на которой значатся Бежаничи; с этого года и ведут отсчёт летоисчисления Бежаниц. В конце XVI — начале XVII века через село пролёг торговый тракт, и оно стало играть роль транзитного пункта. В 1709 году через село проезжал Пётр I, направлявшийся на Полтавскую битву.

Со времени основания до начала XX века Бежаницы входили в состав Пусторжевского уезда, переименованного в 1777 году в Новоржевский уезд; с момента этого переименования село было центром Бежаницкой волости. Уезд, в свою очередь, входил в Псковскую губернию с момента её учреждения указом Сената от 23 октября (3 ноября) 1772 года.

В XVIII—XIX веках значительную и неоднозначную роль в жизни Бежаниц и волости играл дворянский род Философовых, родовое имение которых — Богдановское (ныне деревня Красное Солнце) — располагалось по соседству с селом. Циничная и необузданная натура деспотичного барина-крепостника Н. Д. Философова послужила А. С. Пушкину прообразом помещика Троекурова в романе «Дубровский», а Ф. М. Достоевскому — прообразом Фёдора Павловича Карамазова в романе «Братья Карамазовы».

10 (22) декабря 1870 года в селе была открыта школа, попечительницей которой стала А. П. Философова — общественная деятельница, которая стояла у истоков российского феминизма, а в 1899—1911 гг. была вице-президентом Международного совета женщин — первой международной организации, созданной с целью борьбы за права женщин. 17 февраля (1 марта) 1897 года в Бежаницах А. П. Философовой была открыта народная библиотека (с 2003 года — Бежаницкая центральная районная библиотека имени А. П. Философовой).

11 (24) сентября 1901 года был открыт участок Дно — Новосокольники Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, на котором появилась станция Бежаницы (находилась в 5 км от села). Однако уже 1 (14) сентября 1903 года её, стремясь избежать путаницы со станцией Бежецк в Тверской губернии, переименовали в станцию Сущёво (по названию крупной соседней деревни).

22 июля (4 августа) 1911 года в Бежаницах открылась первая в Новоржевском уезде больница.

В отчёте Бежаницкого пожарного общества за 1914 год сообщалось, что в Бежаницах проживало 990 человек; при этом насчитывалось 12 каменных, 70 деревянных и 24 смешанные постройки.

В составе Российской Федерации

10 апреля 1924 года по декрету ВЦИК Бежаницкая волость была укрупнена: к ней были присоединены упразднённые Аполинская, Дворицкая и Туровская волости. Однако 1 августа 1927 года вступило в действие Постановление Президиума ВЦИК, по которому в рамках проводимой в СССР административно-территориальной реформы (предусматривавшей ликвидацию деления на губернии и уезды) упразднялись и Псковская губерния, и Новоржевский уезд, и Бежаницкая волость. Село Бежаницы вошло в состав Псковского округа новообразованной Ленинградской области и стало административным центром Бежаницкого района.

Административное деление в предвоенные годы менялось, впрочем, достаточно быстро: по Постановлению ВЦИК и СНК СССР от 3 июня 1929 года Псковский округ был упразднён, а по Постановлению Президиума ВЦИК от 29 января 1935 года Бежаницы и Бежаницкий район передавалась в состав новообразованной Калининской области. Очередным Постановлением Президиума ВЦИК от 5 февраля того же года в составе Калининской области был образован Великолукский округ, включивший и Бежаницкий район; однако Постановлением ВЦИК от 11 мая 1937 года район был передан в состав новообразованного Опочецкого пограничного округа, а по новому Постановлением ВЦИК от 4 мая 1938 года Бежаницы и Бежаницкий район перешли непосредственно в состав Калининской области.

Мирный созидательный труд бежаничан прервала Великая Отечественная война. Уже с конца июня 1941 года германская авиация наносила бомбовые удары по железнодорожной станции Сущёво, а 18 июля 1941 года немецко-фашистские войска заняли Бежаницы. Наступили мрачные дни оккупации. Однако в Бежаницком, Ашевском и Кудеверском районах (т. e. на территории нынешнего Бежаницкого района) развернулось массовое партизанское движение. 27 февраля 1944 года в ходе Ленинградско-Новгородской операции 26-я стрелковая дивизия полковника К. Г. Черепанова, действовавшая в составе 1-й ударной армии 2-го Прибалтийского фронта, освободила районный центр Бежаницы. Он лежал в руинах, но практически сразу началось его восстановление.

22 августа 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была образована Великолукская область, в состав которой вошли Бежаницы и Бежаницкий район. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 2 октября 1957 года эта область была упразднена, а Бежаницы и Бежаницкий район отошли к Псковской области.

Решением Псковского облисполкома от 7 августа 1961 года № 304 населённый пункт Бежаницы был отнесён к категории рабочих посёлков, получив тем самым статус посёлка городского типа.

Статус и границы одноимённого муниципального образования как городского поселения установлены Законом Псковской области от 28 февраля 2005 года № 420-ОЗ «Об установлении границ и статусе вновь образуемых муниципальных образований на территории Псковской области».

1 января 2006 года в составе Бежаницкого района было образовано сельское поселение «Бежаницкая волость», с административным центром в посёлке Бежаницы (сам посёлок в её состав не вошёл). По Закону Псковской области от 30 марта 2015 года № 1508-ОЗ «О преобразовании муниципальных образований» Бежаницкая волость, Кудеверская волость и сельское поселение Пореченское упразднялись, а на их месте было создано муниципальное образование «Бежаницкое» со статусом «сельское поселение» и административным центром в рабочем посёлке Бежаницы (который не вошёл и в состав этого поселения).

Население

Численность населения
1939	1959	1970	1979	1989	2001
1382	↘1331	↗3975	↗4727	↗6213	↗6700
2002	2009	2010	2011	2012	2013
↘4846	↘4620	↘4333	↘4328	↘4157	↘4053
2014	2015	2016
↘3880	↘3744	↘3630

Экономика

В посёлке работают лесопилка, типография, нефтебаза, хлебопекарня. Здесь располагаются: Бежаницкая средняя школа, центральная районная больница, два отделения связи. В посёлке на 2015 год — 57 улиц общей протяжённостью 32 км.

Достопримечательности

• Памятник герою Отечественной войны 1812 года генерал-майору А. Н. Чеченскому. Открыт 27 июня 2012 года на Комсомольской ул..
• Часовня-склеп российского государственного деятеля Д. А. Философова (в 1906—1907 гг. — член Государственного совета Российской империи, министр торговли и промышленности). Построена в 1908 году на месте захоронения Д. А. Философова (Советская ул., д. 66).

Интересные факты

В Бежаницах проездом побывал писатель Александр Дюма-старший, когда предпринял вояж в Россию вслед за русской красавицей Нарышкиной, вскружившей ему голову. В своих записях Дюма пометил, что останавливался на ночлег в Бежаницах, но посреди ночи он, заеденный клопами, вынужден был их покинуть.

Литература

• [web.archive.org/web/20141006075356/www.derjavapskov.ru/files/materials/819/del%201.djvu Административно-территориальное деление Псковской области (1917—2000): Справочник. 2-е изд. Кн. 1] / Архивное управление Псковской обл.; Гос. архив Псковской обл. — Псков, 2002. — 464 с. — ISBN 5-94542-031-X.  Проверено 9 февраля 2015.  [www.webcitation.org/6SVOKPuIx Архивировано из первоисточника 11 сентября 2014.]
• Бег с препятствиями длиною в жизнь // Псковская Правда. — 2006. — № за 15 июня.
• Манаков А. Г., Евдокимов С. И., Григорьева Н. В.  [journal-labirint.com/wp-content/uploads/2012/09/Pskovregion.pdf Западное порубежье России: географические аспекты становления и развития Псковского региона]. — Псков: Изд-во АНО «Логос», 2010. — 216 с. — ISBN 978-5-93066-058-4.
• Солодов П. В.  Бежаницы: историко-географический очерк. — Псков: Издат. дом «Стерх», 1998. — 137 с.

Ссылки

• [www.bezhanitsy.narod.ru Неофициальный сайт о посёлке]

Отрывок, характеризующий Бежаницы

Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.